Искендеру приносят весть: в Рее — смута, против него восстал какой-то дерзкий царевич, выдающий себя за потомка Кей-Хосрова. К нему примкнули хорасанцы, восставшие идут на Истахр. Наместник Искендера не может с ними справиться. Узнав об этом, Искендер двинул войска на Рей. Покарав восставших, Искендер разрушает повсюду храмы огня. Из Рея он идет на Нишапур, Мерв, Балх. Взятую в походах добычу Искендер зарывает в землю, оставляя клады.
Двигаясь на юго-восток, Искендер доходит до Газны. Там он решает идти походом на Индию — покорить тамошнего коварного царя Кейда. К Кейду сперва посылают гонца с письмом, в котором требование: или подчиниться и выслать дань, или выйти на бой. Кейд устрашен. Он решает покориться Искендеру и направляет ему льстивое послание, обещая четыре дара: свою дочь в жены, кубок, который никогда не пустеет, прозорливого мудреца и искуснейшего врача. Искендеру не терпится получить эти дары. Он отправляет к Кейду Булинаса с новым посланием.
Искендер пишет, что готов был уже предать страну Кейда огню и мечу, но миролюбие индийца изменило его решение. Он согласен на мир, согласен принять его дары… Булинас отвозит дары в стан Искендера. Они оказываются прекрасными. Следует подробное описание красоты индийской царевны. Искендер сочетается с ней браком, а индийского мудреца отправляет гонцом в Истахр. В отправленном с ним письме он сообщает, что решил теперь идти войной на правителя Каннауджа Фура.
Фур побежден и убит. Войска Искендера двигаются дальше. Им приходится спешить, ибо в Индии начинается падеж коней — климат им неблагоприятен. Искендер идет на Китай. По дороге, в степи, воины собирают много мускуса, рассыпанного прямо на земле. На рубеже китайской земли — благодатный край. Войска останавливаются на привал, Искендер пирует, охотится. Хакан узнает о появлении вражеского войска. Хакан испуган: он знает силу Искендера, его удачливость. Он созывает совет, просит помощи у вассалов, собирает несметное войско. С войсками он движется навстречу Искендеру. Лазутчики доносят ему, что Искендер — образец справедливости, человечности, доброжелательства, мудрости. Вместе с тем он храбрый воин, решительный и непобедимый полководец. Хакан решает не воевать и искать путей к миру. Искендер же узнает, что войска хакана идут ему навстречу. Он пишет хакану письмо.
Искендер пишет, что пришел не как завоеватель, а скорее как гость хакана. Но он все же требует от него покорности. Далее Искендер повествует о своих победах и говорит: благожелателям своим он никогда не причинял зла и всегда был верен договорам. Он не собирается порабощать Китай и уговаривает хакана отказаться от вражды. Он говорит далее о мощи своих войск, рвущихся в бой. Он велит хакану явиться в свою ставку, если же тот не явится, пусть пеняет на себя. Гонец отправляется с письмом в ставку хакана.
Хакан пишет Искендеру льстивое и хитрое письмо, которое может служить и поводом к войне, и предлогом для мирных переговоров. Потом он вызывает мудреца и советуется с ним. Мудрец говорит хакану, что ему лучше покориться, ибо не бог ли ведет сюда Искендера? Тогда хакан отправляется в стан Искендера под видом посла и просит разрешения говорить с ним наедине. Посла оковывают золотыми цепями, и тогда, оставшись наедине с Искендером, хакан признается, кто он, просит не нападать на Китай и спрашивает о целях Искендера. Тот отвечает, что его цель — отвести Китай от неправедной веры и в течение семи лет получать с него дань. Хакан клянется ему в дружбе, и Искендер отпускает его. Наутро Искендеру докладывают, что войско хакана выстроилось, готовое к бою. Искендер в ярости решает, что хакан его обманул, и приказывает своему войску готовиться к битве. Когда войска уже стоят друг против друга, хакан выезжает навстречу Искендеру, объясняет ему, что хотел показать ему мощь своего войска, и, спешившись с коня, идет пешком к Искендеру. Войска братаются, а Искендер отказывается от дали.
