— Не хитри, Гай, мы ведь давно знаем друг друга, говори прямо, что тебя волнует. Хотя я и сам знаю… Ты, как я вижу, еще не отошел от вчерашнего.
— А разве ты, Публий, успел успокоиться?
— Я видел «Канны», я слышал ночные вопли того апулийского поля, прокрадываясь вдоль Ауфида… После этого ничто меня уже не тронет.
— Ну ладно, — поразмыслив некоторое время, сказал Лелий, — я намеревался спросить несколько иное: ответь мне, неужели и Кастулон ждет та же судьба?
— Вздохни полной грудью, Лелий, у нас есть повод помиловать этот город. Счастье кастулонцев, что к ним не занесло наших беглецов, которых наверняка там постигла бы такая же участь, как и в Илитургисе. Но этого не случилось, они изменили как бы вхолостую и, если не провинятся вновь, мы поступим с ними милостиво. Более того, мы даже обязаны проявить миролюбие, дабы показать испанцам, что римляне не жестоки, а только справедливы. И пусть увидят все: прощаем мы с большим удовольствием, чем наказываем.
Легион Сципиона опередил войско Марция и первым подступил к Кастулону. Через несколько дней подошли и воины Марция. Расположившись лагерем под стенами города, римляне и здесь не проявили активности в осадных работах, однако не начинали и штурма. Некоторое время Публий провел в ожидании, когда молва об уничтожении Илитургиса придет в Кастулон и поразит его население эпидемией страха. После того как это произошло, он через своих испанцев занес в город слухи, что римляне не собираются жестоко карать кастулонцев, о чем свидетельствует и их пассивность, если только те сами своим упорством не вынудят их к этому. Произведя такого рода посев в умах испанцев, проконсул послал в город тайную делегацию, дабы собрать урожай. С одной стороны, переговоры осложнялись присутствием пунийцев, собравшихся в Кастулоне после разгрома Газдрубала, но, с другой стороны, в этом случае проще было указать явного врага и, взвалив на него всю вину за раздоры между иберами и римлянами, противопоставить карфагенскому гарнизону испанцев, так сказать, доброй воли, патриотов. Прирожденным дипломатам-римлянам не составило труда использовать все преимущества сложившейся ситуации и нейтрализовать скрытые в ней опасности. С группой иберийской знати был заключен союз, и совместными усилиями обе стороны выработали детали предстоящей операции по освобождению города от пунийцев и поддерживающей их группировки.
Захват Кастулона произошел в полном соответствии с намеченным планом, и римляне без потерь овладели городом. Карфагенский гарнизон угодил в заготовленную ловушку и почти в полном составе оказался в плену. В этот раз Сципион не позволил никаких бесчинств в обращении с побежденными и лишь выдал пунийцев и их сторонников на суд самих испанцев, которые, желая выслужиться перед римлянами, расправились с ними весьма жестоко.
Утвердив у власти своих сторонников, Сципион отправил Луция Марция с третью войска водворять порядок в других иберийских городках бывшей пунийской территории. При этом он дал ему еще и дополнительное задание — укрепить и расширить образованное ранней весной на месте одного из воинских лагерей в нижнем течении Бетиса поселение, названное Италикой, так как его основу составляли ветераны, уставшие от войны и успевшие обзавестись на чужбине семьей. Эта колония римлян и других италийцев должна была служить опорой государства в пока еще чужеродной области дальней Испании. Сам Сципион вернулся в Новый Карфаген.
Возвращая нравственный долг погибшим соотечественникам и в том числе своим родным, Сципион приступил к последнему, третьему действу посмертных почестей. До этого было совершено захоронение останков павших и вслед за тем — наказаны их обидчики, теперь же предстояло исполнить обет об организации погребальных игр, данный Публием у братской могилы. В Новом Карфагене Сципион сразу начал подготовку к мрачным торжествам. Он решил прибегнуть к самому суровому для таких случаев ритуалу, пришедшему в Рим из Этрурии, и провести гладиаторские бои, призванные как бы оживить прошлое и повторить в миниатюре трагедию битвы, дабы кровь поминаемых почтить свежей кровью. Для этого проконсул разослал к испанским князьям курьеров с сообщением о предстоящих состязаниях, приглашая их самих как гостей, а их подданных, кто пожелает, как участников.
