Баллада о цветах, деревьях и миллионерах В томленье одиноком В тени — не на виду — Под неусыпным оком Цвела она в саду. Маман — всегда с друзьями, Папа от них сбежал, Зато Каштан ветвями От взглядов укрывал. Высоко ль или низко Каштан над головой, — Но Роза-гимназистка Увидела — его. Нарцисс — цветок воспетый, Отец его — магнат, И многих Роз до этой Вдыхал он аромат. Он вовсе был не хамом — Изысканных манер. Мама его — гран-дама, Папа — миллионер. Он в детстве был опрыскан — Не запах, а дурман, — И Роза-гимназистка Вступила с ним в роман. И вот, исчадье ада, Нарцисс тот, ловелас, «Иди ко мне из сада!» — Сказал ей как-то раз. Когда еще так пелось?! И Роза, в чем была, Сказала: «Ах!» — зарделась — И вещи собрала. И всеми лепестками Вмиг завладел нахал. Маман была с друзьями, Каштан уже опал. Искала Роза счастья И не видала, как Сох от любви и страсти Почти что зрелый Мак. Но думала едва ли, Как душен пошлый цвет, — Все лепестки опали — И Розы больше нет. И в черном цвете Мака Был траурный покой. Каштан ужасно плакал, Когда расцвел весной. Романс Было так — я любил и страдал. Было так — я о ней лишь мечтал. Я ее видел тайно во сне Амазонкой на белом коне. Что мне была вся мудрость скучных книг, Когда к следам ее губами мог припасть я! Что с вами было, королева грез моих? Что с вами стало, мое призрачное счастье? Наши души купались в весне, Плыли головы наши в огне. И печаль, с ней и боль — далеки, И казалось — не будет тоски. Ну а теперь — хоть саван ей готовь, — Смеюсь сквозь слезы я и плачу без причины. Вам вечным холодом и льдом сковало кровь От страха жить и от предчувствия кончины. Понял я — больше песен не петь, Понял я — больше снов не смотреть. Дни тянулись с ней нитями лжи, С нею были одни миражи. Я жгу остатки праздничных одежд, Я струны рву, освобождаясь от дурмана, — Мне не служить рабом у призрачных надежд, Не поклоняться больше идолам обмана! Охота на волков Рвусь из сил — и из всех сухожилий, Но сегодня — опять как вчера: Обложили меня, обложили — Гонят весело на номера! Из-за елей хлопочут двустволки — Там охотники прячутся в тень, — На снегу кувыркаются волки, Превратившись в живую мишень. Идет охота на волков, идет охота — На серых хищников, матерых и щенков! Кричат загонщики, и лают псы до рвоты, Кровь на снегу — и пятна красные флажков. Не на равных играют с волками Егеря — но не дрогнет рука, — Оградив нам свободу флажками, Бьют уверенно, наверняка. Волк не может нарушить традиций, — Видно, в детстве — слепые щенки — Мы, волчата, сосали волчицу И всосали: нельзя за флажки! И вот — охота на волков, идет охота — На серых хищников, матерых и щенков! Кричат загонщики, и лают псы до рвоты, Кровь на снегу — и пятна красные флажков. Наши ноги и челюсти быстры, — Почему же, вожак, — дай ответ — Мы затравленно мчимся на выстрел И не пробуем — через запрет?! Волк не может, не должен иначе. Вот кончается время мое: Тот, которому я предназначен, Улыбнулся — и поднял ружье. Идет охота на волков, идет охота — На серых хищников, матерых и щенков! Кричат загонщики, и лают псы до рвоты, Кровь на снегу — и пятна красные флажков. Я из повиновения вышел — За флажки, — жажда жизни сильней! Только сзади я с радостью слышал Удивленные крики людей. Рвусь из сил — и из всех сухожилий, Но сегодня не так, как вчера: Обложили меня, обложили — Но остались ни с чем егеря! Идет охота на волков, идет охота — На серых хищников, матерых и щенков! Кричат загонщики, и лают псы до рвоты, Кровь на снегу — и пятна красные флажков. Банька по-белому Протопи ты мне баньку, хозяюшка, Раскалю я себя, распалю, На полоке, у самого краюшка, Я сомненья в себе истреблю. Разомлею я до неприличности, Ковш холодной — и все позади, — И наколка времен культа личности Засинеет на левой груди. Протопи ты мне баньку по-белому, — Я от белого свету отвык, — Угорю я — и мне, угорелому, Пар горячий развяжет язык. Сколько веры и лесу повалено, Сколь изведано горя и трасс! А на левой груди — профиль Сталина, А на правой — Маринка анфас. Эх, за веру мою беззаветную Сколько лет отдыхал я в раю! Променял я на жизнь беспросветную Несусветную глупость мою. Протопи ты мне баньку по-белому, — Я от белого свету отвык, — Угорю я — и мне, угорелому, Пар горячий развяжет язык. Вспоминаю, как утречком раненько Брату крикнуть успел: «Пособи!» — И меня два красивых охранника Повезли из Сибири в Сибирь. А потом на карьере ли, в топи ли, Наглотавшись слезы и сырца, Ближе к сердцу кололи мы профили, Чтоб он слышал как рвутся сердца. Протопи ты мне баньку по-белому, — Я от белого свету отвык, — Угорю я — и мне, угорелому, Пар горячий развяжет язык. Ох, знобит от рассказа дотошного! Пар мне мысли прогнал от ума. Из тумана холодного прошлого Окунаюсь в горячий туман. Застучали мне мысли под темечком: Получилось — я зря им клеймен, — И хлещу я березовым веничком По наследию мрачных времен. Протопи ты мне баньку по-белому, — Чтоб я к белому свету привык, — Угорю я — и мне, угорелому, Ковш холодной развяжет язык. Протопи!.. Не топи!.. Протопи!.. |