Непроницаемый для глаз туман наполнился хаосом звуков. Римляне, не различавшие в молочном воздухе своих знамен, не могли организовать строй и предпринять что-либо разумное. Они беспомощно метались в низине, то там, то здесь наталкиваясь на вражеское оружие. Возвышенностей туманная завеса не достигала, потому карфагеняне, отлично видя друг друга, могли действовать согласованно.

Долго длилось избиение, прежде чем Фламинию энергичными действиями удалось сплотить вокруг себя солдат и нанести некоторый урон противнику.

В это время произошло землетрясение, разрушившее многие города Италии, но здесь его никто не заметил.

Бой продолжался три часа. Римляне несколько выровняли положение, но тут их постигла еще одна беда — гибель военачальника. Один из галльских вождей племени инсубров, разбитых Фламинием несколько лет назад, узнал его и возбудил в своем отряде такую ярость, что легионеры не смогли уберечь полководца от расправы. После этого уже никто не думал о сопротивлении, каждый помышлял только о бегстве. Люди обезумели и слепо карабкались на скалы, откуда их сбрасывали пунийцы, либо тонули в озере. Пытавшиеся плыть не выдерживали дальней дистанции, отделявшей их от другого берега, и возвращались на мелководье, где их уничтожала вражеская конница, некоторые выбирались на острова, чтобы тоже стать добычей африканцев, только несколько позднее.

Когда туман в ущелье рассеялся, там все уже закончилось. Было перебито пятнадцать тысяч римлян и их союзников, около десяти тысяч удачливых беглецов разбрелось по округе, и лишь шеститысячный отряд пробился сквозь вражеские заслоны и стал лагерем на одном из холмов, однако, окруженный противником, сдался на условиях сохранения жизни и свободы. Ганнибал продемонстрировал им образец «пунийской честности»: всех бросил в оковы. Позднее он отпустил италийцев, объявив, что он их друг и воюет не с Италией, а только с Римом, римлян же продал в рабство.

Так армия Фламиния прекратила свое существование.

Слухи о крахе консульского войска опередили гонца с официальным донесением и заразили Город эпидемией отчаяния. С утра народ стекался на форум и толпился на Комиции, со страхом и надеждой глядя вверх на курию, где отцы города заперлись на совет с самого рассвета.

Наконец на склоне дня к толпе вышел претор Марк Помпоний и коротко сказал: «Граждане, мы проиграли большое сражение». С возвышения ростр ничего другого добавлено не было, но по площади внизу ползал зловещий шепот, источаемый, казалось, недрами земли, будто принесенный с шипеньем змей, вещавший о гибели всего войска вместе с полководцем.

Женщины, распустив волосы и раздирая на себе одежды, ринулись к городским воротам и в последующие дни и ночи, не прекращая истерики, дежурили у входов в город, ловя всех прохожих и жадно впивая любые сведения о событиях у Тразименского озера в надежде услышать что-либо об участи родных. Во время этих сцен вдруг кто-то взрывался ликованьем, когда другие рядом, сраженные отчаяньем, без сил падали на землю. Много матерей, надорванных горем, покинуло этот печальный мир, но были случаи, когда смерть, наоборот, венчала непомерную радость, и мать, внезапно встретив живым и невредимым сына, о гибели которого ей раньше сообщали, испускала дух в его объятиях.

Вскоре после трагедии у Тразименского озера пунийцы, устроив засаду, уничтожили четырехтысячный конный отряд, который Сервилий послал в помощь Фламинию еще до рокового сражения. Это несчастье потонуло в океане бедствий едва замеченным: римский народ стал привыкать к поражениям. Уже не ждали добрых новостей, но радовались дню, когда отсутствовали дурные.

Весть о разгроме Фламиния застала Публия в долине Пада, где легионы Гнея Сервилия с начала весны растрачивали свои силы и время в мелких стычках с варварами. Галлы не вступали в решительное сражение, а, прячась в лесах и городах, грабительскими набегами вредили римлянам. Осаждать неприятельские крепости в условиях враждебности населения всей провинции у Сервилия недоставало сил, другие способы ведения войны не приносили успеха. Солдаты изнывали от сознания бесполезности своих усилий, в то время как Ганнибал победно шествовал по Италии. Впрочем, стоило им покинуть эти земли, и галлы бесчисленными толпами ринулись бы в глубь страны и усугубили положение.

