Однако Греция жила не только войной, но и готовилась к проведению сто сорок третьей Олимпиады. Олимпийские игры всегда собирали множество людей со всего эллинского мира, и римляне решили воспользоваться этим, чтобы напомнить о себе. Сенат отправил в Олимпию делегацию с поручением пригласить на освобожденную Родину беженцев из Сицилии и Тарента, понимая, что это доброе сообщение привлечет внимание публики к войне римского народа с захватчиком и даст возможность представить события в должном свете, а одновременно ненавязчиво и корректно поведает об успехах римского оружия.

На выборах в Риме, проводимых диктатором Манлием Торкватом, консулами на следующий год избрали Гая Клавдия Нерона и Марка Ливия. Гай Клавдий, по мнению большинства, давно созрел для высшей магистратуры, потому его кандидатура не вызвала споров. А вот с Марком Ливием дело обстояло сложнее. Это был видный политический деятель. Он исполнял консульство еще за год до нашествия Ганнибала. Однако недруги, а следом и народ, обвинили его тогда в незаконном присвоении части добычи, собранной в иллирийском походе. Обида глубоко ранила Ливия, и он удалился в свое поместье, где безвыездно прожил восемь лет. И только в прошлом году консулы велели ему вернуться в Рим, поскольку нельзя было допускать, чтобы столь опытный человек проводил время в бездействии, когда государство находится в опасности. Но, возвратившись в Город, Ливий и обликом своим, и поведением выражал все ту же скорбь по поводу давних событий. Дабы придать ему нормальный вид, пришлось вмешаться цензорам, которые заставили его срезать длинную бороду, остричь волосы и снять рваное рубище. Будучи насильственно втянут в общественную жизнь, Ливий оставался пассивным и угрюмым. Когда же ему предложили консульство, он саркастически укорял народ в непоследовательности, ибо, однажды обвинив его в нечестности, те же люди снова прочат ему высшую должность. Однако в конце концов он склонился пред волею сограждан и не только принял консульство, но и для пользы дела помирился со своим личным врагом — Клавдием Нероном.

Такая обстановка сложилась в государстве к моменту вторжения Газдрубала. Перед лицом этой грозной опасности многие вспоминали, сколько бед принес на их землю Ганнибал, и страшились возвращения тех мрачных времен. Но тревоги было все же меньше, чем сосредоточенности. Люди понимали, что настал решающий период в противостоянии Рима и Карфагена, ибо враг не сумел выдержать тяжесть войны одновременно в Испании и Италии и, используя свой последний шанс, объединил обоих неудачников вместе с целью добиться перелома на главном фронте. Достаточно выстоять сейчас, и противник никогда не сможет реально угрожать существованию государства.

В этот раз консулы, как никогда, тщательно производили набор войск. Особенно усердствовал вечно всем недовольный Марк Ливий Ресурсы Республики оскудели, численность граждан уменьшилась почти в два раза по сравнению с довоенным периодом, и Ливий потребовал предоставить ему возможность привлекать к службе ветеранов и добровольцев. Сенат наделил консулов всеми правами, необходимыми для формирования легионов в нынешних условиях, а также особыми полномочиями при ведении боевых действий, состоящими в свободе перемещений за пределы предписанных районов и перегруппировки воинских подразделений.

Подготовка к походу была еще в полном разгаре, когда от претора в Галлии пришло известие о начавшемся переходе Газдрубала через Альпы, сообщалось также о волнениях лигурийцев, выказывающих намерение присоединиться к вражескому войску. Это заставило консулов поторопиться с завершением дел в Городе и с набранным пополнением раньше обычного отправиться к своим легионам. Ливию выпал жребий воевать с Газдрубалом, а Клавдию Нерону — с Ганнибалом.

Газдрубал гораздо быстрее и с меньшими потерями преодолел горы, чем его старший брат, поскольку учел предшествующий опыт, но не сумел извлечь выгоды из сложившегося положения. Он принялся осаждать римскую колонию Плаценцию и в бесплодных усилиях упустил время, тем самым позволив Марку Ливию привести свое войско в боевую готовность.

