Григорий Иванович старался говорить обстоятельно, понимая, что «гроза» над его головой миновала. Будь иначе, Сталин бы просто бросил телефонную трубку и пошел думать над «оргвыводами». А раз стал вдаваться в детали, то это хороший знак — вроде как простил, потом конечно, придумает, как наказать, но то для острастки, не более, на то и щука в реке, чтобы карась не дремал. Покосился на генералов — те, как и он, стояли навытяжку, прекрасно слыша его слова, моментально поняли, с кем говорит маршал. И даже боялись издать лишний звук, даже дышать реже стали, через раз. Он им уже «втык» сделал, и причина веская — немцы фронт прорвали, просочились несколькими батальонами, а сообщения поступили в тот момент, когда «леопарды» танк главкома подбили. Понятно, что сразу засуетились, сразу мехкорпус направили для затыкания «дыры», потому помощь подоспела столь быстро, когда он на нее уже и не надеялся.

Да и поразительная осведомленность Сталина уже давно не удивляла — первым делом на него «стуканули» из полевого госпиталя, где ему обработали ранения и вставили ступню в сустав — вывернул во время бегства и в горячке сразу не обратил внимания. Хотя прибытие получилось забавное — хирург курил возле палатки, когда его тушку стали выгружать из «маталыги». Глаза у всех медработников вначале округлились до неимоверных размеров при виде золотого сияния погон и россыпи орденов на кителе, а потом побледнели, когда осознали с кого спрос будет в случае чего нехорошего. И хотя попытались задержать после перевязки, но так как порезы поверхностные, по коже и мясу пришлись, он по своей хамоватой натуре, которая как раз и вылезала наружу в подобных случаях, послал всех по «известному адресу». Загрузился в бронетранспортер и прибыл в штаарм, где уже все были в курсе случившегося и ухитрились дважды доложить звонившему из Москвы Сталину, велевшему докладывать о поиске маршала каждые полчаса в Генштаб. И прямиком намекнувшего Черняховскому, что если что-то нехорошее случится, то он с другими «виновниками» прямиком пойдет под трибунал со всеми вытекающими из данной «прогулки» последствиями.

— Мы считаем, что все эти недостатки вполне исправимы в процессе серийного производства. Т-44 нужен фронту, раз способен воевать с «леопардом» на равных, к тому же имея более мощное бронирование. Да, вы почему, товарищ Кулик, берете на себя мои полномочия? Мне доложили, что вы не только отменили приговор в отношении разжалованного подполковника Курдюмова, но и произвели его в полковники. На последнее вы не имели права, должно быть представление.

— Виноват, товарищ Сталин, — Кулик понял, что нужно как-то выкручиваться из ситуации. Правду о случившемся говорить противопоказано, нужно правдоподобное объяснение, после которого лишних вопросов задавать не будут. Понятно, что увидев своего сослуживца в погонах полковника, а не старшего лейтенанта, тут же возникли вопросы.

— У меня убили адъютанта, в сумке была пара его запасных погон, я их и вручил Курдюмову, в горячке боя как-то сразу не сообразив, что одна звезда лишняя, и ее нужно было просто сковырнуть…

— Вам бы все «сковырнуть», товарищ Кулик. Не думаю, что маршал Кулик допустил ошибку, раз офицер хорошо проявил себя в бою, да еще танк подбил. Пусть носит погоны, раз вы ему их дали, вам, маршал, виднее. Да, и напишите представления на всех погибших в рукопашной — лично. И письма тоже составьте родным — собственноручно…

Этому танку не удалось повоевать с немцами в 1944–1945 гг, хотя их было изготовлено к концу войны немало. Зато в своей долгой кинематографической карьере по задумке режиссеров и военных консультантов его всегда камуфлировали именно под германские танки, превращая даже в «тигры»…

Гудериан видел многое за кампанию в России, но такого еще не случалось. Возникло стойкое ощущение, что панцерваффе надорвалось. Причем, если срочно не вывести танковые дивизии с фронта, то все они через несколько дней будут обескровлены — уже сейчас в каждой осталось по десять-двенадцать тысяч личного состава, и, несмотря на идущие из Германии эшелоны с пополнением, едва полсотни танков — всего один батальон. Скорее благодаря им — если бы не этот приток «свежей» крови, сейчас бы произошло окончательное обрушение фронта.