И вот в назначенный день в Новый Карфаген прибыли толпы испанцев. Весь цвет страны расположился на трибунах возведенного специально для этого случая цирка, а все раздоры сконцентрировались внизу на посыпанной песком овальной арене. Сюда собралось множество варваров, жаждущих сразиться, чтобы разрешить давние споры, отомстить за обиды, либо просто посоревноваться и доказать свое превосходство.
Проконсулу и его легатам была отведена центральная богато украшенная ложа, в убранстве которой признаки торжества сочетались с элементами траура. Когда многотысячная толпа заполнила гигантскую котловину цирка, на трибуны вошел Сципион, облаченный в строгую тогу, и, поднявшись к своему месту, расположенному на виду у всех, обратился к зрителям с короткой речью.
Он поздравил испанцев с окончанием войны, изгнавшей с их земли поработителей-пунийцев и обеспечившей им свободу на все последующие века, пока стоит Рим, который, по его словам, однажды восстановив где-нибудь справедливость, уже никогда в будущем не допустит ее попрания. В награду за освобождение он просил у испанцев только одной благодарности: навсегда усвоить, кто их друг, а кто — враг. Затем Публий напомнил о трагедии, разыгравшейся в этой стране шесть лет назад, когда погибли два войска и два полководца — Сципиона, и подчеркнул, что это была общая беда, поскольку она надолго отсрочила освобождение Испании. Нынешнее празднество он объявил посвященным манам этих жертв пунийского коварства, призванное одновременно воздать почести всем погибшим за время войны: и римлянам, и иберам.
«Сегодня мы отмечаем день памяти о страшных и горестных событиях, под стать им и суровый ритуал, который предстоит вам увидеть. Однако пусть он вас не смущает, ибо, что может быть прекраснее, чем готовность людей даже ценою собственной жизни воскресить в наших душах образы мертвых, которые прежде погибли ради живых!» — так Сципион закончил вступительное обращение, открывающее игры.
Его возвышенно-печальные без всякой натянутости тон и облик окрашивали слова особенно выразительными цветами, и многоликая толпа притихла, проникшись впечатлениями от сказанного и растревоженными воспоминаниями о своих близких, потерянных в этой войне. Некоторые иберийские патриархи, глядя на Публия, прослезились, завидуя его отцу, который, несмотря на преждевременную и жуткую смерть, казался им счастливейшим человеком, потому что он воспитал сына столь почтительного к отцовской памяти.
Когда глашатаи донесли перевод последней фразы проконсула до самых дальних рядов, Сципион сел на предназначенное для него место, а на арену под звуки труб вышли непосредственные участники предстоящего действия. Парадным маршем они проследовали вдоль трибун, приветствуя зрителей, и возвратились в отведенные им для отдыха комнаты, а на песчаном поле боя осталась первая пара соперников. Ее составляли рослый косматый галл из числа переселенцев с севера и сын испанского вождя того самого племени, которое было потеснено нашествием галлов. По знаку, данному квестором, являющимся распорядителем игр, противники сделали несколько шагов навстречу друг другу и метнули копья. Снаряд испанца, подломившись, застрял в щите галла, и тому пришлось отбросить ставший неудобным в использовании щит и далее применять для защиты, как и для нападения, только меч. Второе копье пролетело мимо цели. Соперники выхватили мечи и схлестнулись в рукопашной схватке. Огромной физической силой и взрывным темпераментом галл компенсировал отсутствие щита и, яростно размахивая длинным тяжелым мечом, теснил иберийца. Однако тот ловко отражал все удары, используя удобство своего легкого оружия. Поединок стал затягиваться. Зрители, вначале с опаской смотревшие на серо-желтый овал, вскоре воспламенились зрелищем со всей наивной страстностью варваров и азартно поддерживали сражающихся. На трибунах бесспорным победителем был испанец, так как их заполняли в основном его соотечественники, но на арене он беспрестанно отступал. Тем не менее, бурный натиск галла не доставил ему существенного преимущества и, растратив впустую свой пыл, он мгновенно охладел к бою и заметно сник. Воспользовавшись переменой настроения противника, испанец в быстром выпаде задел острием своего короткого меча широкую грудь галла, который, ощутив выступившую кровь, вдруг совсем пал духом. В повторной атаке испанец нанес ему уже действительно серьезную рану, и галл грузно повалился в песок.
