Страшные снимки войны — так сгорели многие тысячи «тридцатьчетверок» со своими экипажами в бесконечных атаках. И только тянулись по земле и к небу черные полосы дыма, с запахом жженой резины и обугленной человеческой плоти…

— Нам следует принять условия американцев, Энрике, я говорил с Негриным — только на этих непременных условиях президент Рузвельт обещает помощь нашей стране. В ЦК на последнем заседании решили принять их и временно отказаться от прежних требований, стоит прийти к взаимному согласию. В конечном итоге построение в том виде социализма, который мы видели в Советском Союзе не совсем подходит для испанцев, у русских свои условия, у нас свои. Там много хорошего, но и плохого хватает.

Странно было слышать такие слова от генерала Модесто, но Листер на них только кивнул, молчаливо соглашаясь. Все вернувшиеся из СССР испанские республиканцы вынесли двойственное впечатление от пребывания в союзной стране, и особенно о тех порядках, с которыми они столкнулись. Чуть ли не каждый третий был заподозрен в измене «делу пролетариата», многих арестовали и репрессировали, сослав в заснеженные лагеря. Вернувшийся из заключения генерал Виктор Гонсалес, известный как «Кампесино», вообще перестал быть коммунистом, вступив в социалистическую партию, многие перешли к республиканцам — коммунистическая партия потеряла многих из тех, что прежде ей искренне симпатизировал. Да и предложенная переработанная под влиянием американцев программа «Народного фронта» устроила все партии, как левого направления, так и центристов, даже правые буржуазные альянсы и националистов Страны Басков и Каталонии, а вот с крайне правыми, земельными магнатами и клерикалами уже не считались. Тем не менее, определенные гарантии церкви и помещикам были даны, и объявлено о «политике национального примирения» А недавно было объявлено о национализации всех излишков земли у помещиков сверх установленной квоты, и наделение ее всех безземельных крестьян. Это привлекло симпатии многих миллионов крестьян, которые в период войны отшатнулись от республиканцев, столкнувшись с «земельными реформами» анархистов — вступать в такие колхозы никто не захотел. Вообще, анархисты изнутри разрушали «Народный фронт», не признавая его власть, хотя среди них было много тех, кто храбро сражался за Республику.

— С анархистами покончил Франко, — Модесто словно прочитал его мысли, кривоватая улыбка командующего говорила о многом. — Он ведь их почти всех физически извел, объявив террор. Это мы с ними миндальничали, пока воевали, а они нас в спину стреляли. Зато теперь мешать не будут, даже если придется признать королевскую власть, на которой настаивают англичане — ведь граф Хуан Барселонский служит на Королевском Флоте, и пользуется определенной популярностью за свою оппозицию Франко. Так что лучше король, чьи права сильно ограничены, чем всевластие анархистов, которые не позволили нам победить мятежников, воюя с нами в тылу. Давить их нужно было тогда без всякой жалости!

Модесто последние слова произнес с почти неприкрытой ненавистью, да и Листер относился к анархистам и троцкистам также — в свое время по возможности изводил их, разогнав «арагонское правительство». Да, сама идея возможной в будущем реставрации монархии многим не понравилась, но она увязывалась с англо-американской помощью, да и к молодому королю не было ненависти, к тому же он воевал с фашистами, а не кормился из их рук, а такое всегда привлекает народные симпатии. В людских умах стала довлеть идея, которую на все лады повторяли в газетах — «лучше король, чем каудильо, процветание, чем угнетение и диктатура». Простенько так, но доходчиво, и понятно, что такая пропаганда идет из Вашингтона и Лондона, и подкреплена крайне серьезными поставками. Потому ЦК ИКП принял решение, негласно одобренное в Москве, об альянсе с социалистами в «Объединенную Социалистическую партию», чтобы «не дразнить гусей» как доверительно сказал один советский товарищ.

