Боже, скажи, что мне это снится.

Заметно нервничая, и не зная куда себя деть, я останавливаюсь на пороге, плечом наваливаюсь на дверной косяк и не привлекая к себе внимания, наблюдаю за ничего не замечающим вокруг Богомоловым.

Правда, это только я думаю, что мое появление осталось незамеченным. Думаю я так до тех пор, пока, не меняя положения головы и продолжая орудовать лопаткой в сковороде, Владимир Степанович не озвучивает обратное:

— Тебе удобно там стоять?

Я невольно улыбаюсь и поджимаю губы. Ловлю себя на мысли о том, что мне совсем не хочется отводить взгляд, а еще мне действительно удобно тут стоять, потому что с этого положения я прекрасно вижу все, что происходит на кухне.

Он откладывает лопатку на небольшое блюдце, накрывает крышкой свое кулинарное творение, ароматом которого, за то время, что я была в душе, успела пропитаться вся квартира.

Я молча наблюдаю за тем, как он поворачивается ко мне лицом, сама не знаю зачем, но прохожусь взглядом по его обнаженному торсу. Мне не в новинку, но внутри все равно все натягивается тугой струной.

Пока я, не двигаясь с места, позволяю себе бессовестно рассматривать Богомолова, он в свою очередь, времени не теряет и в несколько широких шагов пересекает разделяющее нас расстояние. Я даже пикнуть от неожиданности не успеваю, когда оказываюсь в его руках.

Увернуться от его объятий не пытаюсь, мозг пока еще сопротивляется, но тело услужливо и радостно откликается на каждое его прикосновение.

И речь вовсе не о сексуальном возбуждении, нет.

Я и сама не знаю, как описать то ощущение, что я испытываю всякий раз, когда он прижимает меня к себе. И ни разу с первого дня нашего знакомства, с того неловкого момента, когда я оказалась в объятиях Богомолова, мне не хотелось вырываться, не хотелось сопротивляться. И сейчас не хочется. Особенно сейчас.

Наверное, это эгоистично и неправильно, но мне, черт возьми, больше не хочется.

Я не знаю, как потом буду объяснять это себе, как буду объясняться с Сашкой, не знаю, но сейчас мне совсем не хочется об этом думать.

— У нас есть минут сорок до ужина, — шепчет мне на ухо, а я чувствую, как предательски подгибаются коленки.

Все-таки ненормально он на меня действует, даже само его присутствие рядом.

— Расслабься, малыш, я тебя не съем, — его низкий, чуть хриплый голос действует на меня успокаивающе, — Кир, давай по пунктам, что конкретно тебя беспокоит? Кроме мнения моей дочери и работы на меня? Есть еще какие-то моменты? Возраст, может? — усмехается.

Боже. Ну какой возраст. Пожалуй, это последнее, что меня беспокоит.

Поднимаю голову, несмело заглядываю в его глаза. Взгляд в который раз самовольно опускается на его губы, а в памяти всплывает поцелуй.

Я до сих пор, наверное, полностью не осознала реальность произошедшего. Вероятно, где-то на уровне подсознания я все еще не верю в то, что могла по-настоящему заинтересовать человека вроде Богомолова.

Несмотря на его вполне прозрачные намеки и свою очевидную влюбленность, которую я так старательно пыталась задавить еще в зародыше. Ну где я и где Богомолов. У нас ведь нет и просто не могло быть точек соприкосновения.

Такие мужчины не смотрят на случайных девчонок и уж точно не планируют с ними ничего серьезного. И сказка про Золушку — по-прежнему всего лишь сказка.

А потому мне проще было отрицать и глушить свои неправильные чувства.

И вот теперь я стою в его объятиях, в его квартире и понимаю, что все мои старания, все усилия по убеждению самой себя в глупости и неправильности собственных ощущений катятся куда-то далеко к чертям.

И никакие доводы рассудка о том, как это выглядит со стороны почему-то больше не действуют, стоп-сигнал больше не работает, он просто меркнет на фоне отчаянного желания повторить поцелуй, почувствовать обжигающие прикосновения, позволить себе расслабиться, пустить все на самотек и забыться в руках мужчины, чьего внимания я старательно пыталась избегать.

