Низами, по традиции, восхваляет заказчика поэмы, говорит о древности его царского рода, о ого щедрости, о могуществе, о том, как он крут с врагами и мягок с друзьями и т. п. В заключение Низами молит Аллаха, чтобы он ему, отшельнику, послал с помощью этого шаха пропитание.
Глава содержит ряд традиционных восхвалений, обращенных к Ахситану.
Низами восхваляет юного наследника Ахситана и просит его благосклонно принять как поэму «Лейли и Меджнун», так и своего сына Мухаммеда, который отвезет поэму ко двору Ширваншахов. Он просит назначить своему сыну постоянное жалованье.
Четырнадцатилетний сын мой скромный,
Едва проникший взглядом в мир огромный,
Я помню, как ребенком лет семи
Ты розой мне казался меж людьми.
Ты вырос ныне стройным кипарисом:
Бегут года, — смиренно покорись им!
Беспечных игр окончилась пора.
Расти, учись познанию добра.
Ищи свой путь, заранее готовясь
Чертог построить не на страх — на совесть.
Ребенка спрашивают: — Чей сынок? —
Но взрослый отрок в мире одинок.
И если час ребяческий твой прожит,
Тебе мое отцовство не поможет.
Будь сам как лев, сам побеждай в бою,
Надейся лишь на молодость свою.
Добыв успех, не расставайся с честью,
Не оскорбляй чужого благочестья.
И если сказку вздумаешь сложить,
Сумей и в сказке истине служить.
Так поступай и делай, чтобы только
В грядущем не раскаиваться горько.
И верь нелицемерно в мой совет,—
Тебе послужит верно мой совет.
В привычках, свойственных тебе, отмечу
Заносчивость и склонность к красноречью.
Со стихотворством только не дружи:
Чем глаже стих, тем ближе он ко лжи.
[254] Нет, стихотворство — не твое блаженство.
Здесь Низами достигнул совершенства,
Стих, может статься, громко прозвонит,
Но пользой он, увы, не знаменит.
Пускай созреет сущность молодая,
Одним самопознаньем обладая.
Познай себя,
[255]познать себя стремись,—
Таким стремленьем отчеканишь мысль.
Пророк учил, что правая дорога —
Познанье жизни и познанье бога.
Стоят у двери этих двух побед
Лишь двое в мире: врач, законовед.
Так будь врачом, что воскрешает к жизни,
Не костоправом, что лишает жизни!
Законоведом, любящим закон,—
Не крючкотвором, губящим закон!
Будь тем иль этим, — уважаем будешь,
Учителем людей, служа им, будешь!
Я все сказал. Исполнить должен ты.
Работой жизнь наполнить должен ты.
Что слово! Беглый плеск воды проточной.
Поменьше слов, — тогда значенье точно.
Пусть бьет ключом студеная вода,
Не в меру выпьешь — берегись, беда!
Цени слова дороже всех жемчужин,
Чтоб голос твой услышан был и нужен.
Нанизывай слова, как жемчуга,—
Лишь редкостная снизка дорога.
Нам кажется чистейший жемчуг сказкой
И в кипени волны, и в глине вязкой.
Пока он цел — краса морских зыбей.
Растертый в прах — лекарство
[256]от скорбей.
Что россыпь звезд на пажити полночной!
Одно лишь солнце согревает мощно.
Все мириады звезд во тьме ночей —
Ничто пред славой солнечных лучей.
Встань, виночерпий, и налей вина,
Дай жаждущей душе моей вина!
Пускай светла, пускай, как слезы наши,
Прозрачна будет влага пирной чаши.
И только пригублю я чашу, — пусть
В стесненном сердце замирает грусть.
Так много в жизни видел я веселья,—
Оно прошло, но памятно доселе.
Потом и память сгинет без следа…
Потом и я исчезну навсегда…
Встань, виночерпий, и налей мне чашу
Рубинового сока, ибо вновь
От складных слов я стал мудрей и краше,
Моложе стала старческая кровь.
Да, мой отец, Юсуф, сын Муйайеда,
Ушел навек, догнал кончиной деда.
Что с временем бороться? Все течет.
К чему вопить, что неоплатен счет?
Я видел смерть отца. Одним ударом
Я разорвал с его наследьем старым.
Я вырвал жало медоносных пчел
Из тела и забвенье предпочел.
Встань, виночерпий, не сиди без дела!
Налей мне чашу жидкого огня!
Чтоб тварь немая речью овладела,
Чтоб сразу в пот ударило меня.
Да, мать моя, из курдского селенья,
Скончалась. Все земные поколенья
Должны пройти. Все матери умрут.
И звать ее назад — напрасный труд.
Но глубже всех морей людское горе.
И выпей я все реки и все море,
Хоть сотней ртов прильни к его волне,—
Не исчерпать соленой чаши мне.
Один бальзам враждебен этим волнам:
Он называется забвеньем полным.
Встань, виночерпий, встань! Мой конь хромает.
Но чтобы он идти спокойно мог,
Налей вина, которое ломает,
Бросает в жар, но не сбивает с ног.
Хаджа-Умар — брат матери. Мне вскоре
Расстаться с дядей предстояло горе.
Когда я выпил горький тот глоток,
По жилам пробежал смертельный ток,
Во флейте горла пенье оборвалось,
А цепь молчанья вкруг него свивалась.
Встань, виночерпий! В погребе прохладном
Найди вино, как пурпурный гранат.
Глотнув хотя бы раз усильем жадным,
Посевы жизни влагу сохранят.
Где ближние? Где цвет моей семьи?
Где спутники — товарищи мои?