— Эрих, все-панцер-дивизии нам надо немедленно отводить на пополнение, кроме 1-й и 22-й, да «Германа Геринга». Обе группы СС вполне боеспособны, они могут продолжать сражаться. Но, думаю, стоит сделать иначе — следует оставлять «кампф-группы» из одной наиболее боеспособной бригады, передав в нее всю бронетехнику, и укомплектовав по полному штату. А бригады переводить в одну дивизию — так мы получим еще три вполне боеспособных соединения. Как раз будет по две танковых дивизии на одну группу, 4-ю Рейнгардта, выходящую из «котла» нужно отправлять на переформирование целиком. И воевать по трем направлениям теми десятью дивизиями, что у нас остались, хотя на каждую приходиться не менее двух русских мехкорпусов. Мы надорвались…

«Отец панцерваффе» замолчал, напряженно рассматривая подбитые и сгоревшие русские танки, оставшиеся на поле боя. Сильного контрудара прорвавшийся вражеский механизированный корпус не выдержал, хотя эсэсовцы Дитриха понесли страшные потери, оставив половину бронетехники, вокруг которой сейчас суетились ремонтники. И вовремя — обычно ночами большевики отправляли «файер-команден» из самых отчаянных солдат, и те бутылками с «коктейлем Молотова» жгли подбитые машины, превращая их в груды обгорелого металла, годного только для переплавки. И сегодня диверсанты пытались пожечь подбитые «леопарды», выбирая именно эти танки, игнорируя другие, особенно «четверки» и прежние немногие «тройки», еще оставшиеся. С особой ненавистью уничтожали небольшие «лухсы» — установленная на них длинноствольная пушка «пантеры» вышибала большевицкие «сорок третьи» один за другим. Хорошая получилась новая «тройка», опасная для любого противника, и очень дешевая в производстве.

— Мы не сможем стабилизировать фронт группы армий «Юг», Хайнц — у нас просто нет для этого сил. Нужно отходить за «Восточный вал», отводя в первую очередь пехотные соединения — у них конная тяга. «Подвижные» дивизии будут прикрывать общее отступление.

Манштейн с трудом произнес последнее слово, хотя за последние сутки свыкся с мыслью, что битва за левобережную Украину вермахт проиграл — русские оказались банально сильнее. Да и как можно сражаться, если на одну пехотную дивизию и танковую бригаду противник выставляет три своих, причем хорошо укомплектованных и не хуже, а то уже и лучше вооруженных. И сминали сразу, наваливаясь со всех сторон, используя колоссальное, почти четырехкратное превосходство в авиации — давили, и давили, не давая опомнится. Взять резервы было неоткуда — из Берлина постоянно призывали держаться, но новый «стоп-приказ» не сработал, ведь противник наступал сразу против трех групп армий, и переброска войск по рокадам если не исключалась, то серьезно ограничивалась вражескими бомбардировками и активизацией в тылу всевозможных диверсантов, партизан и разных банд, которые постоянно устраивали крушения эшелонов. И никак не успокаивались, хотя охранные части проводили постоянные экзекуции местного населения, что теперь вызывало еще большую озлобленность.

— Фельдмаршал Бок оставил Смоленск, уводит войска за Днепр и проклинает нас — у него ведь осталась всего одна танковая дивизия, и та уже разбита. Мы потеряли Псков, русские рвутся к Риге, Двинску и Полоцку, фронт под Великими Луками прорван. Мы накануне грандиозной катастрофы, нужно выводить окруженную группировку, и отступать за Днепр, иначе все будет кончено. Скоро осень, пойдут дожди, и до зимы мы оправимся. А там…

Манштейн не договорил, но было понятно, что и этой зимой придется отбиваться изо всех сил — Днепр и Двина будут скованны льдом, как и множество других рек и болот, и русские усилят натиск, получив возможность действовать повсеместно. А наступать в снегах при морозе они умеют гораздо лучше немцев, что уже дважды продемонстрировали. Но фельдмаршал не сказал о главном, да и зачем — они оба хорошо знали, что все резервы, с невероятным трудом собранные, задействованы. Ведь кроме восточного фронта, появился северо-африканский с испанским. Марокко оставлено, германские дивизии отступили в Алжир, но и там долго не удержаться. Испания изменила, теперь и оттуда приходится отступать на стратегически выгодный оборонительный рубеж, которым является горный массив Пиренеев. Поставки важнейшего сырья, включая железную руду из Страны Басков прервались, обстановка в Средиземном море значительно ухудшилась — Королевский Флот снова зашел в Гибралтар. Какое-то время итальянцы его смогут сдерживать, но именно какое-то — в надежности своего главного союзника в «Еврорейхе» германские генералы стали испытывать большие сомнения. Даже закралось подозрение, что дуче начал вести за спиной сепаратные переговоры с представителями Черчилля и Рузвельта.