У инициатора войны руки теперь были развязаны и, готовясь к походу в Италию, он принялся устраивать дела в Испании, чтобы обеспечить себе надежный тыл. В частности, он отправил двадцать тысяч иберийских воинов в Африку, а в Испанию вызвал войско ливийцев. Таким образом он крепче связал обе страны, как бы обеспечив их заложниками друг друга. В Испании с войсками остались Газдрубал Барка и Ганнон, сын Бомилькара, а сам Ганнибал с могучей стодесятитысячной армией двинулся в Галлию, чтобы, преодолев Альпы, оказаться в Италии. Столь сложный путь был избран для того, чтобы сразу вторгнуться в наименее надежную часть римских владений и взбунтовать лигуров и предальпийских галлов, лишь недавно побежденных римлянами и в отличие от остального населения Италии чуждых им по культуре.

Выступив в поход, Ганнибал в первую же ночь увидел пророческий сон. Ему привиделось, будто божественный юноша спустился к нему с небес и велел, не оглядываясь, идти за собою. Ганнибал долго послушно ступал за своим провидением, но потом все же обернулся назад и увидел, как за ним ползет чудовищный огромный змей и пожирает на пути все, что растет и движется, оставляя лишь голые камни. Этот змей, как пояснил ему бог, есть опустошение Италии. Ночное видение необыкновенно вдохновило Ганнибала и укрепило его в своих замыслах.

И вот теперь, спустя три года, Ганнибал с победоносным войском ходил по италийской земле и, как будто собирая сыплющиеся к его ногам плоды военных успехов, подчинял отпадающие от Рима города. В большинстве из них сложилась сходная ситуация: знать стояла за сохранение союза с Римом, а плебс стремился к дружбе с Ганнибалом. Это объяснялось тем, что аристократия, игравшая ведущую роль в своем городе, желала стабильности, дабы и дальше пользоваться благами своего положения, а те граждане, которые не имели ничего, кроме жажды власти и богатства, могли рассчитывать только на переворот, а следовательно, на карфагенян, чтобы занять места свергнутых. Внутри общины такие, жаждущие новизны активисты могли противопоставить знати только народ. При достаточно напористой пропаганде массе всегда легко внушить мнение, будто перемены принесут благодать, поскольку внимание общественных низов проще выделяет из окружающего дурное, чем хорошее.

Особенно чувствительной для Рима стала потеря Капуи — богатейшего города Италии. В результате политических волнений группировка сторонников Ганнибала одержала верх и заключила с карфагенянами мир на условиях равенства в правах. Ганнибал вошел в город под бурные восторги населения. Дабы ничто более не омрачало его счастья, он хотел немедленно разделаться с проримской партией, однако знать, сладко ласкаясь к нему, уговорила его не омрачать этот торжественный день. Тогда он отправился в путешествие по городу, чтобы ознакомиться с местными достопримечательностями и роскошью центральных кварталов, а ночью пировал с представителями зажиточной верхушки. На следующее утро Пуниец занялся делами и приказал доставить ему в оковах знатного капуанца Магия Деция, выступавшего против союза с Карфагеном.

Когда по людным улицам африканский конвой вел Магия, тот, гремя цепями, кричал о нарушении договора, согласно которому капуанец неподвластен карфагенянину. «Вот какой свободы вы добились! На главной площади в вашем присутствии иноземцы творят насилие над гражданином!» — восклицал он. Пунийцы вняли его словам и обмотали ему голову тряпками, таким образом заставив замолчать неугомонного поборника прав. Многим капуанцам из наблюдавших эту сцену стало ясно, что если против Ганнибала не устояли римские легионы, то безоружные договоры и подавно бессильны. Впрочем, шум, поднятый Магием Децием, обеспокоил карфагенян, и они не решились казнить его в Капуе, а отправили в Африку.