Вообще, правительство СССР порекомендовало всячески дистанцироваться от чисто коммунистических идей и прежних устремлений, и перейти к формированию «народной демократии» для объединения усилий в войне с «третьим рейхом», что подмял под себя всю Европу. И это сразу принесло плоды — генералы, что присягнули правительству и регенту первым делом интересовались, а не коммунист ли их коллега, ведь раньше его имя было достаточно известно на фронте. На эти вопросы теперь Листер, как и другие товарищи, говорили, что разделяют принятый правительством курс на всеобщее примирение, и пересмотрели свои прежние взгляды — вначале демократическая Испания, а там вполне парламентские дебаты в кортесах с участием всех политических партий, кроме запрещенной 'фаланги, что поддерживала репрессии Франко и выступала на стороне Гитлера. Это сразу же успокаивало врагов, с которыми потихоньку восстанавливалось сотрудничество при посредничестве американского командования, которое придала суду наиболее одиозных сторонников покойного каудильо.

— С режимом франкистов скоро будет покончено, их армия начала переходить на нашу сторону — нашему корпусу до Мадрида осталось совсем немного, авангард подходит к Талавере. А там прямая дорога на Мадрид открыта — никогда не думал, что возвратимся в столицу, пройдя по пути мятежников. Немцы продолжают отчаянно сражаться, они быстро уходят, заодно забирают с собой всех своих приспешников. Всех кого успели, остальных буквально убивают, причем свои же стреляют в спину без всякой жалости. А вот «севильского мясника» взять не удалось — говорят, застрелился. Остальные вместе с фалангистами уходят с оккупантами.

Листер пожал плечами — он, как и все прекрасно понимал, что происходит, и почему фигуру регента выбрали как компромиссную. Испания долго делала кровавый выбор между республиканцами и франкистами, и выдвинула нечто среднее, без обоюдных крайностей, и так гражданская война, а потом расправы победителей, буквально обескровили страну. А так вроде какое-то общее соглашение, да и американцы с англичанами вызывали симпатии у большинства населения — именно своими поставками. Армия и флот перешли на сторону правительства и регента, стали воевать с немцами. Правительство, с включением в него членов «мадридской хунты», объявило созыв кортесов, временно запретили все политические дискуссии до окончательной победы. Было особо предупреждено офицерство и генералитет, что какие-то взаимные трения будут моментально приводить всех конфликтующих к отставке. А еще гарантировало полную автономию баскам и Каталонии, правительства которых вернулись из эмиграции в Лондоне. В общем, пошло достаточно жесткое «примирение», пистолеты «спрятали в кобуры, и шпаги вложили в ножны» — фигурально выражаясь. Союзники не шутили, а воевать с ними, понятное дело, идиотов не было, себе дороже выйдет. И это правильно, как говорят сами русские — «худой мир лучше доброй ссоры», особенно когда тебе раньше хорошо «начистили рожу»…

Находившийся долгое время в оппозиции к режиму каудильо, Хуан, граф Барселонский, единственный здоровый сын короля Альфонсо XIII, бежавшего из страны в 1931 году, отец и дед правящих в Испании с 1975 года королей, служил в Ройял Нэви. Потому Франциско Франко, когда объявил политику «национального примирения», отодвинул его от престола, предпочтя сына, а то в истории был бы король Хуан III…

— Товарищ маршал, как вы себя чувствуете? Думали, что умираете — перепугались поначалу, а вы сами очнулись.

Григория Ивановича мутило от перенапряжения, потому и вырубился, а сейчас очнулся. Танкисты его несли на руках через кукурузу, и сейчас они спрятались в кустарнике, что тянулся полосой по невысокому гребню, разделяющему поля. Вернее, одно, и тоже поле, потому что крестьяне просто запахивали все вокруг продолговатого бугра, что торчал тут как чирей на заднице. И непонятно что делать дальше, куда прорываться — короткая пробежка показала, что его физические кондиции ниже плинтуса, как говориться. Еще бы немного, и получил бы инфаркт от непосильной перегрузки. А так вроде отпустило, в глазах перестали прыгать «снежинки», и тошнота прекратилась. А еще водички дали попить из фляги, теплая, противная, но зашла, во рту все пересохло, язык в рашпиль превратился. Вот жизнь пошла — мог и в танке сгореть, и от сердечного приступа умереть, и все на протяжении часа.