Отведя Тудитану место в своих планах, Сципион послал ему письмо, в котором между прочим высказывал мнение, что пора завершить тускло тлеющую, а главное, бесполезную в настоящее время македонскую войну, дабы заняться более важными делами. А следом к Семпронию понеслись послания из Рима, где разъяснялось, что «более важные дела» — это консульство, которое обеспечит Тудитану Сципионова группировка, если он заключит мир с царем и тем прекратит отток сил и средств государства в эту страну. Семпроний аккуратно дал понять о своем согласии на предложенные условия, и в Риме стали готовить ему если и не триумф, то, по крайней мере, прием, достойный благодетеля Республики, так как в условиях войны с Карфагеном, победой в Македонии можно было считать отсутствие поражения.

Продвигая в консулы Семпрония Тудитана, Сципион одновременно усиливал позицию Корнелия Цетега, поскольку эта пара неплохо зарекомендовала себя, совместно исполняя цензуру, и была хорошо знакома народу. Подобным же образом Публий отобрал кандидатуры в преторы, среди которых находились и видные сенаторы, и новички, то есть люди на все вкусы толпы. Естественно, все это он делал на основании информации из Италии и в согласии с мнением своих друзей.

Стараясь улучшить внешнеполитическую обстановку государства накануне решающей схватки с главным врагом, Сципион позаботился о надежной блокаде войск Ганнибала и Магона. По его замыслу, Марк Ливий, Спурий Лукреций и Лициний Красс, командовавшие легионами, противостоящими пунийцам, должны были получить продление империя. В Испанию, где в его отсутствие вновь подняли восстание Индибилис и Мандоний, Публий отправил своим друзьям-преемникам Корнелию Лентулу и Манлию Ацидину подробные инструкции по методам борьбы именно с этими вождями. В целом положение государства было прочным и позволяло перейти в широкомасштабное наступление на Карфаген, но Сципиону хотелось получить дополнительные факторы эмоционального воздействия на сограждан.

Его родственник по материнской линии Марк Помпоний Матон, которого он в начале года отправил с дарами в Дельфы, сумел добыть от знаменитого Аполлона желанный оракул, предвещающий римлянам значительную победу. Такое предсказание всколыхнуло народ и заставило его благосклоннее взирать на Сципиона. Однако Публию этого было мало. Ему требовалось не просто знамение, а чрезвычайный религиозный ритуал, эффектный обряд, празднество, освящающее его поход благоволением небес, которое воодушевило бы римлян, заставило их возжелать победы над Карфагеном более всего на свете, верить в нее, мечтать о ней, бредить ею.

Многие жреческие коллегии работали в этом направлении, но пока все было безуспешно. Сципион напрасно перелистывал выписки из Сивиллиных книг, присланные ему в Сицилию. Предлагаемые жрецами меры содержали в себе такую натяжку, что скорее могли возбудить недоброжелателей, чем вдохновить народ. Публию необходимо было столь же значительное дело, как осушение Марком Фурием Камиллом Фуцинского озера перед взятием города Вейи. Времени до новой политической схватки с соперниками в Риме оставалось все меньше, а Сципион никак не мог придумать красивый обходной маневр, с помощью которого удалось бы опрокинуть риторическое воинство Фабия.

В этот период, когда ему было совсем не до Локр, его осаждала греческая делегация с жалобами на Племиния. Не существовало на земле города, все жители которого оказались бы рады иноземному вторжению, потому подобное недовольство в такой же степени сопутствует войне, как смерть и разорение. Публий не придал значения этому вполне рядовому событию. Но, когда прибыл гонец с сообщением о междоусобице, консулу пришлось срочно отправиться в Локры. Не теряя времени, Сципион сразу же отплыл из Мессанской гавани на большом греческом корабле и только на палубе, подробно расспросив гонца, как следует вник в суть дела.

