Погода благоприятствовала путешествию. Спокойное море радовало душу необъятным простором и блеском гладких волн. Тишина нарушалась только мерным плеском весел. Публию казалось, что суда движутся слишком медленно, он взывал к богам с мольбою ускорить плаванье и те, будто слыша его, подгоняли корабли попутным ветерком. У него были причины торопиться. Не подлежало сомнению желание пунийцев, потерявших Испанию, возможно прочнее укрепиться в Африке. Следовало опередить их в вербовке союзников.

К концу второго дня плавания римляне приблизились к берегу Африки. Сципион жадно всматривался в лежащую перед ним землю, к которой столь часто устремлялась его мысль. Открывающийся взору пейзаж почти не отличался от вида италийского или испанского побережий: та же благоухающая растительностью равнина у моря и бледная полоса невысоких гор вдали, только солнце казалось здесь более желтым. Однако нечто неуловимое сознанием подсказывало, что это чужой край. Лица римлян посуровели. Они находились у самого логова врага. В памяти всплыла трагедия Атилия Регула, вспомнилось вообще все зло, обрушившееся на Италию из этой страны.

Публий почувствовал необходимость взбодрить своих людей и громко воскликнул: «Светом и солнцем встречает нас Африка! Тут, наверное, никогда не бывает туч!» Нехитрые слова проконсула отвлекли солдат от мрачных воспоминаний и обратили их внимание к созерцанию красот природы.

Но, хотя небеса и были безоблачны, грозовая туча поджидала римлян у входа в гавань. На квинкверемах уже намеревались убрать паруса, чтобы облегчить управление судами вблизи берега, как вдруг кто-то заметил подозрительное темное пятно перед белевшим на пологом склоне городом. Через некоторое время, когда расстояние сократилось, пятно разделилось на отдельные силуэты, и стало ясно, что на рейде стоят несколько кораблей, причем, несомненно, боевых. Нумидийцы не располагали военным флотом; египтян, греков или азиатов сюда не допустили бы карфагеняне, следовательно, эти суда могли принадлежать только пунийцам.

На мгновение Публий растерялся. Отступление не соответствовало его характеру. Каково-то будет впечатление от его первого визита в Африку, если он, едва завидев берег, пустится в бегство! Да и вряд ли удастся теперь уйти от преследования, поскольку гребцы были утомлены, так как, не предполагая длительного пути, из них уже успели выжать все силы. Он посмотрел на Лелия. Тот закусил губу.

— Что может здесь делать их флот? — спросил Лелий в ответ на вопросительный взгляд Сципиона.

— Правильно! — воскликнул Публий. — Это не флот, это посольство. Если мы успеем высадиться на берег, наши шансы будут равны, и все решит Сифакс. Верим Сифаксу?

— Ничего другого не остается, — пожав плечами, сказал Лелий и почему-то улыбнулся.

— Итак, верим богам, себе и Сифаксу! — задорно крикнул Сципион и дал команду оставить раскрытыми паруса и налечь на весла.

Скоро на палубах стоящих на рейде кораблей стали различаться фигуры людей, которые столпились у бортов, чтобы рассмотреть прибывающих незнакомцев. Снаряжение судов не оставляло уже никаких сомнений в их принадлежности карфагенянам. Пунийцы тоже разобрались в том, кого они видят, и поспешно дали залп из метательных машин. Расстояние, разделявшее противников, было достаточно велико, и снаряды бессильно упали в воду, не причинив римлянам вреда, лишь только выказав ненависть к ним неприятеля. Публий приказал не отвечать на выстрелы. Между тем на вражеских триремах возникла суета: матросы поднимали якоря, гребцы занимали свои места, воины готовили оружие. Но усилия пунийцев оказались напрасными. Резко усилился ветер, и римские квинкверемы словно на крыльях влетели в гавань. Карфагеняне не успели атаковать их в открытом море, но могли еще попытаться нанести им некоторый урон сейчас, когда суда сблизились, поскольку имели численное превосходство, располагая семью кораблями против двух римских. Однако они не рискнули затевать сражение в гавани чужого города, рассчитывая, может быть, что враг и без того теперь в их власти.

