В результате сокрушительного удара каннского побоища война как бы рассыпалась на мелкие фрагменты, подобно амфоре из обожженной глины, и превратилась во множество отдельных очагов. Теперь уже все римляне поняли, что в чистом поле сражаться с Ганнибалом им пока еще рано, да и Пуниец сейчас был не единственным врагом в Италии, так как половина местных народов перешла на его сторону. Потому против Ганнибала и его союзников выставили четыре войска, каждое из которых было гораздо малочисленнее карфагенского, но, действуя совместно на большой территории, они заставляли Ганнибала метаться по всей Италии, чтобы защитить принявшие его власть города и земли или сокрушить какого-либо римского военачальника, однако, стремясь успеть всюду, он, естественно, везде опаздывал. В результате, его войско в этот год не совершило ничего значительного, разве что отметилось еще одной неудачей в столкновении с Марцеллом. Помимо Марцелла, римскими силами в Италии командовали консулы Фабий Максим и Тиберий Семпроний, а также претор Марк Валерий, принявший апулийские легионы от проконсула Теренция, показавшего полную свою неспособность к военной деятельности.

Между тем римляне даже в столь трудный период не отступили от принципов, на которых зиждилось их государство, и два легиона из солдат, бежавших под Каннами, в наказание отправили в Сицилию, запретив им возвращаться на италийскую землю, пока с нее не будет изгнан Ганнибал.

Каннский разгром не только потряс Италию, перетряхнув ее народы и развернув их лицом друг к другу, но и эхом прогремел по заморским территориям. Македонский царь Филипп наконец решился сделать выбор между противоборствующими половинами западного мира и отправил послов к Ганнибалу с пожеланиями о союзе.

Однако на Адриатическом побережье делегацию отловили римляне и доставили к претору Марку Валерию. Просвещенные македонцы, как в софистическом диалоге, перекинулись с одной позиции на противоположную и поведали о том, что держат путь в Рим, и цель у них — договор о дружбе с его великим народом. Обласкав и осыпав похвалами новых «друзей», римляне бережно проводили их в путь. Те благополучно достигли пунийского стана и заключили с Ганнибалом договор о сотрудничестве. Филипп обязывался отправить двести кораблей грабить берега римских владений, а за это Пуниец после окончательного покорения италийских народов должен был помочь Македонии в войне с Азией. Италию вместе с Римом в результате не очень долгого спора отдали Ганнибалу. Делегация с чувством выполненного долга и с представителями карфагенян, направленными с ответной миссией к Филиппу, погрузилась на триеру, но, едва выйдя в море, вновь попалась к несуществующим уже на ее папирусе римлянам. Софисты в очередной раз продемонстрировали свое искусство, но отличительная черта римлян заключалась в умении делать выводы из прошлого и не повторять ошибок. Кроме того, и пунийцы не сумели подыграть своим новым союзникам, ибо не были знакомы с тончайшими изгибами греческой философии, да и иного языка не знали, помимо финикийского. Потому вскоре оба посольства оказались в Мамертинской тюрьме, а сенат, прочитав перехваченные документы, усилил флот Марка Валерия и велел ему контролировать македонское побережье, чтобы не допустить нового захватчика на италийскую землю, а в случае явной угрозы навязать Филиппу войну на его территории.

Царь, не дождавшись первого посольства, снарядил второе. В конце концов, когда македоняне и пунийцы обо всем договорились друг с другом, год уже клонился к зиме и начинать военную кампанию не представлялось целесообразным. Таким образом, благодаря бдительности морской охраны государство избежало новой войны.

Против римлян поднялись также и сарды. Узнав об этом, карфагеняне прислали из Африки им в помощь значительные силы. Однако римляне наголову разбили объединенное войско пунийцев и сардов, благодаря чему и здесь угроза пока миновала.

Тревожные события произошли в Сицилии. Верный пятьдесят лет римскому народу сиракузский царь Гиерон скончался на девяностом году жизни. Сын его перед этим погиб, и власть перешла к пятнадцатилетнему внуку царя Гиерониму. Но правили юношей, а через него и государством, опекуны, среди которых наиболее влиятельными были мужья дочерей Гиерона.