Чтоб улей полнился медовым соком,
Он должен жить в содружестве высоком.
Червяк растит свой шелковичный кокон,
Но в тесной келье той не одинок он.
Китайцы шелк своей обновки ткут
И под ноги друзьям циновки ткут.
И муравей под тяжестью хлопочет:
С товарищами он делиться хочет.
И если ты друзьям и близким рад,
Настройся сам на их согласный лад.
Пусть голос твой не прозвучит, как скрежет,
И стройного напева их не режет.
В чем равновесье? В помощи от всех.
Лишь этим достигается успех.
Встань, виночерпий, и вина мне брызни
Душистого, как мускус, — ибо в нем
Есть выжимки быстробегущей жизни
И сладостное дружество с огнем.
Доколе дом повергнут мой во прах?
Доколе пить отраву на пирах?
Ведь паутина рану то затянет,
То снова нас царапает и ранит,
То на руке нам остановит кровь,
То кровь из мух высасывает вновь.
Ведь этот дом, в котором столько горя,—
Непрочен, значит — распадется вскоре.
Встань, виночерпий, не беги от сборищ
И в чашу дивной горечи налей!
Все тайное мое откроет горечь,
Чем обнаженней, тем душе милей.
Забудь о прошлых днях, тоской увитых,
Давным-давно запечатлен их свиток.
О прошлых жизнях, сгинувших во мгле,
Не поминай, пока ты на земле.
Пускай прочел ты семь седьмых Корана,
[257]Пускай семь тысяч прожил лет, но рано
Иль поздно на краю твоих дорог
Семь тысяч лет пройдут, настанет срок.
Раз нам расти, чтоб сгинуть, суждено,—
Великим быть иль малым — все равно.
Встань, виночерпий! Утро наступило.
Налей вина, что можно и не пить,
Чтоб солнцем бы глаза мне ослепило,
Пред тем как их водою окропить.
Шел в Каабу курд и потерял осленка,
И начал бедный курд ругаться звонко:
«Куда в пустыню джинн меня завел?
Куда девался подлый мой осел?»
Кричал, кричал, внезапно оглянулся —
Осленок рядом… Тут он усмехнулся
И говорит: «Мне ругань помогла,
Без ругани я б не нашел осла».
Честней же, слово крепкое, служи нам!
Не то с ослом простимся и с хурджином.
А у кого коровья кротость, тот
Нигде потерянного не найдет.
Встань, виночерпий, не жалей глотка мне,
Налей такого жгучего вина,
Что только вымоешь простые камни —
И в яхонты их грязь превращена.
Не стоит возвеличивать ничтожных,
И слушаться их приказаний ложных,
И пред насильем голову склонять,
И пред глупцом достоинство ронять.
Как на скале воздвигнутая крепость,
В бореньях с жизнью прояви свирепость.
Кто небреженье вытерпел, — тот слаб.
Кто униженье вытерпел, — тот раб.
Носи копье, как шип несет шиповник,—
Тогда ты будешь многих роз любовник.
Что силу ломит? — Бранные слова.
А в жалобах немного торжества.
Встань, виночерпий, — ибо вечереет.
Я умственным насытился трудом.
Налей вина, оно меня согреет.
Я вспомню о рассвете золотом.
Двух-трех кутил возьмем мы на подмогу.
Веселье разгорится понемногу.
Луч солнца и пылинку золотит,
А шах твоих пиров не посетит.
Остерегайся жалованья шаха:
Кто служит в войске — недалек от праха.
Остерегайся милостей владык,
Не то сгоришь, как пакля, в тот же миг.
Огонь владыки жарок и прекрасен,
Но лучше быть подальше: он опасен!
Как мотыльков огонь свечи влечет,
Так манит нас и губит нас почет.
Дай мне вина такого, виночерпий,
Чтобы услышал я призывный клич,
Чтоб снова мысль была не на ущербе!
Меня, как Кейкубада, возвеличь!
Все твари мира, кроме человека,
В своей норе блаженствуют от века.
Лишь человек проклятья голосит,
Когда не слишком он, жадюга, сыт.
Хотя б один глоток его не допит,
Он тотчас небо жалобой торопит.
Хотя бы каплей вымочен дождя,
Он с облаком бранится, весь дрожа.
Хотя бы малость зной его и сушит,
Он в солнце камни с яростию рушит.
Сам будь как свет, чтоб мощь твоя росла,
Не замарайся от добра и зла.
Сам, как вода, любезен будь и нежен,
Сам, как вода, прозрачен и безбрежен.
Встань, виночерпий, хватит отговорок!
Найди мне ту волшебную струю,
Что на пиру сулит веселья ворох,
Становится оружием в бою!
Пляши, как ночью пляшут звезды в небе!
Пускай тебе изранит ноги щебень!
Пускай хромает конь — иди пешком.
На зуботычину ответь смешком.
Ты бремя всех поднять на плечи вышел.
Освобождать других, — что в жизни выше?
Когда же сам под тяжестью падешь,
Плечо, чтоб помогло тебе, найдешь.
Пришла пора кочевья и блужданья!
Не на себя смотри — на мирозданье!
Тяжел твой путь, а ноги в волдырях.
В путь, труженик! Все остальное — прах.
А если слаб, клади мешок заплечный,
Укройся дома. Время быстротечно.
Раз в обществе нет пищи для ума,
Запри свой ум в глухие закрома.
Чем привлечет пустая нас страница?
Куда без ветра челноку стремиться?
Встань, Низами! Твой замысел возник.
Тебе укажет Хызр благой родник,
И увлажнит твой самоцвет неюный
Студеная вода, любовь Меджнуна.