Причалив к пирсу, римляне поспешно убрали снасти, втянули и сложили внутри весла. Сципион оставил на квинкверемах всех моряков и в сопровождении ста прибывших с ним легионеров, Лелия, Кавдина и своего универсального переводчика направился в город.

Тем временем карфагеняне, воспользовавшись знанием местности, продвинулись на кораблях в глубь гавани и, высадившись на берег позднее, все же обогнали римлян на пути к царскому дворцу, поскольку тем пришлось сделать большой крюк, огибая залив. Пунийцы остановились и хмуро ожидали приближения римлян. К этому моменту в порту собралась толпа африканцев, с любопытством глазевших на чужеземцев.

Публий строго наказал своим солдатам не вступать в схватку, ни в коем случае не поддаваться на провокации и целиком положиться на него: он знает, что делает, потому все будет хорошо.

Римляне почти поравнялись с пунийским, гораздо более многочисленным десантом. При этом карфагенские корабли все еще продолжали причаливать к пирсам по всей гавани и высаживать новые кучки солдат и прочего люда. По свите, окружающей пунийского предводителя, Сципион понял, что перед ним сам Газдрубал с остатками своего войска, бежавший из Испании.

Приготовившиеся к схватке карфагеняне с удивлением обнаружили, что римляне приближаются с мечами в ножнах, бесполезно болтающимися на правом боку, со щитами, висящими за спиною в специальных чехлах. Пунийцев сбило с толку такое, с виду миролюбивое поведение Сципионовых солдат, и, упустив первый момент, позднее они уже не отважились напасть на римлян, чувствующих себя как бы в полной безопасности среди все более сгущающихся толп нумидийцев.

Вперед из рядов карфагенян вышел Газдрубал, Сципион узнал его по фигуре и одеянию, знакомым ему со времени их противоборства в последнюю испанскую кампанию, и по величавой осанке, выдающей человека, главенствующего над окружением. Однако столь близко, а между ними было шагов двадцать, он видел его впервые. Публий с невинным и как бы даже приветливым любопытством посмотрел на своего врага и продолжал спокойно идти своей дорогой. Едва он оставил позади Газдрубала, как лицо его, утратив выражение беззаботной легкости, отразило мучительное напряжение. Но такое состояние длилось только несколько мгновений; миновав один вражеский редут, он уже раздумывал, как штурмовать следующий.

«Ничего особенного, я так и предполагал, — тихо пробормотал Публий, обращаясь к самому себе, — весьма неправильные черты, впрочем, не без некоторой приятности, волевого, но не выражающего глубины лица. Я одолел его в Испании, справлюсь с ним и здесь».

Газдрубал понимал, что, превосходя силами римлян, он все же существенно уступает нумидийцам, и если те в схватке примут сторону римлян, то ему несдобровать. А по уверенности, с которой ступал по этой земле Сципион, можно было полагать, что прибыл он сюда по приглашению Сифакса. Боясь самоуправством в чужом городе оскорбить нумидийцев, Газдрубал решил отказаться от применения оружия и погубить Сципиона иным путем. Он отобрал себе две сотни сопровождающих и последовал за римлянами.

Обе процессии двигались в глубь города и, стараясь шествовать чинно, с достоинством, тем не менее, постоянно суетились, торопясь обогнать друг друга. Нумидийцы — проводники и тех, и других — обменялись несколькими словами, и Сципион узнал, что Газдрубал так же, как и он, направляется в гости к Сифаксу. Публий был раздосадован, поскольку не успел опередить Газдрубала хотя бы на сутки, но в то же время мог и порадоваться, что не опоздал, иначе все могло бы закончиться еще в гавани, где пунийцы на его счастье излишне задержались в ожидании торжественной встречи со стороны хозяев. Он уже убедился в непостоянстве варваров и не очень рассчитывал на уверения в дружбе и гарантии безопасности, данные Сифаксом. Было ясно, что сейчас предстоит схватка сразу и за приобретение союзника, и за жизнь.

Делегации, одновременно подойдя к громоздкому зданию царского дворца, сообщили слугам о своих намерениях. Рабы доложили о них Сифаксу. Вскоре любезные придворные появились у ворот и, извинившись перед Сципионом, пригласили Газдрубала.