— Вот китель, товарищ маршал, наденьте. В портфеле пара запасных погон, я один приладил. Сейчас помогу, надо только пригнуться. И шлемофон лучше надеть, фуражек у нас нет. Если разрыв близкий будет, голову все защитит, хотя не каска, конечно. Да и по нему наши быстро опознают. Немцы такие не носят, а на танках десантники.

Старшина помог надеть китель на рубашку, затянуть ремнем, пришлось встать на колени, чтобы голова не показалась над краем. Мысленно отметил, что с ординарцем повезло, расторопный и инициативный, увидел беспорядок в обмундировании, тут же исправил по собственному почину. И запасливым оказался — шлемофоны с собой взял, в баул засунул. Предусмотрительный ординарец к тому же, насчет шлемофонов заранее подумал.

В кителе маршал почувствовал себя гораздо уверенней, особенно когда ремень затянули. Надрывно болела нога, да и ощущения самые мерзопакостные, будто через мясорубку пропустили по винту, только ножи не поставили на выходе. Но то, что эпопея все же приближается к финалу, становилось понятно — танковая атака скоротечна. Три километра бронетехника проходит за шесть минут максимум, окопов здесь нет, проволочных заграждений и мин тоже — немцы просто не успели их выставить.

— Хиленькую оборону расстроенного обстрелом мотоциклетного батальона сметут, им «панцер-ягеры» не помогут. А там по двум направлениям надлежит действовать — и первым делом из села разведбат выбить, запросить налет штурмовиков. Выдвигающуюся колонну растрепать, хотя немцы сейчас лихорадочно оборону по гребню занимают. Но «сорок четвертые» их в чернозем траками утрамбуют, нет сейчас у немцев против их надлежащего оружия у пехоты. И «панцершреки» не помогут — у нас танки экранированы. Но как их предупредить, непонятно, тут не высунешься…

— Я сам их поведу, товарищ маршал, моя бригада — значки наши на башнях, прах подери, сейчас.

— Давай, подполковник, действуй — приговор трибунала отменяю своей властью, звание возвращаю. Давай, портянку возьми, отсюда помаши, заметят, лишь потом вылезай, а то десантники скосят. От моего имени приказывай, разрешаю — имеешь полное право! Вот тебе мандат!

Григорий Иванович сорвал с шеи ленту с маршальской звездой, протянул и хлопнул самочинно «реабилитированного» офицера по плечу. Затем сунул ему в руки грязную портянку, тот сразу же стал ей размахивать, и медленно вылез из воронки — по нему не стреляли. Наоборот, танк встал как вкопанный, десант посыпался горохом на землю — автоматчики ловкие, собранные, видно, что знают, с какой стороны репку есть. А подполковник бросил какой-то приказ стрелкам, взобрался на танк отработанным сотнями посадок приемом, уже у открытого башенного люка, скользнул вовнутрь. «Сорок третьи» продолжали идти вперед, показалась вторая волна — немного танков и «саранча», маленькие и юркие бронетранспортеры с самоходками, «маталыги». Сразу видно, что Черняховский проводил контрудар серьезно, выдвигаемым из второй линии мехкорпусом. А стрелки уже у воронки, оторопело смотрят на шитые золотом маршальские погоны, на набор из двух рядов орденов, плотно стиснутыми шеренгами.

— Вперед, в атаку! Нельзя стоять, вперед! За мной, ребята! За танком держаться, броня прикроет!

Кулик вылез из воронки, красочно взмахнув рукой — его узнали, благо в газетах портреты часто печатали, примелькались. Заорали с радостными лицами, побежали следом за рванувшим «сорок третьим». А вот он только шаг сделал, как тут же сграбастали, как куль с картошкой понесли до «маталыги», что встала рядом как вкопанная. Разглядел осчастливленного донельзя майора, припомнил — офицер из штаба Полубоярова. Загрузили бережно, старшина прикрыл собственным телом, другие двое тоже, радист что-то орал в микрофон, «маталыга» буквально рванула с поля сражения, увозя его тушку туда, где уже не рвутся вражеские снаряды. И судя по тому, как немилосердно трясло, конечным пунктом станет медсанбат…

Танки Т-54 с десантом на броне в атаке — время идет, прошло со времен войны достаточно, а ничего не меняется…

— Нет, храбрость вы проявили, товарищ Кулик, недюжинную храбрость, — в голосе Сталина прорезался такой сарказм, что будь на голове волосы, они бы второй раз за этот долгий день встали дыбом. И хотя Верховный главнокомандующий находился на другом конце провода за многие сотни километров, чувствовалось, насколько он раздражен.

