О великом, начинает главу Низами, надо говорить так, чтобы речь была достойна предмета, или лучше уж молчать. Далее он говорит о значении слова, о высоком значении своих стихов и этой поэмы, о ее вечности, о своей уединенной жизни отшельника. Он стар, слаб и болен, но тем не менее не перестает трудиться над поэмой. В заключение он говорит об отношении своей «Книги о славе» к творению предшественника — великого Фирдоуси. Низами не повторяет его, он говорит лишь о том, что Фирдоуси в своей поэме опустил, и говорит правдиво.
Я от Хызра вчера слышал тайну; она
Никогда не была еще людям слышна:
«Ты, реченья мои, преклоняясь, берущий,
Как подарок. О ты, чашу слов моих пьющий!
Ты подобен цветку, что исполнен красы,
Из источника жизни ты выпил росы.
Я слыхал, что к стихам приступаешь ты снова,
О царях ты желаешь сказать свое слово.
На недоблестный путь не направь своих глаз,
На неправильный лад не настраивай саз.
Славный путь совершая, ты станешь достойным,
Перед каждым достойным предстанешь достойным.
Пусть твоя вслед былым не стремится стезя:
Ведь вторично сверлить жемчуг тот же — нельзя.
Все ж, повторов страшась, не нарушь всего лада,—
Все включи в свой рассказ, что включить в него надо.
Ты не плачь, упустив много ценных добыч.
Служит нам про запас несраженная дичь.
В скалах трудно родятся блестящие камни.
Взяв свой заступ, кто скажет: «Работа легка мне»?
Ко всему, что ты ищешь, что вздумал найти, —
И круты, и потайны, и тяжки пути.
Жемчуг дремлет на дне в обиталище мглистом.
Серебро при очистке становится чистым.
Те, что в водах и в скалах изведали труд,
От Быка и от Рыбы
[355]подарки берут.
Чтоб кувшин твой сверкал серебром или златом,
Расставаться не должен с Ираком богатым.
Что Хорезм или Дженд, Дихистан или Рей!
[356]Кто промолвит гонцу: «Мчись туда поскорей!»
Курд, гилянец, хозар и бухарец, — потреба
Хоть и есть у них в масле, — не сыщут и хлеба.
Только дивов родит страшный Мазендеран
Да людей, — тех, которым лик дьявольский дан.
Там, взглянув на травинки, увидишь: близ каждой
Сотня копий горит нападения жаждой.
Пусть же славный Ирак вековечно цветет!
Чарованьям Ирака утратился счет.
Только в нем лучших роз ароматные купы
На масла́ драгоценные вовсе не скупы.
Славный путник, ответь: для чего — не пойму —
Все велишь ты скитаться коню своему?
Взяв кирку, добывай драгоценности снова.
Снова радость нам явит добытое слово.
Искендеровы копи разрой, и опять
Будет сам Искендер эти камни скупать.
Покоривший миры покупателем станет,—
И твой труд многославный до неба достанет.
Если есть покупатель и прочен доход,
Продолжать нужно дело, что пущено в ход.
Будь посредником ловким, все делай умело,
Чтоб и вертел был цел, и жаркое поспело».
Слово Хызра усладой проникло в мой слух —
И мой разум окреп, и утешился дух.
Если нас поучает прекрасное сердце,
Принимает советы подвластное сердце.
Навсегда его речь стала мне дорога,
И уста я раскрыл, и явил жемчуга.
Подобрал я рубины, сапфиры, алмазы,
Может быть, поведу я по-новому сказы.
И метать стал я жребий, из канувших дней
Вызывая чредою великих мужей.
Много раз направлял я в былое зерцало,
Но лицо Искендера в нем снова мерцало.
Ты поглубже проникни в чреду его дел:
Он мечом, а не только лишь троном владел.
Для иных он, как царь, вечной славы достоин,
Покоритель земель, многоопытный воин.
Для иных, предстоящих пред царским венцом,
Он являлся, вещают они, мудрецом.
А иные Владыку, в смиренье глубоком,
Почитают за праведность божьим пророком.
[357] Взяв три эти зерна, — вот задача моя,—
Плодоносное дерево выращу я.
Я сперва расскажу про венец Искендеров,
Расскажу о захвате различных кишверов.
А потом о премудрости речь поведу,
По следам летописцев отдамся труду.
Вслед за тем у великого встану порога:
Сан пророка царю был ниспослан от бога.
Я три части явил: в каждой — ценный рудник.
Я к сокровищам каждой чредою проник.
Мир подставит полу. Если клад ему нужен,
Я в нее с трех морей набросаю жемчужин.
И рисунок мой новый всем будет мной дан.
За него жду подарков от множества стран.
Не пристало, чтоб ткани, сравнимые с чудом,
Все покрытые пылью, лежали под спудом.
Где достойный владетель прославленных врат, —
Тех, которые буду расписывать рад?
Я такой их парчой облачу без усилья,
Что из праха земного поднимет он крылья.
Этой книгой, которая будет славна,
Он прославится также на все времена.
Для него она станет надежным престолом,
Вознесенным над бурным, над горестным долом.
Закреплю его имя я словом таким,
Что мирская превратность не справится с ним,
Несмываемым словом, — таким, над которым
Не вольны времена в их струении скором.
Но когда вознесу я в своей мастерской
Прямо к солнцу венец его этой рукой,
Пусть на голову мне благосклонным владыкой
Ниспошлется венец от щедроты великой.
Для прекрасных стихов между всеми людьми
На усладу их душам возник Низами;
И вещает он: «В сказе живительном этом
Скрыт огонь, все умы озаряющий светом».
Пусть друзьям моим светят страницы мои!
От врагов, моя книга, страницы таи!
Наши песни — друзьям. Лютых стрел остриями
Назовем вражий голос, поющий над нами.
Чтобы стали слова мои полными сил,
Я хранителя душ о помоге просил.
Да велит он быть славе над книгой моею!
Да прославит того, кто склонится над нею!
Да восставит над ней он благую звезду,
Чтоб гадающий молвил: «В ней радость найду».
Да подаст он читающим счастья избыток,
Да подаст постигающим сладкий напиток!
Да целит она грудь, что тоской стеснена,
Да отринет печаль от печальных она!
Да излечит больных, да поможет умело
Развязать все узлы многотрудного дела!
Если станет читать ее немощный, — пусть
Станет мощным, читая ее наизусть.
Если взглянет в нее потерявший надежды,
Пусть в надежде опять поднимает он вежды.
И услышал господь эту просьбу мою,
И хвалою за все я ему воздаю.
Все ж мне слаще всего, что в чертоге для пира
Я за трапезой видел властителя мира.
