Публий, еще находясь в Италии, присматривался к положению Утики и характеру ее населения. Утиканцы, будучи соотечественниками карфагенян по метрополии, тем не менее, всегда недолюбливали надменных и корыстных, даже по пунийским меркам, жителей столицы, видя в них соперников как в области политики, так и — торговли. Имея в настоящее время формально равные права с карфагенянами, реально они постоянно ощущали диктат могучих соседей, подавлявших их экономическую инициативу; а для купеческого города лишение свободы торговли страшнее политического рабства. Нереализованная, скованная энергия утиканцев трансформировалась в недовольство, а последнее в свою очередь спрессовалось в злобу. Неслучайно они однажды уже предлагали римлянам поддержку в войне с Карфагеном. Зная, каковы отношения между двумя важнейшими пунийскими городами, Сципион рассчитывал использовать силу их взаимного отталкивания в собственных интересах. В Сиракузы к нему не раз просачивалась информация о том, что влиятельные группы населения Утики желают дружбы с Римом, и ему даже удалось нащупать связи с ними. Однако теперь, когда пунийцы в родной стране, у самых своих жилищ увидели римское войско, чувство национального родства взяло верх, и возобладал патриотизм. Контакты с потенциальными союзниками оборвались. Но как бы там ни было, за Утику стоило бороться, тем более, что в условиях войны, с изменением ситуации при крутых виражах фортуны, воинственность нередко сменяется трусостью, а упорство уступает место измене.

Прежде чем взяться за большие дела, Сципион во главе конницы совершил еще один рейд в прибрежную зону пунийской страны. Захватив по пути несколько городков и селений, основательно нагрузившись при этом награбленным, римляне благополучно возвратились в лагерь, откуда оперативно снарядили второй морской караван в Сицилию. Не столь уж великую ценность имело пунийское добро, сколько значим был сам факт поступления добычи из недр вражеской державы.

Приближалось время выборов магистратов на предстоящий год, и сторонники Сципиона в Риме усиленно готовились к новому туру политической борьбы. С получением из Африки вещественных доказательств успешного начала похода, они располагали весомыми аргументами в споре с соперничающей партией.

Выполов в окрестных селах пунийцев лишнее богатство, Сципион приступил к осаде Утики. Первым делом он перенес лагерь ближе к городу и расположил его так, чтобы в дальнейшем прикрывать осаждающих от нападения вражеских войск со стороны материка. Возведя затем в несколько дней необходимый минимум сооружений, римляне ясно обозначили угрозу городу. Но утиканцы, твердо рассчитывая на помощь извне, не проявили миролюбивых настроений. Тогда Сципион решил предпринять штурм.

Расположив метательные машины на холме у самой городской стены и на кораблях, римляне со всех сторон обрушили на обороняющихся шквал стрел и камней. Под прикрытием этого обстрела одновременно с суши и с моря они устремились на приступ. Пришли в движение штурмовые башни, «черепахи», сверкающие на солнце чешуей щитов, тараны с «бараньими головами», поползли громадные навесы, а в заливе вспенилась от весел вода, и множество судов, включая грузовые, также оснащенные всевозможными достижениями Архимедова искусства, двинулось к стенам. Зазвучала воинственная музыка труб и барабанов, раздались грозные, возбуждающие азарт крики. Вздыбились лестницы, всевозможные зацепы, крюки и потянулись к выступам на городских укреплениях. Сотни воинов смело стали карабкаться вверх. Пунийцы, не избалованные подобными зрелищами, серьезно отнеслись к делу и с готовностью разделили воинственный пыл римлян. Сражение сразу приняло ожесточенный характер. Обе стороны несли большой урон.