В день, подобный весне, — так он был озарен,
В день, прекрасней всех дней миновавших времен,
Был у шаха в гостях повелитель Китая;
Пировали два солнца, в чертоге блистая.
Из Китая, Ирана и зинджской страны
Знать к румийцу пришла. Были чаши полны,
Тесно было прибывшим, сидели бок о бок,
Мир забот был отогнан — в час пира он робок.
Был у слуха пирующих ценный улов:
Порождались устами жемчужины слов.
Кто-то вздумал спросить в этом шумном совете:
Кто из всех мастеров одаренней на свете,
Чем прославлена в мире любая страна
И в искусстве каком всех сильнее она?
И ответил один: «Если зрим чародея,—
Он из Индии гость». — «Волхвованьем владея,—
Так воскликнул второй, — может брать Вавилон
[417] Пораженных людей в свой волшебный полон!»
Молвил третий: «В сердцах наших сладкая рана
От иракских ладов и певцов Хорасана».
И четвертый сказал: «В красноречии слаб
Житель каждой страны, если рядом — араб».
Пятый важно изрек: «Верен истине буду:
Только живопись Рума известна повсюду».
«Нет, о друг живописцев! На этом не стой.
Лишь в Китае художники», — молвил шестой.
И румиец с китайцем поспорили: «Вправе
Только мы говорить об искусстве и славе!»
И красивый их спор был пленительно схож
С их искусством, он был — прихотливый чертеж.
После распри недолгой, напрасной и жаркой
Все решили: покой разделен будет аркой,
И когда эту арку построят, она
Будет плотной завесою разделена.
Справа — нечто румиец напишет умело,
Слева — ловкий китаец возьмется за дело.
И увидят они, что назначит им рок
В час, когда состязанья закончится срок.
Лишь они создадут взорам новый подарок,
То откинут завесу меж двух полуарок,
И решит многих зрителей пристальный взор:
Чья картина милей, чей прекрасней узор.
С двух сторон плотной ткани, без лишней заботы,
Мастера на ступени взошли для работы.
И когда своего каждый мастер достиг,
То завесу откинули в этот же миг.
Две прекрасных картины открылись, — и что же?
И рисунок, и цвет — все на них было схоже.
Всех внимательных судей стеснившийся ряд
На творения поднял растерянный взгляд:
Как же статься могло, что художников двое
Схожий создали сон в разделенном покое?
Тут вошел Искендер… Шепот судий затих…
Меж картинами сев, царь осматривал их.
Все казалось ему непостижною тайной
В этой близости образов необычайной.
Царь взирал на картин многоцветную гладь,
Продолжая огнем любопытства пылать:
Было сходство во всем у обоих творений,
Это было игрою взаимных дарений.
И мудрец, бывший тут же, увидел, дивясь,
Двух тождественных образов дивную связь.
Он стоял, размышляя, и вот понемногу
В ясной мысли к разгадке нашел он дорогу:
И велел он задернуть упругую ткань,
Между сводами арки вновь делая грань.
И когда друг от друга он своды завесил,
Этот — вмиг загрустил, тот — все так же был весел.
Вся картина румийца сияла, свежа,
А другую покрыла внезапная ржа.
И, китайскую сторону видя пустою,
Был смущен государь. Но опять красотою
Согласованных красок сверкнула она,
Лишь отдернута снова была пелена.
Все он понял: прельщала глаза не наброском,
Не картиной стена, а сияющим лоском
Отраженье она создавала; такой
Стала гладкой стена под китайской рукой.
И румиец явил своей радуги пламень,
И китаец сумел сделать зеркалом камень.
Здесь картина рождалась, на той стороне
Повторялась она на блестящей стене.
И у судей возникло единое мненье:
У искусников этих большое уменье.
Хоть в рисунке всех строже румиец, — считай:
В наведении лоска всех выше Китай.
[418]