Говоривший о днях и пиров и сражений
Ныне так закачал колыбель изложений:
Вознеся в Исфахане до звездных огней
Свой венец, Искендер отдал несколько дней
Лишь веселым пирам во дворце своем новом,
И припомнил он тут о гареме царевом.
И велел он, чтоб годный для царских палат,
По обычаю Кеев, был соткан халат
Из румийского шелка, из шелка Китая
И Египта. Чтоб, в дивных отливах блистая,
Освежал бы все души и радовал взор
Драгоценный и царственный этот убор.
Много взять приказал он парчи златотканой,
Много мягких мехов, и в палате пространной
Где хранили сокровища, выбрал он ряд
Ожерелий, чьи зерна, как пламень, горят,
Взял он мускус невскрытый, и так же охотно
Он прибавил к дарам дорогие полотна.
И в гарем он все это отправил затем,
Чтоб не черным, а красным казался гарем,
Чтоб кораллы на синем пылали отныне,
Чтобы в золоте всем позабыть о кручине,
Чтоб укрылся под золотом черный гранит,
Что печаль об усопшем в гареме хранит,
Чтобы Дарий стал тенью неясной и дальней,
Чтобы роз, не фиалок, искать в его спальне.
Разукрасив пристанище царственных нег,
Тем возрадовал нежную он Роушенек,
Сам же стал поджидать он того, чтоб раскрылись бутоны
Пробужденной весны, чтоб для девушек жены
Приготовили светлый, венчальный убор
И украсили скромниц душистый пробор
В сладкий час, когда в них загорится желанье
Встретить светлого дня золотое пыланье.
И узнав, что невесте вручили дары»
Что отказа не ждать ему с этой поры»
Царь наставнику молвил: «Красавицам живо
Обо мне ты поведаешь красноречиво.
Миротворным деянием ты назови
Мой приезд. Я явился сюда для любви;
Я к царевне спешу в нетерпенье великом,
Чтобы взор усладить ее царственным ликом.
В почивальне Луны мир я в сердце приму,
И главу ее подданных я подниму.
Ты царевне носилки снеси золотые,
На которых меж лалов узоры густые
Бирюзы и жемчужин. Над ними она
Поплывет по садам, как земная Луна.
В пышных седлах из золота всем ее слугам
Ты коней отведи. Будь мне сватом и другом».
Поднялся Аристотель. Усердьем горя,
Он поспешно исполнил веленье царя.
В полном мускуса собственном царском покое
Обласкал он затворниц. Сверканье такое
Проявил он, проникнув за стены оград,
Словно был он ручьем, освежающим сад.
Обольщать стал он гурий дворцового рая,
На красу обольстительниц нежно взирая.
Будто яблочко был каждый сладостный лик,
Но лукавства немало он видел улик.
И играть стал он так, как играют порою
Люди яблочком. «Вам, — он промолвил, — открою
Сердце царское. Шлет вам великий привет
Государь. Да сверкает вам радостный свет!
Хоть судьба в своем вечном движенье суровом
И взыграла грозою над кровом дворцовым,
Все же нет на царе Искендере вины
В той беде, что изведать вы были должны.
Есть надежда во мне, что, утратив надежды,
На надежду вы снова поднимете вежды.
Уделить вам от счастья желает он часть.
Благотворно свою проявляет он власть.
По желанию Дария — сердцу к тому же
Своему подчиняясь, — он хочет потуже
С вами связанным быть: стать родным. Такова
Его воля. Такие сказал он слова:
«Для венца моего свет блистательный нужен.
Я жемчужины жду, всех светлее жемчужин.
Озарит эту розу мой радостный лик,
Превратит эта роза дворец мой в цветник».
Дал обет Искендер, он и честен и пылок.
Посмотрите на блеск мне врученных носилок.
В этот радостный край царь направил коня,
Чтобы свадьбы дождаться отрадного дня.
Никому о себе не доверил он речи.
Сам он прибыл сюда для торжественной встречи.
Пусть невесте носилки подать поспешат,
Пусть отрадное дело скорей совершат».
И толмач передал то, что молвили жены:
«Благоденствуй, Ирана почтивший законы!
Только с доблестным мы породнимся, о шах!
Все иные мелькают, как взвихренный прах.
Книга мудрости есть. Вот реченье оттуда:
«Лишь погонщик осла — друг владельцу верблюда».
