— Неужели ты до такой степени высоко ставишь этого варвара, чтобы так долго и мудрено агитировать его? — спросил он. Затем, пожав плечами, добавил: — В таком случае проще было его купить.

— Я высоко ставлю Нумидию, — ответил Публий.

Лелий улыбнулся и со скрытым чувством превосходства перед младшим товарищем пояснил Луцию:

— Этот нумидиец вернется к царскому сыну и расскажет ему о том, какие мы хорошие, и о том, что мы готовы взять их в союзники.

— Но, Публий, — обратился Лелий уже к старшему брату, — неужели ты считаешь его способным повлиять на Масиниссу, на которого не произвела должного впечатления даже твоя милость по отношению к знатному Массиве?

— Ты видел, какие у него быстрые и хитрые глазки? — в свою очередь спросил Публий. Не дожидаясь ответа, он продолжил: — Таких вертлявых любят варварские царьки. Это был приближенный Масиниссы, больше того, его посол. Так что случай с Массивой не забыт. Да, этот будущий царь хитер и, опасаясь нашей мести за его длительную войну против нас, решил исподволь выведать, что мы о нем думаем. Ты вспомни, как неуклюже этот варвар влепил фразу о той злосчастной битве, ведь он в упор спрашивал: ненавижу ли я их вождя за причастность к тогдашнему поражению. И я ответил правду: недопустимо кого-либо наказывать за доблесть, как бы ни тягостно было иной раз проявить терпение… А как этот африканец расхваливал свою страну! Словно продавал ее! Так что Масинисса сегодня тайком предлагал нам свои услуги. Я давно ждал этого. Тем не менее, не будем торопить события.

Узнав о бегстве Газдрубала из Испании, Сципион не стал более терять время и, оставив Силана с третью войска для разбирательства с последними пунийскими отрядами, с остальными силами двинулся в Тарракон. Путь его оказался долгим, поскольку он посетил вождей почти всех могущественных народов Испании, дабы воздать им должное за их участие в ныне законченной войне. Некоторых он поощрял, награждал, других слегка журил, третьих мирил с соседями, улаживал их ссоры, от четвертых выслушивал жалобы на своих легатов и в возникавших конфликтах старался, по возможности, поступать справедливо. Все эти дела заняли более двух месяцев.

Почти одновременно со Сципионом в Тарракон прибыл Юний Силан, закончивший дела в дальней Испании. Остатки пунийского войска частью сдались пропретору, частью рассеялись по округе; вражеская армия прекратила свое существование. Но в вопросе о карфагенянах в Испании все давно уже было ясно, и в докладе Силана Публия больше заинтересовало сообщение о переговорах с Масиниссой. Масинисса тайно встретился с легатом и, дружелюбно им принятый, поклялся стать верным союзником Рима. Заключенный ими договор было решено держать в секрете до высадки римлян в Африке, так как в противном случае карфагеняне могли уничтожить его государство, пока оно не готово к войне. После свидания с пропретором Масинисса отправился на родину якобы для вербовки новых наемников в пунийское войско, а на самом деле, чтобы заложить основы для переориентации своего будущего царства.

После того, как Силан принес весть о ликвидации последних пунийских отрядов, Публий снарядил в Италию Луция Сципиона с сообщением об окончательной победе над врагом и о завершении войны во вверенной ему провинции. Из наиболее знатных пленных Луцию был сформирован внушительный эскорт, призванный визуально подтвердить то, что произнесут его уста.

К сенату у Сципиона в этот раз была только одна просьба: поскорее прислать преемника. Он желал успеть в Рим к моменту проведения выборов, чтобы, получив магистратуру, уже в следующем году приступить к выполнению своей главной задачи. Завоевав Испанию, Публий лишил Карфаген мощной базы, поставлявшей ему средства для войны. Он, как Геркулес в поединке с Антеем, оторвал титана от питавшей его земли и теперь оставалось только задушить обессиленного врага. Война в Испании уже представлялась далеким прошлым, его душа неудержимо стремилась к новым берегам. Он с ужасом думал о проведенных здесь пяти годах — огромном времени, в течение которого ему почти не удалось приблизиться к цели. Как мала и ничтожна казалась сейчас эта гигантская покоренная им страна! Сколь тесна она была для воплощенья его замыслов! Вся предыдущая деятельность имела для него значение лишь постольку, поскольку приближала его к этому дню. До сих пор он лишь корчевал пни и расчищал поле, и только теперь настало время приступать к пахоте и посеву. Как долог еще путь к победе над могучим соперником Рима, и как нестерпимо пребывать в бездействии!

