Вот о чем еще молвил рассказчик, чтоб снова
Осчастливить внимающих прелестью слова:
Взяв у Дария царство и царственный трон,
Царь оставил пределы мосульские. Он
В Вавилон поспешил, и, по слову преданий,
Он омыл эту землю от всех волхвований.
Лишь вступил в этот край его царственный конь,
Был нечистых мобедов погашен огонь.
Книги Зенда он жег — это книги дурные,
Хоть из них, он сказал, я оставлю иные.
Дымный пламень в сердцах погасил он, вернуть
Он сумел всех неверных на праведный путь.
Он затем Азурабадакан, по совету
Всех вельмож, посетил
[388]. И в пример всему свету
Он огонь угашал, он смывал письмена,
Чтоб забыла о магах вся эта страна.
Был тут некий огонь, а вокруг него камень.
«Худи-сузом»
[389]в народе звался этот пламень.
В золотых ожерельях склонялись пред ним
Сто эрпатов. Неверными был он ценим.
Повелел Властелин, чьим сияньем украшен
Был весь мир, чтобы был этот пламень угашен.
И свернул все шатры боевой его стан:
Царь помчался туда, где расцвел Исфахан,—
Этот город, такой разукрашенный, в коем
Все дышало богатством и сладким покоем.
Венценосец был радостен радостью той,
Что сверкает, когда мы спешим за мечтой.
И немало огней погасил он эрпатов,
В рог бараний немало скрутил он эрпатов.
В Исфахане был храм, и китайский узор
Покрывал его стены и радовал взор.
Ряд пленительных девушек — так но уставу
Надлежало — был в капище. Нежно отраву
Лил их взор. Словно в глину вступала ступня
У взиравших на розы в сверканье огня.
Но Азар-Хумаюн — отпрыск славного Сама,
Чародейка — была лучшей розою храма.
Заклинанья шепча, красотою сильна,
У сердец отнимала рассудок она.
Как Харута, любого волхва пред собою
Неизменно склоняла она ворожбою.
И когда Искендер приказал, чтоб снесли
Сей притон, сей позор исфаханской земли,—
Всей толпе горожан эта правнучка Сама
Показала дракона над стенами храма.
И, увидев, как взвихрился черный дракон,
Весь народ этим призраком был устрашен.
Побежали, друг друга сшибая, и с криком —
Все к царю Искендеру в испуге великом:
«Там, над храмом, дракон, всех он в лапах сожмет,
Грозно брызжет он пламенем, как огнемет!
Не подступишь к нему! Он поднялся, взирая
На людей, он пройдет, весь народ пожирая!»
Царь спросил у везира: «Кто знает у нас
Эти чары?» Ответствовал тот: «Булинас
В чародействе искусен. Ему все обманы
Волхвований знакомы и все талисманы».
Царь спросил Булинаса: «Как могут, скажи,
Так обманывать эти приспешники лжи?»
Был ответ: «Можно, тайной наукой владея,
Вызвать образ любой. Все в руках чародея.
Повели — я желанье твое утолю
И дракона поймаю в тугую петлю».
Царь промолвил: «Создание черного духа
Уничтожь, чтоб о нем больше не было слуха!»
Булинас тотчас к храму пошел, а дракон
Над стеною стоял, вдаль посматривал он.
И Азар-Хумаюн тут увидела сразу,
Что стекло ее лжи поддается алмазу.
И кудесница вновь начала колдовство,
Чтоб, смутив мудреца, обесславить его,
Но хоть чары ее были властны и яры,
На саму чаровницу обрушились чары.
Вся бессильная власть неисполненных чар
Самому чародею наносит удар.
Прозорливый мудрец властной силою знанья,
Побеждая, сковал все ее заклинанья.
И, в движении звезд уловив череду,
Ту, что может к колдунье приблизить беду,—
Взял он горстку суда́ба
[390]и бросил в дракона.
Он для чар чародейки добился урона
Этим действием быстрым. Заклятьем одним
Он дракона сломил и расправился с ним.
Увидала она, что магической власти
Лишена, и, в испуге от этой напасти,
Пала в ноги румийцу, прося у него,
Чтобы дал ей узреть Светоч мира всего.
Булинас увидал чаровницу, — и ясной
Стала участь его: тяготенье к прекрасной.
Он, сказав, что пощаду он дать ей готов,
Спас ее от людей, избивавших волхвов.
Дал он людям приказ. Пламя вспыхнуло ало,
И все росписи капища разом пожрало.
Луноликую свел он к царю. «Это он,—
Так сказал Булинас, — огнеокий дракон.
Эта женщина ведает многие тайны,
И деянья волшебницы необычайны:
В недрах праха ей слышно движение вод,
От круженья удержит она небосвод;
Месяц с неба сорвет; все затворы — нелепость
Перед ней, проходящей по ниточке в крепость.
О ее красоте что скажу? Посмотри!
Эта дева прекрасней прекрасных пери.
Мускус локонов обнял чело чародейки
И кольцо за кольцом лег у розовой шейки.
Славу дивной, о царь, я навек погасил,
Преградил ей дорогу, лишил ее сил.
Мне сдалась она, царь, побледнев от испуга.
Пусть увидит во мне не врага, а супруга.
Удостой ее службой, мне счастье устрой,
Пусть мне будет царицей она и сестрой».
И сверкнул перед царским внимательным взором
Светлый лик, окаймленный каменьев узором.
Царь сказал Булинасу: «Ты справился с ней.
Пусть вина она выпьет из чаши твоей.
Все ж кудесницы козни прими во вниманье —
И уловки ее, и ее волхвованье».
И за счастье обнять ту, которую спас,
Перед щедрым царем пал во прах Булинас.
И пери́, что была всех милей чернокудрых,
Ввел он в дом. Да! Пери́ хитроумнее мудрых.
С ней мудрец до конца овладел колдовством,
И звался он с тех пор — Булинасом-волхвом.
Но кудесником стал ты иль стал звездочетом,
Смерть придет — и пред ней ты предстанешь с отчетом.