Оставив гарнизон в Капуе, Ганнибал двинулся дальше и после недолгой осады овладел другим кампанским городом. Затем он подступил к Ноле. Там в это время находился Клавдий Марцелл с остатками каннского войска и новобранцами из морской пехоты. Марцелл умело балансировал между двумя враждебными силами: карфагенскими полчищами за стенами и взбудораженным плебсом, жаждущим новизны за счет смены римской гегемонии пунийским владычеством, внутри городской черты. Благодаря хорошо налаженной агентуре, он вовремя узнавал о намерениях внутреннего врага и принимал упреждающие меры. Знать города, будучи сторонницей римлян, делала вид, что солидарна с толпою, и тем держала ее в узде.

Ганнибал проникся презрением к ничтожным лоскутам разодранной им армии и без особой подготовки повел своих наемников на штурм.

Марцелл произвел организованную контратаку из центральных ворот, а затем, когда пунийцы сгрудились на этом участке, внезапным нападением из двух боковых ворот ударил во вражеские фланги. Солдаты кипели страстью искупить позор «Канн» и бились столь отчаянно, что малым числом обратили пунийцев в беспорядочное бегство. У противника погибло около трех тысяч воинов, римляне потеряли не более пятисот человек. Однако особенно велико было моральное значение этой победы, успех создал такое впечатление, будто над истерзанным зимним ненастьем Римом блеснул первый весенний солнечный луч.

Сципион в этой схватке командовал двумя тысячами легионеров и яростно рубился в первых рядах, омыв вражеской кровью душу, запачканную бессильной ненавистью к захватчикам, копившейся многие месяцы.

После того, как Ганнибал был отброшен от Нолы, Публий Сципион, Аппий Клавдий, Квинт Фабий и другие военные трибуны отправились в Рим на соискание магистратур, так как обескровленный вследствие потерь на поле битв сенат нуждался в пополнении.

Наступившую зиму пунийцы решили провести в Капуе, дабы вознаградить себя за лишения в годы суровой службы. К этому времени Ганнибал получил подкрепление из Африки, за которым посылал своего брата Магона, в его войске снова появились слоны.

В Испании в этот год Публий и Гней Сципионы развили свой успех. Вождь карфагенян Газдрубал Барка долгое время не мог справиться с иберийскими племенами. Когда же он наконец усмирил местное население и был готов вступить в борьбу с римлянами, карфагенский совет ста четырех велел ему срочно идти в Италию на помощь к Ганнибалу, чтобы вдвоем быстрее закончить войну. На смену ему из Африки прислали Гимилькона. Газдрубал считал, что Испанию ослаблять опасно, но вынужденный подчиниться, собрал побольше денег для подкупа галльских племен, через земли которых пролегал путь, и перешел Ибер. Но братья Сципионы, объединив свои силы, преградили пунийцам дорогу и вынудили их принять сражение.

Силы соперников были примерно равны, но испанцы, составлявшие значительную часть войска Газдрубала, не стремились к победе, повлекшей бы за собою поход в Италию, так как они предпочитали остаться на родной земле. Этот нюанс и оказался решающим в битве. Римляне легко обратили испанцев, занимавших центр построения, в бегство и, ударив затем всей массой на фланги, разгромили сопротивлявшихся ливийцев и пунийцев. Победа была полной, враг потерял двадцать тысяч солдат убитыми и десять тысяч пленными, римляне захватили и разграбили лагерь, сам Газдрубал едва спасся с кучкой всадников.

Весть об этих событиях ободрила Италию, где не столько радовались победе своей армии, сколько — поражению карфагенян, расстроившему их планы по усилению Ганнибала.

Римляне, как и прежде, стремились поддерживать добрые отношения с богами. Полагая, что те чем-то разгневаны на их государство, сенаторы после «Канн» отправили видного сенатора Фабия Пиктора в Дельфы к «Аполлону», чьим прорицаниям Рим беспрекословно верил еще со времен войны с Вейями. После его возвращения был добросовестно исполнен весь ритуал, предписанный дельфийским оракулом. Кроме того, по случаю многих мрачных знамений прошли девятидневные молебствия. Скандал вызвало выявленное прелюбодеяние двух весталок. По древнему обычаю для отвода беды одну из них живую закопали в землю на Скверном поле у Коллинских ворот, вторая успела умереть самостоятельно. Мелкого чиновника, писца при понтификах, блудившего с весталками, до смерти засекли розгами. Это создало у граждан впечатление очищения от скверны и пробудило оптимизм.