Наблюдая за ходом битвы с возвышения, расположенного почти напротив главных ворот, Сципион быстро понял, что запугать или застать врасплох противника не удалось и атака выродилась в примитивный лобовой штурм. При таком ходе боя победа может быть достигнута лишь ценой великих потерь. Утика не стоила подобных затрат. Несмотря на потребность в создании базы на африканском побережье, борьба за опорный пункт имела все же второстепенное значение; судьба войны решалась не здесь. Потому Сципион, едва получив от Гая Лелия донесение о том, что и со стороны моря ситуация складывается аналогичным образом, дал отбой наступлению.

Разгоряченные солдаты, досадуя на неудачу, разрозненными толпами возвращались в лагерь и спорили о происшедшем, доказывая друг другу правильность собственных действий, чтобы переложить вину на остальных. Желая снять напряжение в войске, Сципион собрал воинов у претория и, представ перед ними исполненным достоинства и уверенности, уже одним своим видом наполовину успокоил их. Он сказал солдатам, что Утика никуда от них не денется, а сейчас главная задача — спровоцировать карфагенян на активные действия, для чего якобы и была предпринята эта инсценировка штурма, закончившаяся, по его мнению, полным успехом. Маневр войска Публий сравнил с поведением нумидийской конницы, вызывающей противника на бой. Так он разом и объяснил срыв штурма, и морально подготовил своих людей к ожидаемому со дня на день появлению Газдрубала.

Взбодрив легионеров, Сципион обошел раненых и по возможности поднял им дух, а заодно проконтролировал качество санитарной службы.

В последующий период римляне с размеренной неспешностью продолжали возведение осадных укреплений, нагнетая у противника ощущение неотвратимости поражения. Сципион решил дожидаться удобного случая для нападения на город и овладеть им только с минимальными потерями.

Приближалась зима, и следовало воспользоваться затишьем в боевых действиях, чтобы должным образом подготовиться к ней. Сципион облюбовал в трех милях от Утики глубоко выступающий в море обрывистый мыс, ступив на который, один из легатов воскликнул в восхищении: «Да здесь можно построить второй Карфаген!» В этом, чрезвычайно удобном с военной точки зрения месте, хорошо защищенном от возможных нападений горной грядой со стороны суши и крутыми берегами по большей части периметра — с моря, началось строительство зимнего лагеря.

В то же время Сципион разослал в ближайшие провинции письма с просьбами о доставке продовольствия, оружия и одежды для армии. Поторопиться с обеспечением запасов впрок Публия заставило известие о том, что в Карфагене заканчивается подготовка мощного флота, посредством которого пунийцы намерены лишить его связи с Европой. На этот клич сразу отозвались верные соратники: Марк Помпоний из Сицилии и испанские пропреторы, получившие в свое время власть именно благодаря Сципиону. На удивление солидное обеспечение было доставлено из Сардинии от претора Тиберия Клавдия Нерона, никогда не питавшего симпатии к Публию. Однако теперь, когда Сципион вступил с войском в Африку, он представлял уже не свои личные или партийные, а государственные интересы. Его дело стало общим для всех римлян, и большинство политических противников, поняв это, действовало соответствующим образом.

В конце осени Газдрубал с наспех скомплектованной армией выступил в направлении лагеря Сципиона, но остановился в значительном отдалении от римлян, явно опасаясь грозного соперника, слишком хорошо знакомого ему по войне в Испании. Численно карфагеняне не уступали римлянам, но качественно были подготовлены хуже. Не имели пунийцы и психологической стойкости, так как полководец не внушал им доверия, будучи несколько раз разбит Сципионом на другом театре войны. Однако, несмотря на подпорченную в Испании репутацию, Газдрубал, сын Гизгона, все же оставался вторым по силе полководцем в своем Отечестве после Ганнибала и, кроме него, Карфагену некого было противопоставить Сципиону. Пока что Газдрубал здорово поработал в плане организации сопротивления врагу и на дипломатическом фронте. Он сумел укрепить Карфаген, внушить уверенность осажденной Утике, завладеть могущественным союзником и, наконец, навербовать толпу наемников, из которых к весне можно было бы создать настоящее войско.