Тронуть ложе царя — наивысший почет,
Преклониться пред ним — вознестись до высот.
Как рабыни, служить мы царю не устанем,
И, супругами став, мы рабынями станем.
От веленья царя отвращаться нельзя.
Это ключ золотой, золотая стезя.
Если нас он родством осчастливит прекрасным,
То царевны чело станет месяцем ясным.
Примем в дар все, что ты от Хосрова принес:
Род Хосрова и нас осенил и вознес.
В день, когда с нашим домом, таким родовитым,
Властелин пожелает навеки быть слитым,
Мы, ему услужая, пойдем во дворец
И восславим его благодатный венец»,
Был посланец доволен подобным ответом,
И пошел он к царю и поведал об этом.
Искендер просиял. Ведь хороший ответ
В каждом сердце зажжет свой живительный свет,
А дурной, достигая до нашего слуха,—
Угашает сияние нашего духа.
В день благих указаний таинственных сил
И удачных сплетений небесных светил
Искендер, осеняемый славой великой,
Возвестил, что венчается он с луноликой.
Полон верной любви, по уставу, как встарь
Полагалось, дал клятву свою государь.
И, крепя свой обет, с блеском царского сана
Дал он светлой супруге все царство Ирана.
Он велел мастерам, возбуждая в них жар,
Разукрасить и город, и шумный базар.
Всю страну, что была так недавно угрюма,
Шелк Хорезма одел с алтабасом из Рума.
Словно сказочный город неведомых стран,
Драгоценной парчой оплели Исфахан.
Опустили ковры с плоских кровель и башен,
Каждый дом был кошмой бирюзовой украшен.
В поднебесье знамена взнесли; до основ
Переделали мир. Стал он светел и нов.
Переулки, базары покрылись шатрами,
Все забыли дела, все пленялись пирами.
Перекрестки заполнил разряженный строй
Музыкантов, с их громкой и звонкой игрой.
Всюду сахар сжигали, сжигая алоэ,
Но сгорало и сердце завистников злое.
От Хизана до мест, где журчал Зинде-руд,
[391]Пели сазы, звенел утешительный руд.
Столько винных ручьев забурлило повсюду,
Что пришлось опьяниться и Мамешан-руду.
Черный мускус таразский
[392]— пришел его срок —
Развязал свой мешочек. День первый истек.
Вновь заря, вся из роз, всем послала усладу.
Месяц с солнцем прошли по небесному саду.
Снова в сахар оделся восток, и возрос
В небе праздничный купол из пламенных роз.
Распевали певцы. Что могло быть прелестней
Голосов, целый мир услаждающих песней!
И опять черный шелк разостлавшая мгла,
Словно ракушку, месяц в высоты взнесла.
(Продавец благовоний в сей ракушке, верно,
Растирал ароматы.) Сияя безмерно
Красотою, невеста — вторая луна —
Заплетала свой мускус. Мечтала она,
И миндаль ее глаз и ланит ее сладость,—
Все готовилось ею Владыке на радость.
Мгла распалась. Зари золотая рука,
Как невесты рука, отстранила шелка.
Царь проснулся, и сердце его опьянело,
Колокольчиком русов оно зазвенело.
И таким занялся пированием он,
Что от зависти к пиру померк небосклон.
И шутил он со знатью над чашей веселой,
И совсем голова его стала тяжелой.
Столько щедрых даров он велел разослать,
Что измучили землю, нося эту кладь.
Разорвав ожерелье дневного светила,
Мгла вечерняя яхонт в ладони схватила.
Бу-исхакскою все же пленясь бирюзой,
[393]За него отдала она пламенник свой.
К утоленью спеша, все исполнив обряды,
Царь дождался поры долгожданной услады,
И велел привести он прекрасную в сад
С той, что в сад облекла
[394]эту розу услад.
И невесте промолвила мать, открывая
Ей значенье всего: «Как заря огневая —
Искендер. По заслугам его оцени.
Этот яхонт жемчужинам нашим сродни.
Он, вручая нам власть над просторами мира,
Возвратит нам величье и силу эмира.
Если выбрал он путь — по нему нам идти
И прекрасней царя на земле не найти.
Его поясом сделай душистый свой локон,
Чтоб царя Искендера к веселью повлек он.
