Сказка о несчастных сказочных персонажах На краю края земли, где небо ясное Как бы вроде даже сходит за кордон, На горе стояло здание ужасное, Издаля напоминавшее ООН. Все сверкает как зарница — Красота, — но только вот В этом здании царица В заточении живет. И Кощей Бессмертный грубую животную Это здание поставил охранять, — Но по-своему несчастное и кроткое, Может, было то животное — как знать! От большой тоски по маме Вечно чудище в слезах, — Ведь оно с семью главами, О пятнадцати глазах. Сам Кащей (он мог бы раньше — врукопашную) От любви к царице высох и увял — Стал по-своему несчастным старикашкою, — Ну а зверь — его к царице не пускал. "Пропусти меня, чего там. Я ж от страсти трепещу!.." "Хоть снимай меня с работы — Ни за что не пропущу!" Добрый молодец Иван решил попасть туда: Мол, видали мы кощеев, так-растак! Он все время: где чего — так сразу шасть туда, — Он по-своему несчастный был — дурак! То ли выпь захохотала, То ли филин заикал, — На душе тоскливо стало У Ивана-дурака. Началися его подвиги напрасные, С баб-ягами никчемушная борьба, — Тоже ведь она по-своему несчастная — Эта самая лесная голытьба. Скольких ведьмочек пошибнул! — Двух молоденьких, в соку, — Как увидел утром — всхлипнул: Жалко стало, дураку! Но, однако же, приблизился, дремотное Состоянье превозмог свое Иван, — В уголку лежало бедное животное, Все главы свои склонившее в фонтан. Тут Иван к нему сигает — Рубит головы спеша, — И к Кощею подступает, Кладенцом своим маша. И грозит он старику двухтыщелетнему. "Щас, — говорит, — бороду-то мигом обстригу! Так умри ты, сгинь, Кощей!" А тот в ответ ему: «Я бы — рад, но я бессмертный — не могу!» Но Иван себя не помнит: "Ах ты, гнусный фабрикант! Вон настроил сколько комнат, — Девку спрятал, интриган! Я докончу дело, взявши обязательство!.." И от этих-то неслыханных речей Умер сам Кощей, без всякого вмешательства, — Он неграмотный, отсталый был Кощей. А Иван, от гнева красный, Пнул Кощея, плюнул в пол — И к по-своему несчастной Бедной узнице взошел!.. x x x Запретили все цари всем царевичам Строго-настрого ходить по Гуревичам, К Рабиновичам не сметь, тоже — к Шифманам! Правда, Шифманы нужны лишь для рифмы нам. В основном же речь идет за Гуревичей: Царский род ну так и прет к ихней девичьей — Там три дочки — три сестры, три красавицы… За царевичей цари опасаются. И Гуревичи всю жизнь озабочены: Хоть живьем в гробы ложись из-за доченек! Не устали бы про них песню петь бы мы, Но назвали всех троих дочек ведьмами. И сожгли всех трех цари их, умеючи, И рыдали до зари все царевичи, Не успел растаять дым костров еще — А царевичи пошли к Рабиновичам. Там три дочки — три сестры, три красавицы. И опять, опять цари опасаются… Ну, а Шифманы смекнули — и Жмеринку Вмиг покинули, махнули в Америку. x x x Бывало, Пушкина читал всю ночь до зорь я — Про дуб зеленый и про цепь златую там. И вот сейчас я нахожусь у Лукоморья, Командированный по пушкинским местам. Мед и пиво предпочел зелью приворотному, Хоть у Пушкина прочел: «Не попало в рот ему…» Правда, пиво, как назло, Горьковато стало, Все ж не можно, чтоб текло Прям куда попало! Работал я на ГЭСах, ТЭЦах и каналах, Я видел всякое, но тут я онемел: Зеленый дуб, как есть, был весь в инициалах, А Коля Волков здесь особо преуспел. И в поэтических горячих моих жилах, Разгоряченных после чайной донельзя, Я начал бешено копаться в старожилах, Но, видно, выпала мне горькая стезя. Лежали банки на невидимой дорожке, А изб на ножках — здесь не видели таких. Попались две худые мартовские кошки, Просил попеть, но результатов никаких. Лукоморья больше нет. Антисказка Лукоморья больше нет, От дубов простыл и след, — Дуб годится на паркет — так ведь нет: Выходили из избы Здоровенные жлобы — Порубили все дубы на гробы. Ты уймись, уймись, тоска У меня в груди! Это — только присказка, Сказка — впереди. Распрекрасно жить в домах На куриных на ногах, Но явился всем на страх вертопрах, — Добрый молодец он был — Бабку Ведьму подпоил, Ратный подвиг совершил, дом спалил. Тридцать три богатыря Порешили, что зазря Берегли они царя и моря, — Каждый взял себе надел — Кур завел — и в ем сидел, Охраняя свой удел не у дел. Ободрав зеленый дуб, Дядька ихний сделал сруб, С окружающими туп стал и груб, — И ругался день деньской Бывший дядька их морской, Хоть имел участок свой под Москвой. Здесь и вправду ходит Кот, — Как направо — так поет, Как налево — так загнет анекдот, — Но, ученый сукин сын, Цепь златую снес в торгсин, И на выручку — один — в магазин. Как-то раз за божий дар Получил он гонорар, — В Лукоморье перегар — на гектар! Но хватил его удар, — Чтоб избегнуть больших кар, Кот диктует про татар мемуар. И Русалка — вот дела! — Честь недолго берегла — И однажды, как могла, родила, — Тридцать три же мужука Не желают знать сынка, — Пусть считается пока — сын полка. Как-то раз один Колдун — Врун, болтун и хохотун — Предложил ей как знаток дамских струн: Мол, Русалка, все пойму И с дитем тебя возьму, — И пошла она к ему как в тюрьму. Бородатый Черномор — Лукоморский первый вор — Он давно Людмилу спер, — ох хитер! Ловко пользуется, тать, Тем, что может он летать: Зазеваешься — он хвать! — и тикать. А коверный самолет Сдан в музей в запрошлый год — Любознательный народ так и прет! Без опаски старый хрыч Баб ворует, хнычь не хнычь, — Ох, скорей ему накличь паралич! Нету мочи, нету сил, — Леший как-то недопил — Лешачиху свою бил и вопил: "Дай рубля, прибью а то, — Я добытчик али кто?! А не дашь — тады пропью долото!" "Я ли ягод не носил?! — Снова Леший голосил. — А коры по сколько кил приносил! Надрывался — издаля, Все твоей забавы для, — Ты ж жалеешь мне рубля — ах ты тля!" И невиданных зверей, Дичи всякой — нету ей: Понаехало за ей егерей… В общем, значит, не секрет: Лукоморья больше нет, — Все, про что писал поэт, это — бред. Ты уймись, уймись, тоска, — Душу мне не рань! Раз уж это присказка — Значит, сказка — дрянь. |