— Не каждый пойдет в рукопашную схватку, получит два ножевых ранения, и при этом захватит ценнейший образец оружия противника. А потом с пистолетом в руке будет поднимать в атаку залегших под огнем пехотинцев. Даже ногу вывернул от такой прыти. Тут про подвиги казака Кузьмы Крючкова писать не нужно, у нас на такие случаи маршал Кулик есть! Вы сколько раз за войну в танке горели, товарищ Кулик?

— Два раза, товарищ Сталин, но так вышло…

— Так вышло, а в таких случаях подумать, вам в голову не приходило? Вы маршал, а ведете себя порой, как простой солдат! Для моего заместителя и члена ГКО такое поведение недопустимо!

Гнев прорезался — и, судя по короткой паузе, Иосиф Виссарионович все же обуздал раздражение, он умел это делать, прибегая к трубке. Голос прозвучал почти спокойно, но с ощутимым в нем сарказмом.

— А мы наградим вас за проявленную храбрость, а то как-то несправедливо — маршал воюет, подвиги совершает, а достойных наград нет. Мне, как верховному главнокомандующему такое не нравится, разговоры пойдут, что подвиги и самоотверженность не вижу и не ценю. Мы тут посоветуемся с товарищами и решим, что делать.

Кулика пробил, как говориться, «цыганский пот», липкий и холодный. Какие на хрен шутки, угроза не шуточная, осязаемая, реальная. И поторопился сказать, понимая в какое опасное положение попал.

— Виноват товарищ Сталин, но бывают ситуации, когда маршалу приходится самому воевать. Это как раз из таких — противник все танки расстрелял, бронетранспортеры сжег, в засаду ведь попали. Пришлось уходить пешком и прорываться с боем. В любом случае в плен бы не сдался, и руки поднимать перед противником не собирался. Хотя понимаю, какой резонанс бы случился, получи немцы мой труп при погонах и наградах.

— Хорошо, что понимаете, товарищ Кулик, — голос прозвучал хотя и раздраженно, но устало. Но тут же последовал вопрос:

— Как вы намерены ликвидировать пробитые противником с запада и востока от Миргорода «коридоры»?

— Пока стягиваем артиллерию, и наносим удары авиацией. Город будем держать до крайности, 4-я танковая армия сосредотачивает все резервы. У Богданова сложное положение, его атакуют сразу пять панцер-дивизий противника — в боях отмечены эсэсовцы, целая танковая группа, еще одна против войск генерала Конева. Новые группы, товарищ Сталин, о их наличии мы не подозревали до последнего времени, считали, что они в резерве на пополнении. Также появилась 1-я танковая дивизия, укомплектованная «леопардами» и новой бронетехникой. Мы несем существенные потери.

— И как вам германские танки, товарищ Кулик, ведь вы их видели в бою. Что вы можете сказать?

— Исключительно опасный враг, товарищ Сталин — на моих глазах подбили два «сорок третьих», потом еще один, а до этого бронетранспортер. А их было всего два, нам удалось уничтожить танки выстрелами в борт, там броня откровенно слабая. Так что лобовое столкновение чревато большими потерями, лучше сразу отходить, стараться занимать фланговые позиции и выдвигать противотанковую артиллерию. «Сорок четвертые» примерно равны им по мощи, по крайней мере, лобовая броня должна держать бронебойные снаряды со средних дистанций от пятисот метров и далее. Но конструкция сырая, требуется доработка в серийном производстве — из семи танков два вышли из строя из-за поломки передаточного механизма. А так этот танк намного лучше «сорок третьих» по всем боевым характеристикам.