Когда Лейли гуляла в пальмовой роще, ее увидел знатный и богатый юноша Ибн Салам из арабского племени бени асад. Он влюбился в нее и послал к ее родителям сватов. Родители Лейли дают согласие, но просят отложить свадьбу — их дочь больна.
Богатый араб, смелый воин Ноуфаль, на охоте встречает Меджнуна, окруженного дикими зверями. Ему рассказывают историю этого несчастного. Ноуфаль решает помочь Меджнуну. Они пируют вместе. Ноуфаль предлагает Меджнуну добыть Лейли. Меджнун отказывается — ведь он безумен. Ноуфаль уговаривает его. Меджиун живет в шатре Ноуфаля. Его красота снова расцветает.
Во время пира Меджнун неожиданно упрекает Ноуфаля: он подал ему надежду на соединение с Лейли, а сам ничего для этого не делает.
Ноуфаль тут же решает идти войной на племя Лейли, чтобы отбить ее. Он ставит условие племени: или они отдают Лейли добром, или он сейчас их разгромит. Предводители племени решают биться с Ноуфалем. Бой. Меджнун в бою рядом с Ноуфалем, но он сочувствует племени Лейли — он ведь любит ее. Воинам кажется, что он изменник.
Племя Лейли устояло против натиска Ноуфаля. Наступает ночь. Наутро Ноуфаль снова посылает сватов и, не дождавшись ответа, отступает с остатком войска.
Меджнун, который во время битвы сочувствовал племени Лейли, после поражения Ноуфаля набрасывается на него с упреками: Ноуфаль сделал только хуже, теперь все племя Лейли — его смертельные враги, возлюбленная далека от него, как никогда. Ноуфаль собирает новое войско.
Ноуфаль с огромной ратью идет на племя Лейли. Поражение неизбежно, но понятия о чести не дают племени отступить. Бой, Ноуфаль победил. Старейшины племени Лейли идут к нему просить о милости. Отец Лейли говорит, что он лучше сейчас же убьет ее, но Меджпупу он ее не отдаст. Воины Ноуфаля помнят, что Меджнун их чуть не предан в первой битве, они уговаривают Ноуфаля отказаться от его требования. Ноуфаль соглашается с ними. Меджнун бежит снова в пустыню.
Меджнун коня быстрее ветра гонит.
Его тоска гнетет и долу клонит.
О вероломстве песню он поет,
Поет, и плачет, и летит вперед.
Вот перед ним капкан, и в том капкане,
Испуганные насмерть, бьются лани.
Запутались копытца, топоча.
А зверолов готов уж сгоряча
Взмахнуть ножом над пойманною дичью.
«Постой! Велит охотничий обычай,
[265]—
Сказал Меджнун, — чтоб ты по старине,
Как гостю, этих ланей отдал мне.
Открой капкан, избавь зверей от боли
И отпусти, трепещущих, на волю.
Зачем лишать их жизни, так спеша?
У твари есть дыханье и душа.
В ее глазах написано прекрасных:
«Не тронь меня, не гневайся напрасно!»
[266] Как смеешь ты железом их колоть,
Невинную изранить эту плоть?
Будь в волчьей шкуре, а не в человечьей,
Тогда невинным наноси увечья!
Ведь их глаза — глаза любви твоей,
Их мордочки — весенний мир полей.
Ты ради глаз простишь ее, товарищ,
И в честь весны ей счастие подаришь.
В ее слезах коварства нет и лжи.
Дай ей дышать и путы развяжи.
Ужель уснуть под холмиком зеленым
Глазам, самой природой насурьмленным?
Ужели этот юный тонкий стан
Лишь на закланье жертвенное дан?
Иль этой серебром блеснувшей груди
На вертеле дымиться иль на блюде?
Иль эти ножки, кожу снявши с них,
Сломаешь ты, как молодой тростник?
Иль спину ту, не знающую вьюка,
Предсмертная вдруг передернет мука?»
Был изумлен, испуган зверолов.
Он сунул пальцы в рот
[267]от этих слов
И отвечал: «Совет совсем не вреден,
Но ты, дружок, не знаешь, как я беден!
И как судьба несчастлива моя!
Ведь у меня детишки и семья.
Ты упрекнешь, свирепым называя,
Что по нужде я дичь не прозеваю.
Но если так жалеешь ты зверей,
Возьми живьем, но выкупи скорей».
Когда Меджнун нужду его постигнул,
Со скакуна легко тотчас же спрыгнул
И отдал зверолову скакуна —
За ланей справедливая цена.
Был счастлив зверолов, коня увел он,
Не жалостью Меджнун — любовью полон,
Целуя ланей черные глаза,
Как будто то Лейли, а не коза.
Он целовал их в память о любимой,
Молясь о жизни их неистребимой.
В капкане ланей он не задержал,
В пустыню вслед за ними побежал.
Он побежал, смиренный и вопящий,
По выжженным пескам и сам кипящий
От зноя, как котел на тагане,—
Весь в жалости, весь в гибельном огне.
Он разрывал о тернии одежды.
Уже была в вечерние одежды
Облачена нагая плоть земли.
Как волос, еле видный издали,
Он вполз в пещеру, сумраком повитый,
Как ящер от гадюки ядовитой.
Он наземь лег и слезы лил земле,
Как самоцветы, рдевшие во мгле.
И как колючка, брошенная в пламень,
Иль, как змея, взвивался он на камень,
Не спал всю ночь и слезы лил всю ночь,
Чтобы к рассвету духом изнемочь.
