Взбудораженные римскими успехами могучие племена кельтиберов самостоятельно повели войну с карфагенянами и нанесли несколько ударов Газдрубалу.

Пока пунийцев отвлекала борьба с испанцами, на другом конце страны братья Сципионы подошли к Сагунту.

Увидев, что война изменила направление и Фортуна смотрит в сторону римлян, варвары стали повсеместно изменять Карфагену. Создалась проримская группировка и в Сагунте. В результате интриг этой партии заложники, собранные в город пунийцами со всей Испании, были переданы Сципионам. Это привело к восстанию против карфагенян почти всех местных народов, но наступившая зима оборвала развитие событий.

Зимою основные действия переместились в Рим. Будто разгневанные боги вселили безумие в граждан: избежав во второй половине года военных поражений благодаря разумной тактике Фабия, они погрязли в проклятии политической грызни, готовя себе грядущую катастрофу.

Политическое равновесие между сенатом и народом нарушилось встрявшими между ними авантюристами в обличии демократических вождей.

Антиаристократическая группировка за несколько последних месяцев окрепла и, в неустанной пропаганде перед народом излив на головы соперников словесные нечистоты, сама на фоне запачканных ею стала казаться чище.

Уровень пропаганды в значительной степени формирует политический уровень граждан. Оглушенный фальшивыми лозунгами и псевдоразоблачениями народ превратился в толпу.

Ставленником демократической партии на сей раз являлся Теренций Варрон, но наступала она широким фронтом. Ею были проведены свои кандидаты в народные трибуны, на эту самую скандальную должность. Запевалой здесь выступал близкий родственник Теренция Квинт Бебий Герений. Трибуны в свою очередь заручились поддержкой некоторых сенаторов из числа не самых знатных плебеев. Первые люди государства, видя, сколь опасен для Отечества такой консул как Теренций, приняли вызов и ввязались в борьбу.

Консулы, опасаясь покидать войска, располагавшиеся в непосредственной близости от врага, назначили для проведения выборов диктатора Луция Ветурия Филона. Однако авгуры сообщили, что ауспиции дали неблагоприятный результат, следовательно, диктатор избран огрешно. В такой ситуации не оставалось ничего иного, как сенату определить интеррекса. Трибуны, будоража народ, препятствовали проведению выборов, и пять дней первого междуцарствия протекли впустую. Вторым интеррексом стал Публий Корнелий Азина. При нем и был выбран первый консул.

Крикливый Бебий разоблачал на народных сходках возню сенаторов вокруг выборов. Он заявил, что жрецы объявили назначение диктатора недействительным не по знаку небес, а преследуя выгоды своей партии. Все было устроено так, чтобы выборами руководили интеррексы, назначаемые сенаторами, причем только из патрициев. В который раз упоминался «заговор знати против республики». «Война станет вечной, если мы всегда будем избирать в полководцы Фабиев!» — трагически воздевая руки, с надрывом восклицай Бебий. В следующей речи трибун затушевал последний чистый лоскут на репутации Фабия. По его словам, спасение легионов Минуция явилось финалом хорошо разыгранной комедии. Максим якобы сначала не дал победить римлянам, а уж потом помешал потерпеть поражение. Он будто бы намеренно отобрал у Минуция два легиона, чтобы сделать невозможной победу над Ганнибалом. А все это якобы было инсценировано с целью опорочить народ и его истинных вождей.

Сам Теренций Варрон, отмытый и почищенный, ораторствуя, шествовал от собрания к собранию и то с ростр презрительно взирал на сенаторов, то, пресмыкаясь перед плебсом, едва не падал в лужи к стопам толпы. Его выбор в кандидаты определялся большой скандальной популярностью, приобретенной травлей Фабия. Народу непрестанно напоминали, что именно Варрон отобрал часть власти у ненавистного диктатора и передал ее Минуцию. Трибун Метилий, сыгравший в тех событиях фундаментальную роль, «проявив скромность», отказался от своей доли славы в пользу лидера группировки. Этот политический капитал Теренция и был теперь пущен в оборот.

