— Да так ли важна для вас встреча с послом? — спросил Бекетов, смеясь. Отродясь Бекетову не было свойственно лукавство, но тут вдруг в его смехе появилась лукавинка. — После Тегерана?.. Да что произошло чрезвычайного, господин премьер-министр?

— Не произошло, но может произойти. — Черчилль встал и указал на дверь рядом, откуда был слышен звон серебра — накрывали на стол. — Если у нас есть какое-то достояние, достояние бесценное, то это доверие друг к другу…

Комната, в которую Черчилль ввел Сергея Петровича, очевидно, была столовой в апартаментах премьера. Большой обеденный стол, обычно сервированный на восемь — десять персон, был придвинут к камину, в котором догорали угли, уже затянутые первой пленкой пепла.

— По-моему, это целебнее кизила… — усмехнулся хозяин и с радостной, но чуть-чуть неопрятной хлопотливостью пьющего человека наполнил рюмки, Бекетова и свою. — За все доброе! — поднял он рюмку, но, поднеся ее ко рту, задержал, ожидая не без некоторого раздражения, когда Бекетов запасется салатом и домашней колбасой. — За все доброе! — повторил он и, опрокинув рюмку, мотнул головой и подмигнул весело-фамильярно, как это тоже делают люди пьющие. — Только невежды полагают, что первый монарх, которого обрело человечество, был самозванцем и всего лишь узурпировал власть! Монархи явились, чтобы обуздать низменные страсти человека!.. Мы соединили волю монарха с разумной силой парламента и помогли человечеству сделать шаг вперед, может быть важный… Я, старый человек, могу говорить не только о судьбе стран, а может быть, империй, но и общественных формаций. Поэтому да позволено мне будет сказать то, что я сейчас скажу: сегодня для вас Британская империя синоним регресса, но придет время и вы будете говорить о ней, как говорите сейчас о прогрессивной роли первых христиан… Ну, разумеется, объединившись, мы можем похоронить и Британскую империю, но есть ли смысл это делать? Быть может, она еще будет полезна людям?.. Ну, например, собрав в единый узел отсталые земли, не перебросила ли эта империя своеобразные мосты, по которым устремилась в эти земли европейская цивилизация?.. Не явись мы в ту же Африку, она созрела бы на двести лет позже. На ваш взгляд — душители, а на мой — садовники. Половина рода человеческого говорит по-английски. Согласитесь, что раб не воспримет языка своего господина, если не видит в этом господине друга. Вот говорят, Черчилль устремился на спасение Британской империи потому, что он ретроград, а может быть, он это делает потому, что рассмотрел в этой империи качества каких не увидел в остальном мире? Ведь весь фокус в том, какое стеклышко природа поместила в вашем глазу. Скажу вам по секрету, я в своем стеклышке до сих пор не обманывался… — Он затих, ожидая, что ответит на это Бекетов, а пока суд да дело, опорожнил следующую рюмку. — Все можно сделать, была бы уверенность, что вера, которой ты служишь, однажды не отступится от тебя. О, это страшно, когда отступаются… Я знаю.

— Не пришел ли вам на ум, господин премьер, случай с американским дипломатом Вильямом Буллитом? — подал голос Сергей Петрович, ему хотелось умерить патетический тон хозяина. — Ну, этот известный в истории случай: господа Вудро Вильсон и Ллойд Джордж послали господина Буллита в Москву с просьбой установить контакт с правительством революционной России, а когда американский дипломат вернулся из Москвы, отказали ему в аудиенции?..

— Насколько мне память не изменяет, Буллит протестовал, подав в отставку?

— Да, в его положении это была единственная возможность сказать, что его… покинули.

Черчилль смолчал, только беззвучно шевелились его губы, шевелились усиленно, так что пришли в движение мускулы лица; казалось, он думал такое, чего не мог сказать вслух, была приведена в действие энергия мысли… Ну, разумеется, ему многое хотелось сказать и нельзя было сказать. Черчилль не без сожаления взглянул на бекетовскую рюмку с вином, к которой Сергей Петрович не прикоснулся, потом остановил взгляд на своей и испил досуха. Он это сделал азартно и расчетливо, стремясь явно к тому, чтобы текучее пламя, которое он влил в себя, и пепла не оставило от этих его тайных мыслей.

