x x x Упрямо я стремлюсь ко дну, Дыханье рвется, давит уши. Зачем иду на глубину? Чем плохо было мне на суше? Там, на земле, — и стол, и дом. Там — я и пел, и надрывался. Я плавал все же, хоть с трудом, Но на поверхности держался. Линяют страсти под луной В обыденной воздушной жиже, А я вплываю в мир иной, — Тем невозвратнее, чем ниже. Дышу я непривычно — ртом. Среда бурлит — плевать на среду! Я погружаюсь, и притом — Быстрее — в пику Архимеду. Я потерял ориентир, Но вспомнил сказки, сны и мифы. Я открываю новый мир, Пройдя коралловые рифы. Коралловые города… В них многорыбно, но не шумно — Нема подводная среда, И многоцветна, и разумна. Где ты, чудовищная мгла, Которой матери стращают? Светло, хотя ни факела, Ни солнца мглу не освещают. Все гениальное и не- Допонятое — всплеск и шалость — Спаслось и скрылось в глубине! Все, что гналось и запрещалось… Дай Бог, я все же дотону, Не дам им долго залежаться. И я вгребаюсь в глубину, И все труднее погружаться. Под черепом — могильный звон, Давленье мне хребет ломает, — Вода выталкивает вон И глубина не принимает. Я снял с острогой карабин, Но камень взял — не обессудьте! — Чтобы добраться до глубин, До тех пластов — до самой сути. Я бросил нож — не нужен он: Там нет врагов, там все мы люди, Там каждый, кто вооружен, Нелеп и глуп, как вошь на блюде. Сравнюсь с тобой, подводный гриб, Забудем и чины, и ранги. Мы снова превратились в рыб, И наши жабры — акваланги. Нептун — ныряльщик с бородой, Ответь и облегчи мне душу: Зачем простились мы с водой, Предпочитая влаге сушу? Меня сомненья — черт возьми! — Давно буравами сверлили: Зачем мы сделались людьми? Зачем потом заговорили? Зачем, живя на четырех, Мы встали, распрямили спины? Затем — и это видит Бог, — Чтоб взять каменья и дубины. Мы умудрились много знать, Повсюду мест наделать лобных, И предавать, и распинать, И брать на крюк себе подобных! И я намеренно тону, Ору: «Спасите наши души!» И, если я не дотяну, Друзья мои, бегите с суши! Назад — не к горю и беде, Назад и вглубь — но не ко гробу!.. Назад — к прибежищу, к воде, Назад — в извечную утробу! Похлопал по плечу трепанг, Признав во мне свою породу… И я выплевываю шланг И в легкие пускаю воду. Про глупцов Этот шум — не начало конца, Не повторная гибель Помпеи — Спор вели три великих глупца: Кто из них, из великих, глупее. Первый выл: "Я физически глуп, — Руки вздел, словно вылез на клирос. — У меня даже мудрости зуб, Невзирая на возраст, не вырос!" Но не приняли это в расчет — Даже умному эдак негоже: "Ах, подумаешь, зуб не растет! Так другое растет — ну и что же?.." К синяку прижимая пятак, Встрял второй: "Полно вам, загалдели! Я — способен все видеть не так, Как оно существует на деле!" "Эх, нашел чем хвалиться, простак, — Недостатком всего поколенья!.. И к тому же все видеть не так — Доказательство слабого зренья!" Третий был непреклонен и груб, Рвал лицо на себе, лез из платья: "Я — единственный подлинно глуп, — Ни про что не имею понятья". Долго спорили — дни, месяца, — Но у всех аргументы убоги… И пошли три великих глупца Глупым шагом по глупой дороге. Вот и берег — дороге конец. Откатив на обочину бочку, В ней сидел величайший мудрец, — Мудрецам хорошо в одиночку. Молвил он подступившим к нему: Дескать, знаю — зачем, кто такие, — Одного только я не пойму — Для чего это вам, дорогие! Или, может, вам нечего есть, Или — мало друг дружку побили? Не кажитесь глупее чем есть, — Оставайтесь такими, как были. Стоит только не спорить о том, Кто главней, — уживетесь отлично, — Покуражьтесь еще, а потом — Так и быть — приходите вторично!.. Он залез в свою бочку с торца — Жутко умный, седой и лохматый… И ушли три великих глупца — Глупый, глупенький и глуповатый. Удивляясь, ворчали в сердцах: "Стар мудрец — никакого сомненья! Мир стоит на великих глупцах, — Зря не выказал старый почтенья!" Потревожат вторично его — Темной ночью попросят: «Вылазьте!» Все бы это еще ничего, Но глупцы состояли у власти… И у сказки бывает конец: Больше нет у обочины бочки — В «одиночку» отправлен мудрец. Хорошо ли ему в «одиночке»? |