С самого начала Публий подозревал, что конфликт в Локрах спровоцирован его недругами, уж очень подозрительным было совпадение по времени этого инцидента с предвыборной кампанией. Но расследование, в срочном порядке проведенное консулом, не выявило связи зачинщиков беспорядков в Локрах с кем-либо из его противников в Риме. Правда, в свите Племиния обосновались некоторые подозрительные личности, поощрявшие легата в бесчинствах и тем способствовавшие скандалу, но, возможно, это были обычные человеческие паразиты, неизменно окружающие людей, вознесенных судьбою над другими, в надежде на легкую наживу. Впрочем, Племиний был человеком Сципиона, которого тот создал, можно сказать, из ничего. Этот италик не имел высоких знакомств в Риме. Гораздо уместнее выглядело предположение, что подкуплены трибуны, хотя они прошли с Публием победный путь в Испании и, казалось бы, навсегда завоевали доверие.

Ситуация представлялась запутанной, а для тщательного изучения этого дела Сципиону недоставало ни времени, ни желания. Ко всем его неприятностям добавилась еще одна: едва прибыв в Локры, Публий получил письмо от жены, в котором Эмилия сообщала о тяжелой болезни их сына, родившегося несколько месяцев назад.

Сципион ходил по городу хмурый и раздраженный бесконечными жалобами как солдат, так и локрийцев друг на друга. Слушая их, можно было подумать, что здесь нет ни одного честного человека, и изуродованная физиономия Племиния достойно воплощает дух города. Голова Публия полнилась мыслями о сыне и жене, о Риме и Африке, о консулах и преторах, о богах и жрецах, а говорить он должен был о Племинии, да о локрийцах. Вдобавок ко всему, именно в эти черные дни к нему вдруг пришла долгожданная идея о религиозном действе, которая требовала немедленного воплощения.

Но как бы то ни было, замешан ли в локрийских событиях Фабий или Случай, ошибка ли это Сципиона, переоценившего своего легата, или виновата алчность, решение, приемлемое в этих условиях, виделось только одно: локрийский пожар следовало потушить так, чтобы ни огонь, ни дым, ни искра его не достигли Рима. Публий предпринял попытку примирить Племиния, трибунов и местную знать, изъявивших к тому полную готовность, поскольку все они чувствовали за собою долю вины, и оставил за каждым прежние полномочия. Если бы Сципион поменял что-либо в городе, кого-то сместил, кого-то наказал, то тем самым он дал бы повод политическим соперникам уличать его в ошибках. Допустив малую беду, он рассчитывал избежать гораздо большей.

Такому решению способствовали и дополнительные факторы. Так, например, разжаловав бы Племиния, уже вполне показавшего неспособность руководить людьми, он обидел бы италиков, поддерживавших его во время подготовки к походу. В общем, Сципион полагал, что легат, получивший серьезную острастку от подчиненных, сможет обуздать свои пороки на два-три месяца, пока минет пора магистратских выборов, а трибунам тот сам в достаточной степени внушил готовность к повиновению.

Подводя итог на солдатской сходке, Сципион заявил, что, оставляя всем прежние должности, он и одному, и другим дает испытательный срок и возможность для искупления своей вины. После этого Публий поспешно вернулся в Мессану, а оттуда — в Сиракузы, унеся с собою из Локр неприятный осадок от всего происшедшего и тревогу в душе.

За время отсутствия Сципиона накопилось множество дел. В Сиракузы стекалась информация со всей Сицилии, а также из Рима, Бруттия, Галлии, Македонии, Испании и даже из Африки, куда Публий засылал купцов из нейтральных стран в качестве разведчиков. Толпы гонцов из разных краев Средиземноморья сновали по дворцу Гиерона в ожидании консульского пакета.

Сейчас настал такой период, когда ответы на все частные вопросы, сложившись, должны были дать решение одной общей, глобальной задачи. На протяжении целого года неспешно зрели события в отдаленных регионах мира, чтобы теперь в своем завершении задать нужное направление основному процессу, развертывающемуся в столице. Итоги всех военных и политических кампаний, в той или иной мере контролируемых Сципионом, суммировались на Марсовом поле, Форуме и в Курии, подобно тому, как все дороги сходились в Риме, и целью Сципиона в нынешний, решающий момент было добиться, чтобы эта сумма стала для него положительной. Публий работал почти круглосуточно. По ночам его возбужденный ум продуцировал идеи, которые днем материализовывались в дела. К дальним и близким друзьям и союзникам беспрестанно неслись распоряжения Сципиона, облеченные в форму приказа, просьбы, совета или намека.