— Вот вы говорите, отступничество… — произнес он, предварительно пошевелив губами и точно повторив эту фразу про себя. — Но в истории бывает и так: отступается не только вождь от народа, но и народ от своего вождя… — произнес он и, видно, сам испугался того, что произнес, текучее пламя сожгло не все его тайные мысли.

— Но отступничество ли это, в обычном смысле слова? — возразил Сергей Петрович, ему было не ясно еще, чего ради Черчилль заговорил об этом. — Выходит, ротный шагает в ногу, а рота нет?

Черчилль молчал, у него даже пропала охота пить.

— Допустите такой вариант: в годину смертельной опасности народ призвал вождя и сказал ему: «Веди». Можете допустить?

— Да, конечно, может быть и так.

— Тогда сделайте и такое допущение: вождь помог народу совладать с бедой, а народ, благодарный вождю за все, что тот сделал — отверг вождя, — произнес он едва ли не шепотом. — Какое имя этому дать, как не отступничество, а? Отступничество народа?

Бекетов засмеялся:

— Нет, ротный определенно шагает в ногу!

Бекетову стало весело, но Черчилль не воспринял настроения собеседника, его мысли шли своей чередой, невеселой.

— Нет, нет, вы войдите в положение человека, которого постигло такое; это совсем не смешно… — произнес Черчилль, его лицо, искаженное гримасой тревоги, было все еще обращено к Бекетову.

Да не о себе ли говорил Черчилль, подумал, не мог не подумать Бекетов. И не страшил ли его удел вождя, который, одержав победу, тем не менее был отвергнут массами?.. Нет, ему можно было отказать во всем, но только не в том, что он не знает психологии народа. В конце концов, не будь он знатоком психологии масс, он мог бы и не сидеть в этом кресле… Значит, в перспективе у него не одна, а две битвы: решающая — с извечным недругом Великобритании и не менее решающая — с собственным народом. А может быть, выиграв первую битву, он автоматически выиграет вторую?.. Он так не думает. Даже больше, он в такой мере так не думает, что это его ввергло в состояние тревоги. Даже сегодня в состояние тревоги, хотя до опасного предела далеко.

— Вы мне все-таки не ответили: отступничество… народа? — настаивает он; судя по его настойчивости, он заинтересован в ответе.

— Суть в вожде, мистер Черчилль… — мог только произнести Сергей Петрович. — В его натуре, полагаю я, — подтвердил Бекетов. — Если его натура не вступила в столкновение с тем, что народ разумеет под светлым словом «победа», смею думать, у народа не будет причин отступаться…

Черчилль встал и, подойдя к камину, наклонился, взял из кучи дров полено повесомее и бросил его в огонь. В том, как он это сделал, подавив стариковское кряхтение, обычно у него шумное, было что-то заученное, а поэтому легкое. Ему приятно было сделать это, демонстрируя легкость. Но смысл этого жеста, как можно было понять, был в ином — собеседник Бекетова хотел паузы. Эта пауза нужна была ему, чтобы по возможности отодвинуть то, что он произнес только что, от того, что он намеревался произнести.

— Так вот… о нашем после в Москве, — заметил он, возвращаясь к столу и усаживаясь. — Если мы его все-таки пригласим в Лондон, не рассматривайте, пожалуйста, этот наш шаг как в своем роде… — он хотел найти подходящую формулу, но оставил это намерение, точно гибкость ума отказала ему в этот раз. — Я хочу сказать, поймите нас правильно.

Эти последние три черчиллевских слова «поймите нас правильно» не покидали Бекетова в течение всего вечера. В них была видимость некоего разъяснения, но они, эти слова, ничего не разъясняли. В них была видимость извинения, но извинение в них напрочь отсутствовало… Единственно, что в них действительно присутствовало: англичане стоят на своем и просят нас понять, что они не могут поступить иначе… Стоят на своем… Позволительно спросить: на чем?.. Они стремятся удержать отношения между нашими странами в таком состоянии, о котором можно сказать: «Англичане недовольны, они замкнулись в обиде, они считают себя оскорбленными». Наверно, эта позиция выгодна Черчиллю, так как дает возможность всегда претендовать на большее, чем он сейчас имеет. К тому же если надо оказать давление на русского союзника, то всегда легче это сделать, учитывая, что и прежде ты был не совсем доволен этим союзником. Все усилия Черчилля направлены на то, чтобы продлить это состояние. Кстати, отзыв посла, если англичане на это решатся, служит этой цели…