Коль другому на сердце подаришь права —
Пояс царский украсит его голова.
В твоем ухе кольцо
[395], но кольцо это все же
Без румийца — дверного кольца не дороже.
С ним поласковей будь, мы подвластны ему:
Он пришел к нам на смену отцу твоему».
И все то, что промолвила мать чаровницы,
Приняла ее дочь, опуская ресницы.
Вот несут золотые носилки (цари
Не видали подобных), и вводят пери́
К жениху, и ее, недоступную взорам,
Помещают за тканью с блестящим узором.
И когда принесли в этот царский чертог
Подношенья, — о, кто бы исчислить их смог? —
Мать невесты, с велением неба не споря,
Поручила жемчужину милости моря.
От владык, чьи иссякли уже времена,
Оставалась на свете она лишь одна.
«Не скажу я, о царь, что жемчужину рая
Я вручаю супругу, чья слава без края,
Нет, прими сироту, чей погублен отец.
Сироту, чьей страны разломился венец,
Искендеру вручаю. Ты ведаешь это,
И грядущее мглой для тебя не одето».
И венцом осененную Роушенек
Принял царь Искендер в свое сердце навек.
Перед станом самшита предстала лилея,
На царевом лугу горделиво белея.
Прелесть алого рта все ж была не строга,
И лобзаньями царь стал скупать жемчуга.
Он увидел пери́, встав с которою рядом
Все пери́ не могли бы приманивать взглядом.
Чей был рот ароматней и сладостней — чей?
Лучший сахар был раб ее сладких речей.
То был взор ее быстрым, лукавым, нескромным,
То, врачуя больного, сам делался томным.
Прядь волос завивалась, черна и густа,
Что-то родинке близкой шептали уста.
То она, подчиненная лишь своеволью,
На сердца воздыхателей сыпала солью,
То улыбкой и легким движением вежд
Порождала в их душах мерцанье надежд.
Розы розовый лик посрамил бы и розу.
Горьких розовых слез нес он страстным угрозу.
Тень кудрей ниспадала на сладостный лик,
Что источником света пред взором возник.
Эту тень и источник увидев, привалом
Искендер усладился таким небывалым.
И взглянул на нее оком верности он.
Сердце милой, обняв ее, взял он в полон.
Он прижал к себе ту, что похитила сердце
И, желанная сердцу, насытила сердце.
Стал светлей он от Светлой, и словно весь край
И дворец обратились в сияющий рай.
Называл он царицу владычицей света;
И в почете сияла прелестница эта,
Потому что была неизменно она
Терпелива, стыдлива, нежна и умна.
Ключ от множества стран дал он Светлой в подарок.
Стал престол ее царства возвышен и ярок.
Он ни часа не мог провести без того,
Чтоб не видеть лица божества своего.
Отдыхая в стране благодатнее рая,
На посланницу рая взирал он, сгорая.
И когда предрассветный скрывался туман
И над черным Хабешем смеялся Хотан,
Целый мир наполнялся бурленьем баклаги,
«Пей!» — кричали ковши, пьяной полные влаги.
И, склоняя свой клюв, в утро новое вновь
Лил по чашам кувшин темно-красную кровь.
И от чангов рокочущих царского пира
Пламенели ланиты подлунного мира.
Царь семи областей
[396]в кушаке, что являл
Семь каменьев цветных, небеса заставлял
Пред собою склониться почтительно долу,—
Так сиял он, склонясь к золотому престолу.
Столько пышности ввел в это празднество он,
Что казалось пирующим: все это — сон.
Все искусники были на пиршестве, дабы
Проявлять мастерство, и звенели рубабы
В ловких пальцах. Под звучные песни певца
Стройных кравчих проворность пленяла сердца,
И напевы струились, и струны журчали,
И журчаньем куда-то мечтателей мчали.
И рука Искендера была не пуста,
Вновь сокровищниц полных раскрыл он врата.
И шуршащих жемчужин за грудою груду
Раздавал он войскам и разбрасывал всюду.
И весь мир он одел и в рубин и в лучи
Багряницы своей и блестящей парчи.
Словно солнцем он был, щедрый пламень являя,
И сияньем своим целый мир наделяя.
Словно солнцем он был, раздающим свой свет,—
Свет бессмертный, которому убыли нет.
Быть скупым не пристало царю всего света.
Беспредельная щедрость — великих примета.