В Сиракузах, как и во всем средиземноморском регионе, отзвуки каннской грозы вызвали особую настороженность. Ганнибал прислал туда двух послов, по крови сиракузян, но родившихся и выросших в Карфагене, и тем вскоре удалось склонить наиболее могущественных людей города на свою сторону. Гиероним ничего не значил в политической жизни и тешился высокомерием в отношении сограждан, подобного которому те не видели от настоящего царя Гиерона. Опекуны без труда склонили тщеславного подростка к союзу с Ганнибалом, обещавшим ему половину острова. Правда, юный властитель, прежде чем согласиться на сотрудничество, потребовал себе всю Сицилию, и пунийский вождь, ощущая прилив неизбывной щедрости в порыве риторического вдохновения, легко уступил ее на словах. Окрыленный этим Гиероним высмеял римских послов от претора Аппия Клавдия, вынудив их вернуться ни с чем. Проримская группировка использовала демонстративное презрение нового владыки к народу для разжигания к нему ненависти, и в ближайшее время был организован заговор, в результате которого Гиероним бесславно погиб от кинжала. Сторонники пунийцев, допустив это убийство, как бы бросили непопулярного царя на растерзание толпе, сознательно принеся его в жертву гневу масс, чтобы на расчищенном месте начать новый этап в борьбе за власть. Следующий год предвещал бурные события в Сиракузах, этом, прежде надежном оплоте Рима, а следовательно, и волнения во всей Сицилии.

Во второй половине лета в Италию переправилось подкрепление карфагенянам во главе с неким Ганноном. Ганнибал отправил Ганнона в Бруттий, чтобы организовать воинственных бруттийцев в силу, способную вести борьбу с немногими городами юга Италии, сохранившими верность Риму, из которых к концу года устоял лишь Регий.

Пытались предпринять самостоятельные действия и капуанцы, однако безуспешно.

В целом Ганнибал, считавший после «Канн» войну практически законченной, тогда как римляне только теперь по-настоящему в нее вступили, не чувствовал удовлетворенности отправляясь на зимовку в Апулию по завершении столь неэффективной кампании этого года.

В Испанию прибыл Магон Барка за очередным пополнением для Ганнибала, но из-за неудачного хода испанской кампании застрял здесь на несколько лет. Братья Сципионы, несмотря на успешные действия, ощущали недостаток в денежных средствах, потому их влияние на местные племена стало падать. Тем не менее в двух сражениях они одолели превосходящие силы пунийцев и вернули себе инициативу. Вновь положение карфагенян в Испании сделалось критическим. Таким образом, эта провинция пожирала большую часть подкреплений из Африки, не принося пунийцам положительного результата, а Ганнибал почти ничего не получая с Родины, не мог развить свой успех в Италии.

В этот год Публий впервые проник в политику и познал ее недра, обнаружил подводную часть этого чудовищного айсберга, замысловато-криволинейную, источенную противоположными течениями и отнюдь не блистающую белизною в отличие от верхушки.

В начале своей деятельности он впал в уныние. С одной стороны его обдавал холод высокомерия триумвиров, а с другой — жгла язвительная неприязнь второго квестора. Вся политическая жизнь представилась ему как тончайшая ткань с витиеватыми кружевами, сплетенными из бесчисленного множества переходящих один в другой и пересекающихся узоров частных интересов. Он поразился тому обстоятельству, что в столь трудный для всего народа период люди из мелочного честолюбия тратят свою энергию на вражду друг с другом из-за крупинок престижа и власти.

К своим коллегам по исполняемой должности Публий чувствовал еще меньшее доверие, чем к полководцам, избранным шумной толпою. Однако здесь он уже располагал некоторой властью, вполне достаточной для того, чтобы вмешаться в дело. Первое время Сципион держался в тени, все внимание уделяя наблюдению за сотоварищами. Набрав информацию об окружающих людях, он нанес ее на карту своего замысла и после этого уже легко наметил маршрут.