Был светлый день; Ширин про мудрость, про дела
Правления с царем беседу повела:
«О царь! Есть мудрецы, по их направься следу!
О справедливости давай вести беседу.
Стремился долго ты мечты осуществлять,
Ты чаянья свои осуществишь опять.
Ты милостиво дал цвести твоим пределам,
Но их не погуби несправедливым делом.
Страшись! Отшельники молитвословный жар
Вздымают с просьбою о ниспосланье кар.
И старой женщины молитва
[244]на рассвете
Тебя за зло твое в тугие схватит сети.
Без пользы закричишь, горе́ глаза воздев,
Когда тебя сметет их справедливый гнев.
Был древле ряд зеркал в руках владык взнесенных —
Зеркал, затмившихся от вздохов угнетенных.
Когда счастливым дням с тобой не по пути,
Удачу не во всем сумеешь ты найти.
Когда листок древес уже свисает хилый,
В нем с ветром осени бороться нету силы.
Насилий не чини, не угнетай свой край,
И подданных своих приветливо ласкай.
Я в страхе: может быть, то повторится снова,
Что некий царь сказал. Его я помню слово:
«Я счастьем был храним, — оно ушло, и вот
Оковы разомкнул озлобленный народ».
Он думал, что народ был обделен вселенной.
Он думал, что владел один лишь он вселенной.
Чванливо чтя себя и мня, что все течет
Лишь только для него, утратил он почет.
Другой счастливец встал, — и царь, всем несший муку,
С напрасною мольбой протягивает руку,
А если б не язвил он сотней жал народ,
Его бы одного всегда желал народ.
Ты знаньем овладел и царством целым тоже,
Ты с черным волосом, но ведь и с белым тоже.
Будь к вечности готов, дни хрупки и легки…
Недолог твой привал, — увязывай тюки.
Ты злато с серебром сольешь в единый слиток,
Но Судный день сотрет сокровищ преизбыток.
Храни тебя господь, но все же посмотри,
Что унесли с собой ушедшие цари?
Когда хранишь свой скарб, — то он твой враг и мститель;
Раздашь его, и он — твоих путей хранитель.
Ты летопись прочти: где Дарий, где Джемшид?
Всех солнечный огонь посменно сокрушит!
Напевов девяти внимая всем усладам,
Ты умудряй свой дух их сокровенным ладом».
Глава содержит мудрые ответы на философские вопросы: что такое первоначальное движение, каково небо и т. п. Последний вопрос — о смерти. Лишь пророки, побывавшие при жизни на том свете, могут поведать о ней.
Хосров не признает Мухаммеда пророком — это ему не дано. Бузург-Умид предсказывает, что вера арабов — ислам — будет истинной. Ширин просит Бузург-Умида рассказать о Калиле и Димне.
Каждая назидательная притча вложена в один стих, сопровождаемый пояснением. Конечный вывод притч — «шах должен иыть справедливым», — чему Хосров и решает следовать.
Низами говорит в главе о своей мудрости, о том, что он все на земле постиг, затем он говорит о сотворении мира, о необходимости самопознания.
Хосров премудрости достигнул высоты,
И наглухо забил он лавку суеты.
Был у Хосрова сын от Мариам. С пеленок,
Дыша, он дурно пах. Казалось — это львенок.
Он звался Шируйе
[245]. Знал я и ведал свет,
Что он, когда ему лишь девять было лет,
Промолвил про Ширин во дни отцовской свадьбы:
«Ширин под пару мне! Вот мне кого поймать бы!»
О вере ли его поведать, о любви,
Про знанье иль про злость, горящую в крови?
Весь наполнял дворец он мрачным дымным смрадом,
И на него Хосров взирал суровым взглядом.
И так сказал Хосров: «Мудрец Бузург-Умид!
От сына этого душа моя скорбит.
Он отвратителен, а в некие минуты
И страшен. От него в грядущем жду я смуты.
Злокознен он, как волк, что рыщет, что не сыт;
Он и для матери опасности таит.
Хорошего не ждать от тех, кто полон скверны.
Все в пепел обратит огонь такой неверный.
Кого бы речью он сумел к себе привлечь?
Ему лишь самому его приятна речь.
Нет фарра, сана в нем. В нем только смрад пожара.
Он на фарсанг бежит от сана и от фарра.
Он дым, всклубившийся из моего огня.
И, мною порожден, бежит он от меня.
Я голову в венце вознес над целым светом,
Но, коль наследник он, — какая польза в этом?
Не любит он Ширин, сестер не любит он.
И, глядя на меня, он злобой омрачен.
Что красота ему! Он что осел: закрыто
Ослу прекрасное. Ему милей корыто.
Змееныш мной рожден, так, стало быть, и я
(Наверно, думает мой «славный» сын) — змея.
Чтоб сделаться плодом, цветок возник не каждый.
И сладость сахара сокрыл тростник не каждый.
В былом отцеубийц немало я найду.
Железо — из руды и все же бьет руду.
И множество чужих, с врожденным чувством чести,
Нам ближе, чем родня, исполненная лести».
«О прозорливый шах! — сказал Бузург-Умид.—
Твой ум — познать и свет и тьму себя стремит.
Пускай твоя душа в нем злое примечала,
Но сущности твоей в нем кроются начала.
Ты с сыном не враждуй, на нем твоя печать.
От кровной связи кровь не надо отлучать.
Ты благ — и сын твой благ. Ведь схож бывает точно
С чесночной долькою весь корешок чесночный.
Когда кроят парчу, владыка, то к чему
Обрезки отвергать? — Берут их на кайму.
Пускай строптив твой сын, забудь свои невзгоды.
Строптивость не страшна, — ее смиряют годы.
Он юн. Но буйных дней промчится череда,—
От буйства в старости не станет и следа».