Наверное, нет у меня все-таки совести и рамки приличия оказались слишком хрупкими, чтобы сдерживать мои внутренние порывы.

— Ну так что? — он прерывает поток нахлынувших на меня мыслей.

— Я не знаю, — мои пальцы сами сжимаются на его плечах.

— Дай угадаю, это неправильно, да? — спрашивает не без иронии.

Я ничего не говорю, потому что его вопрос не требует ответа. Богомолову он известен. Вздохнув, я резко взвизгиваю от неожиданности. Внезапно потеряв опору под ногами, инстинктивно цепляюсь за Богомолова, повиснув на нем обезьянкой.

Он молча выносит меня из кухни, несет вдоль коридора и, толкнув ногой дверь в спальню, вносит меня в комнату.

Продолжая держаться за него, словно за спасательный круг, только сильнее вжимаюсь в обнаженный торс, когда вместе со мной мужчина опускается на кровать, усадив меня так, что я оказываюсь в весьма провокационной позе. И мне, пожалуй, ничего не мешает сползти с его бедер, но я не спешу.

— Кир, — я вздрагиваю от его хриплого голоса, и чувствую, как сердце заходится в сумасшедшем ритме, — мне тридцать семь лет, я взрослый мужик и привык нести ответственность за свои действия и свой выбор. Я не хочу и не буду на тебя давить, но мы оба понимаем, что рано или поздно наши с тобой отношения тронутся с места. Прекрати с собой бороться, мы не делаем ничего, за что стоило бы оправдываться, мы с тобой взрослые свободные люди, и то, что между нами происходит никого не касается.

Он проводит пальцами по моей щеке, костяшками поглаживает скулу, а мне хочется закрыть глаза, прильнуть к нему и просто не думать о последствиях.

Ну почему он такой? Откуда взялся такой идеальный? Будь он другим, да хоть бы говнюком высокомерным, надменным богатеньким засранцем, мне было бы проще придумать еще сотню причин, по которым мне стоило бы держаться подальше.

— Ты хоть понимаешь, малыш, как на меня действуешь? Я же с тех пор как тебя увидел, Кир, ничего с собой не могу поделать, — он говорит все это и при этом смотрит так, что у меня дыхание сбивается.

И столько нежности в этом взгляде, столько неповторимого очарования, что я просто не выдерживаю.

Внутри меня что-то лопается, и усердно выстраиваемая на протяжении долгого времени стена вдруг рушится, оставляя после себя лишь столпы пыли.

Мне сложно объяснить, какая невидимая сила руководит мною в этот момент, но отбросив все грызущие меня сомнения, я сама обхватываю ладонями его лицо и прижимаюсь губами к его.

Не могу я больше сопротивляться этому желанию, не могу больше бороться с собой, только не рядом с ним, не после этих слов.

И пусть потом меня сожрет праведное чувство вины, плевать.

Я ведь тоже с тех пор как его увидела, ничего не могу с собой поделать.

Он, конечно, от меня такой прыти не ожидает, даже теряется заметно, но замешательство его длится недолго, и инициативу он перехватывает практически сразу.

А мне все равно, я и не хочу быть ведущей в этом танце.

И когда оказываюсь прижатой к кровати, только едва слышно ахаю, а потом мои губы снова накрывает сумасшедший, нереальный просто вихрь соблазна.

И я уже ничего не хочу контролировать, ни о чем не хочу думать. Возбуждение обжигающей волной прокатывается по телу. Все, что сейчас имеет значение — его руки, нетерпеливо скользящие по моему телу. Я прекрасно осознаю, что остановиться уже не получится и идти на попятную было поздно уже в тот момент, когда я сама потянулась к его губам.

Но даже сейчас, когда я уже полностью готова провалиться в бездну этого безумного соблазна, Богомолов умудряется меня удивить.

Он останавливается, отрывается от моих губ, нависает надо мною, уперевшись руками в матрац и всматривается в мое лицо, словно ища в нем что-то, одному ему известное.

И пока он вот так меня рассматривает, я успеваю вернуться в реальность. Сомнения тут же стремительно врываются в сознание. На меня вдруг накатывает смущение и я не к месту вспоминаю свой прежний опыт.