Только пробой осветился звонкий золотой,
Что в Гяндже был по-румийски отчеканен мной,
[346] Начертал я имя шаха, чтоб моя рука
Прославлялась по вселенной долгие века.
Шах — в румийских одеяньях славный властелин;
Рум ему налоги платит, дань большую — Чин.
На стезе наук и знаний, словно на весы,
Разум Бахтишу он ставит и престол Исы.
Все творение земное дышит только им,
Небо, преклонясь, целует землю перед ним,
Ты, на милость чью надеждой полон Низами,
Средь касыд и песен века — песнь мою прими.
Коль найдет по нраву книгу твой высокий вкус,
Я, как твой венец высокий, в мире вознесусь.
Капельки росы медвяной стынут на шипах,
Божий дар небесной манной падает в песках.
Я тебе из сада мысли отдал лучший плод,
Чистый, сладостный, как в сливки погруженный мед.
Как инжир, в плоде роскошном сладки семена,
Сердцевина же — отборным миндалем полна.
В нем, для тех, кто ценит внешность, внешность хороша,
А ядро для тех, кем выше ценится душа.
Мой дастан — ларец закрытый, полный жемчугов,
Ключ к нему — в особом строе и значенье слов.
Я для мудрых этот жемчуг стал на нить низать,
Что сумеют самый трудный узел развязать.
Все, что доброго и злого в ней ты видеть мог,
Это — мысли указанье, разума намек.
Я семи царевен сказки нанизал подряд.
То — не сказки; в каждой сказке потаенный клад.
Сказку — у которой платье было коротко,
Я стихом своим крылатым удлинил легко.
Ну, а сказка, что сверх меры — мнилось мне — длинна,
Для тебя была искусно мной сокращена.
Я подарок царски щедрый подношу царю,—
Кость тебе со сладким мозгом жирную дарю.
Книгу я украсил тонко, росписью одел,
Чтоб ценитель благосклонно на нее смотрел.
Почему же так узорно изукрасил я
Семь сокровищниц, в них тайну смысла затая?
Это потому, что чтенье утомляет глаз,
А на росписи узорной отдыхает глаз.
Почему так длинно, спросишь, повесть я развил,
Чтением глаза, а уши пеньем полонил?
Потому, что много мыслей было у певца,
Как красавиц узкоглазых в глубине дворца.
Я — творец, мне был каламом сахарный тростник.
Пальма, полная плодами, — эта книга книг.
Я — жестоко осажденный в городе родном —
Убежать не мог, сражаться я не мог с врагом.
Словно с голубем, с дастаном весть я шлю сейчас,
Чтобы шах пришел и друга от осады спас.
Ты, чьи серьги носит вечный небосвод в ушах,
В драгоценных одеяньях светоносный шах,
Посмотри, какое чудо мой калам явил
В дни, когда ты добрым словом дух мой окрылил!
Завершил я эту книгу в срок, когда идет
По Хиджре без семилетья шестисотый год.
На четырнадцатых сутках
[347]месяца поста
Утром положил калам я и закрыл уста.
Пусть благословеньем будет книга для тебя,
Чтобы ты со славой правил, правду возлюбя.
Пей из этих бейтов воду жизни и любви,
Словно Хызр, живой водою упоен — живи!
Будь во всем велик душою, с жизнью подружись,
Царствуй долго, и да будет радостною жизнь.
Коль простишь мне, что на зов твой не явился я,
То позволь, чтобы достойно объяснился я.
Хоть и в море наслаждений, царь мой, ты живешь,
В этой книге наслажденье вечное найдешь.
И всего, что ценно в мире, выше в наши дни
Эта книга, остальное — тяготы одни.
Пусть сто лет наш век продлится, даже пусть — пятьсот,
Самый долгий прекратится век и в тьму уйдет.
Этот клад, что освятил я именем твоим,
Вечен будет, как небесный светоч, негасим.
Здесь, мой шах, я слово правды завершить хочу,
И тебя с открытым сердцем восхвалить хочу.
Счастлив будь! Пусть будет солнце хлебом для тебя,
Пусть стремянный будет послан небом для тебя!
Да пошлет творец владыке радостный удел
И счастливым увенчает завершеньем дел!
Глава содержит традиционное восхваление единственности, вечности и всемогущества творца, речь о сотворении мира, молитвы Низами об избавлении от тягот и т. п.
Традиционная внутренняя беседа с Аллахом. Содержит мольбы о прощении грехов, о милости, о помощи, хвалы богу и т. п.
Глава содержит хвалы величию пророка, речь о его значении в мироздании и т. п.
Традиционная глава, схожая с подобными главами всех предыдущих поэм Низами (см. «Сокровищница тайн», «О вознесении Пророка»).