Ганнибал, разгоряченный новыми надеждами, рано покинул зимний лагерь. В спешке Пуниец проявил несвойственную ему беспечность и во время марша был атакован римлянами, возглавляемыми легатом, так как консул тогда еще находился в Городе. В результате столь внезапного нападения африканцы потеряли четыре тысячи человек. Это несколько охладило пыл Ганнибала, и он вернулся в Бруттий. Тем временем Клавдий Нерон прибыл к своему войску и повел его на юг. Ганнибал вызвал все гарнизоны из бруттийских городов и усилил ими свою армию, после чего посчитал себя способным сразиться с консульскими легионами. Встреча противников произошла в Лукании. Римляне затевали с пунийцами стычки, но в настоящую битву не вступали, так как в условиях кампании этого года при неудаче они теряли больше, чем могли приобрести в случае победы. Главный удар предполагалось нанести Газдрубалу, а в войне с Ганнибалом достаточно было помешать карфагенянину оказать помощь брату. Осторожность римлян напомнила африканцам прежние времена, и они значительно осмелели. В конце концов их дерзость возмутила темпераментного консула, и однажды на широком поле он решительно построил войско к бою.

В произошедшем сражении Клавдий Нерон более походил на Ганнибала, чем сам Пуниец, который в этот день сыграл роль Варрона или Семпрония. Карфагеняне, едва увидев стоящие в шахматном порядке манипулы римлян и получив разрешение своего полководца вступить в бой, беспорядочной толпою ринулись за лагерный вал, организовывая строй уже в непосредственной близости от врага. Клавдий без промедления пустил на них конницу и тем окончательно смешал ряды африканцев, на которых вскоре могучей лавиной обрушились подоспевшие легионы. Пунийцы оказались в жалком положении, но тут в дело вмешался Ганнибал и благодаря своему опыту и энергии восстановил некоторый порядок в войске. Однако в этот момент из-за лишенных растительности и потому не внушавших опасений холмов на краю равнины выскочил римский отряд, спрятанный там накануне ночью Нероном, и ударил во фланг противнику. Теперь уже никакими силами невозможно было удержать африканцев от бегства, как обычно, сопровождаемого избиением отступающих. Только близость лагеря спасла пунийское войско от разгрома, но и при этом карфагеняне все же понесли значительный урон.

На следующий день консульская армия вновь предложила противнику бой, но пунийцы остались в лагере. Тогда римляне беспрепятственно похоронили погибших сограждан и собрали добычу. Ночью Ганнибал тайно увел свое войско прочь.

Некоторое время римляне преследовали врага, неизменно одерживая верх в случайных схватках. Наконец Ганнибал, опасаясь попасть в «клещи» между двумя противниками, так как в окрестностях действовало еще войско римского пропретора, закрепился на удобной позиции и стал ждать сведений от брата, не искушая более судьбу бесполезными маневрами.

Консул разбил лагерь поблизости от неприятеля и тщательно следил за ним, готовый в любой момент предпринять контрмеры против его действий. Клавдий Нерон томился бездействием, душой он находился там, где решалась сейчас судьба войны. Нерон особенно жаждал сразиться с Газдрубалом еще и потому, что хорошо помнил, как тот лживыми переговорами провел его в Испании. Именно за эту свою оплошность, как ему казалось, он и был отозван из провинции и пережил немало насмешек.

Случай помог Клавдию активно вмешаться в ход событий. Римлянам удалось перехватить курьеров Газдрубала, которые несли Ганнибалу письмо с планом совместных действий. Газдрубал предлагал брату двигаться на север, чтобы в Умбрии объединить оба карфагенских войска. Теперь консул знал маршрут неприятеля.

Казалось, сами боги доставили Нерону эту информацию, поощряя его отважиться на нестандартный ход. Он решил любой ценой, а точнее, ценою риска, захватить стратегическую инициативу, и тут же, получив дозволение его внутреннего «цензора», мысль, давно работавшая в этом направлении, подсказала соответствующую идею. О задуманном предприятии консул оповестил сенат, направив в Рим свое послание вместе с Газдрубаловым письмом. Замысел Клавдия — с частью войска придти на помощь Ливию и, сложив усилия, одним ударом уничтожить врага — вызвал у старейшин Города немало опасений, поскольку план не уделял должного внимания Ганнибалу. Однако консул располагал полномочиями для подобного поступка и призвать его к ответу можно было только по истечении срока магистратуры.