Впрочем, у Сципиона еще оставалось одно небольшое дело в Испании. Намереваясь воевать в Африке, Публий уже сейчас готовил себе плацдарм на этой чуждой и зловещей для италийцев земле. Он заручился поддержкой Масиниссы и недавно послал Гая Лелия в Сигу — столицу другого нумидийского царства, к Сифаксу. С этим царем были заочные контакты у его отца, но с гибелью старшего Корнелия Сифакс вновь вернулся под власть Карфагена. Необходимо было дождаться возвращения Лелия, и в случае отказа царя от союза предпринять какие-либо иные меры. Желал он также закрепить и отношения с Масиниссой, встретившись с ним лично.

Лелия не пришлось ждать долго. Он знал, сколь не терпится Сципиону покончить с делами в провинции, и торопился, как мог. В целом ответ Сифакса был положительным, ибо отзвуки громких побед римлян последних лет достигли и ливийских берегов. Царь с удовольствием принял от Лелия подарки и заявил, что рад дружбе с римлянами, но, видя перед собою то центуриона, то легата и ни разу не встретившись с лицом, облеченным государственной властью, он не может судить, сколь серьезно относится к нему Рим, а потому желает, чтобы в Сигу прибыл сам Сципион. В ответ Лелий стал говорить о множестве забот у проконсула, намекая на целесообразность визита самого Сифакса в Испанию, но царь был слишком горд, чтобы согласиться на такую поездку, кроме всего прочего, весьма красноречивую для карфагенян, но и достаточно умен, чтобы не разгневаться за подобное предложение; он сделал вид, будто не заметил намека, и еще раз заверил Лелия в готовности принять у себя Сципиона, обеспечив ему полную безопасность, и непосредственно с ним заключить союзный договор.

Выслушав эту информацию, Публий выпятил нижнюю губу и задумался. Он позволял себе неэстетичную мимику только в одиночестве или наедине с Лелием, в присутствии же других людей тщательно следил за своими манерами и жестами, как оратор на рострах. Помолчав некоторое время, Сципион принялся расспрашивать Лелия о личности нумидийского царя. Поскольку характер наблюдательности Гая соответствовал интересам Публия, он смог получить ответы на большинство своих вопросов. Несколько успокоившись после этого, Сципион повел разговор о нумидийцах вообще, их нравах, темпераменте, ценностных приоритетах: тяготении к славе или богатству. Попутно он выведывал у Лелия о настроениях населения в Сиге по отношению к римлянам, пунийцам, соседним государствам и наконец к собственному царю. Публий не обошел вниманием даже географических и топографических особенностей столицы Сифакса. Лелий стилем нарисовал на земле план города, указал гавань, дворец и попытался припомнить расположение комнат в нем. Дальше разговор пошел об этикете и обычаях при дворе царя и о многих других подробностях, замеченных Лелием во время его визита в Нумидию.

На следующий день Сципион стал готовиться к путешествию. Когда Публий получил назначение в Испанию, подразумевалось, что он не будет покидать свою провинцию, впрочем, это больше относилось к войскам, однако прямо никакие запреты на передвижения проконсула сенат не накладывал. Публий оставил ближнюю часть провинции, в районе Ибера, попечению Луция Марция, а в Новый Карфаген отправил Юния Силана с двумя легионами. Сам он, взяв с собою Гая Лелия и Корнелия Кавдина, дошел с Силаном до Нового Карфагена и оттуда на двух квинкверемах с сотней легионеров отплыл к ливийским берегам.

Царство Сифакса располагалось напротив Нового Карфагена, со стороны Океана оно граничило с Мавританией, а с другой — с государством Галы. Земли его были весьма плодородны и густо заселены. Как ввиду удобств местоположения, так и из-за своих ресурсов эта страна была необходима Сципиону в качестве союзника. Поэтому риск имел оправдание. Да и вообще Публий не мог проводить целые месяцы в бездействии, почивая на лаврах в ожидании вестей из Италии, в то время, когда родную землю попирает Ганнибал.