Варрон повсюду заявлял, что он знает секретное оружие против Ганнибала и разобьет врага чуть ли не раньше, чем его увидит. Пока его друзья чернили соперников по выборам, а ими были три знатных патриция и два не менее видных плебея, сам он их не трогал, проявляя расчетливое благородство, но без устали восхвалял себя, а следовательно, и толпу, ибо являлся «плоть от плоти и кость от кости народной».

На всякий случай с ним повсюду ходили двое хорошо образованных сенаторов из противников аристократии и иногда что-то аккуратно шептали ему в ухо.

Под прессом такой оголтелой кампании нобили приуныли, лишь Фабий Максим все еще пытался образумить народ. Он призывал его еще и еще раз, отложив амбиции, взяться за разум в столь критический период и ответственно подойти к определению соперника Ганнибалу, говорил, что граждане вольны распоряжаться своей жизнью и могут умереть, коли того пожелают, но они не имеют права погубить Отечество. Государство — это труд, кровь и жизнь множества поколений граждан, их слава, их памятник. В моральном смысле нанести ущерб Родине — все равно что разорить и осквернить могилы отцов. Но государство — больше, чем монумент в честь предков, это их детище. Еще большую ответственность ныне живущие несут перед потомками, чем перед ушедшими поколениями, в той же степени, в какой количество будущих поколений должно превысить число ушедших, ибо у Рима было начало, но не должно быть конца. «Не только вы хозяева государства! — пытался перекричать неугомонный старик недовольный рокот форума. — Вы делите его с гораздо превосходящим вас числом людей, которых уже нет и еще нет среди нас».

Увы, у толпы женский характер, она любит тех, кто ей льстит и бахвалится пред нею. Истина же наводит на размышления, а не пьянит, и тем скучна, причем имеет часто горький вкус в отличие от сладкой и пьянящей лести, которая лишь наутро вызывает тошноту похмелья.

Фабия только из почтения к возрасту не побили камнями. Толпа жадна до перемен. Фабий нес ей постоянство, Теренций — что угодно, но не стабильность.

Не смог помочь и истинный аристократ Корнелий Азина, проводивший комиции: значительно опередив прочих количеством голосов, консулом стал Варрон.

Ввиду тревожности сложившейся обстановки, сенаторы упросили выставить свою кандидатуру в высшие магистраты давнего противника плебса Луция Эмилия Павла. Усилиями знати Павел был избран в консулы и стал коллегой по форме, а по сути — соперником Варрона.

На фоне суеты политических склок малозаметными проскользнули другие события жизни Города. Невзирая на тяготы войны, римляне по-прежнему блюли интересы государства, какой бы точки круга земель они ни коснулись. Для увязки текущих дел были отправлены посольства к македонскому царю Филиппу, к лигурийцам и в Иллирию. Претор Марк Эмилий занялся постройкой храма Согласия в Крепости на Капитолии, который был обещан богам два года назад. Состоялись очистительные жертвоприношения по случаю очередных дурных знамений. Произошли встречи с делегациями из Неаполя и Пестума, доставившими богатые дары Риму для поддержания опустошенной войною казны. За подарки сенат поблагодарил народы этих городов, но вернул подношения обратно. По-прежнему исправно поступало продовольствие из Сиракуз. Италия и Сицилия верили в могущество Рима и оставались ему верны.

В эту зиму произошло еще одно любопытное событие: преторы выследили и арестовали разведчика Ганнибала, два года жившего в Риме под вымышленным именем.

Еще долгое время после своего политического успеха Теренций, влекомый инерцией взятого в предвыборную кампанию разгона, поливал форум словесным фонтаном сбивчивых, но экспрессивных речей. Под действием этой эмоциональной желчи головы граждан столь набухли самоуверенностью, что они стали опасаться, как бы с Ганнибалом не приключилась какая-либо беда на зимовке, которая спасла бы его от участи сделаться добычей Варрона.