В июне Публий получил письмо из Испании. В нем отец рассказывал о том, как он высадился в Эмпориях — дружественном городе с греческим населением, подчинил небольшое соседнее племя и далее привлек на свою сторону племена всего левобережья Ибера, пополнив их воинами свое войско. Затем в письме сообщалось о выигранном сражении у армии пунийца Ганнона, в котором оказались уничтоженными шесть тысяч врагов, а две тысячи, включая и самого Ганнона, были взяты в плен. Теперь взор римлян обращен за Ибер, туда, где пока властвует Газдрубал, брат Ганнибала.

Едва Публий воспрял духом благодаря испанским успехам, как тут же, сметая все доброе в душе, на него обрушилось известие о страшном поражении Отечества от Ганнибала.

Как истинный представитель аристократии Публий ничего хорошего не ожидал от ставленника плебса Гая Фламиния, и все же столь бездарная гибель всего войска повергла его в шок. Каждое последующее сражение с Ганнибалом наносило все более сокрушительный удар государству. Можно было подумать, что только недостаток сил, невозможность собрать новую большую армию уменьшит размеры ущерба.

Не имея возможности самому сыграть существенную роль в этой войне, Публий все свои помыслы связывал с отцом. Он надеялся, что теперь-то сенат отзовет проконсула Сципиона из Испании и вверит ему борьбу с Ганнибалом. Такая надежда теплились в нем, когда пришло сообщение из Города о назначении диктатором Квинта Фабия Максима.

Сервилий получил приказ двигаться с войском в Рим для передачи его диктатору. Консул оставил часть сил для сдерживания галлов, а с остальными подразделениями направился в центральную Италию, вышел на Фламиниеву дорогу, построенную в цензорство погибшего у Тразименского озера консула, и на пути в столицу встретился с диктатором.

Фабий был избран диктатором, вопреки обычаю, на народном собрании ввиду невозможности немедленного прибытия в Рим консула. Начальником конницы он назначил незнатного Марка Минуция Руфа, чтобы привлечь на свою сторону простолюдинов.

Диктатор, видя вокруг панику, первым делом решил сплотить народ и укрепить его дух верой в богов. Он заявил, что причина несчастий не в слабости солдат или полководцев, не в таланте Ганнибала, а в забвении народом богов. По этому поводу он напомнил о пренебрежении Фламиния религиозными обрядами при вступлении в должность и о других нарушениях установленного порядка взаимоотношений с небожителями.

Фабий повел широкую религиозную кампанию, втянув в нее все население Рима, чем отвлек сограждан от мыслей о бедствиях. Люди, потерявшие доверие к государству и потому сосредоточившиеся каждый на своих делах, в результате чего народ распался на мелкие части и перестал существовать как целое, теперь дружно поглядели на небо. Единообразность взора стала первым элементом воссоединения народа, граждане, совместно послужив богам, вслед за этим столь же единодушно обратились к делам земным, к борьбе государства за выживание.

В соответствии с указанием древних книг легендарной пророчицы Сивиллы, Квинт Фабий и претор Тит Отацилий дали обеты о сооружении храмов Венере Эрицинской и Уму, которого не хватило Семпронию и Фламинию. С согласия народа богам была обещана «Священная весна», если через пять лет положение Отечества не ухудшится. Это означало, что весь весенний приплод домашних животных того года, когда будет исполняться обряд, обрекается на жертвоприношение. Были определены другие дары богам, в частности, Юпитеру выделялось триста быков. Кроме того, небожителей решили почтить проведением Великих игр. Принесение обетов завершилось в строгом согласии с обрядом длительным молебствием, в котором участвовали все горожане с женами и детьми, а также сельские жители. Три дня продолжался лектистерний. На нем было поставлено шесть лож для шести богов и шести богинь и предложено угощение Юпитеру с Юноной, Нептуну и Минерве, Марсу и Венере, Аполлону и Диане, Вулкану и Весте, Меркурию и Церере.