— Никак нельзя мне умирать, старшина, пока дела не завершил. Победить мы победим, вопрос только в цене. Не хотелось бы переплачивать, людская кровь не водица, чтобы ее безмерно проливать.

Григорий Иванович почувствовал себя лучше, вытащил из нагрудного кармана портсигар, раскрыл, протянул старшине, но тот кивком отказался — некурящий. Двое других мужика уже занимали наблюдательные позиции, хотя видимость была не очень, уж больно высокой уродилась кукуруза. Тут больше на слух полагаться нужно, а у танкистов с ним не очень — вся жизнь проходит под рев дизеля, под вонь солярки, что обоняние тоже здорово отбивает. Но на здоровье никто не обращает внимание, вся жизнь умещается в один день — не убили, не сгорел, ни ранило — вот и ладно, а что будет завтра мало кого волнует, тут фаталистом поневоле станешь.

Сам Кулик закурил, стараясь выдыхать дым ниже веток, мало ли что, вдруг у немцев кто-то глазастый с биноклем окрестности оглядывает, видел как из села, кто-то из фрицев линзами бинокля «зайчиков» пускал, светофильтры не поставив. «Кэмел» оказал привычное воздействие, для курящего человека это сильный стимулятор, как для иного «любителя» чашечка крепкого кофе. И думал — немцы направили для пробивания «коридора» свежую танковую дивизию, причем уже вторую по счету — вчера севернее Миргорода 1-я наступала, и тоже с «леопардами», мать их «кошками». Бороться с ними можно, что недавний бой показал, но хлопотно — три к двум вышло, и это «сорок третьи» с лучшими экипажами. Правда, «пума» довеском пошла, так что счет вроде равный получился. Но одно ясно — намного труднее придется, чем с «четверками» и даже с «пантерами», эти машины многократно опаснее, а то, что им две дивизии стали укомплектовывать, свидетельствует об одном — танк давно пошел в серию, и после обкатки в учебных полках и батальонах, пошел в панцер-дивизии. Теперь только все от производства зависит, от его способности обеспечить панцерваффе «инструментами». А совокупно европейские страны «вытянуть» вполне могут, ведь в той войне Германия сотворила за этот срок не менее пятнадцати тысяч танков, и это при дикой нехватке ресурсов, при аховом положении на фронтах, после Сталинграда и сражения на «курской дуге» всем стало ясно, что война покатилась на запад. Да и союзники к этому времени пленили всю африканскую группировку, Италия сменила ориентацию, вышла из войны, переметнувшись на сторону сильнейшего, когда англо-американцы высадились на самом «сапоге». Сейчас же все иначе — сырья хватает, в Испании, Швеции и Турции железной руды и легирующих металлов типа марганца, хрома и никеля, хватает. И есть что в баки заливать, и не только «синтетику» — румынские и иракские нефтепромыслы имеются, и что характерно, разбомбить их не удается. И если верить сообщениям, а не поверить невозможно, японцы взяли на себя снабжение нефтью голландской Ост-Индии силы кригсмарине в Индийском океане. А это более, чем серьезное вспомоществование — главный потребитель тут флот, а танковые войска лишь лишний «роток», к тому же не прожорливый. Именно нехватка бензина с лета сорок четвертого сказалась на действиях панцерваффе, когда им все заводы разбомбили, и румынский король Михай ориентацию также сменил. Тогда все, капец и наступил окончательно, все остальное только растянувшаяся на девять месяцев агония «тысячелетнего рейха», который едва двенадцать лет протянул…

— Старший лейтенант Курдюмов, товарищ маршал. А вот ваш портфель и планшетка, мы ее у адъютанта взяли — полковник отполз от бронетранспортера, а как мы на него вышли, отдал все и умер, даже перевязать не успели. Я награды и документы взял у него, вот они. И сержанта вынесли, он ранен в ноги, идти не мог. Остальные погибли — фугас все снес. Лощину сам осмотрел, а дальше по вашим следам и вышли. Двоих я оставил будылья выпрямить, и в сторону хорошо дорогу вытоптать, поломав — немцы, если искать начнут, как раз к той рощице и выйдут. У нас время будет, пусть четверть часа, но будет, а там только бой принимать, чтобы вас успеть вывести.

Экипаж, принявший бой с «леопардом», нашел их на этом бугре, тоже скрываясь в бесконечных насаждениях кукурузы — ее сажали везде и много. И ведь не свою шкуру спасали, о деле думали. Не трусы, и это хорошо. А вот полковника жаль — двух немцы убили, одного японцы, и один калекой стал. Маршал посмотрел на лейтенанта, что-то знакомое — на память не жаловался никогда, если говорил с человеком, то запоминал его.

— Что-то ты староват для старлея, поди, из майоров за непотребства всякие разжаловали?

— Из подполковников, командиру бригады «хлебало» разбил, что батальон подставил. Был бы полковником, так пронесло бы, но генералов бить не положено. Я ведь с сорок первого года воюю.

— Точно, майором был на Волхове, заместитель командира полка, на «полтиннике» воевал. Как же — вы ведь 6-ю танковую там хорошо потрепали — я тебя орденом Красного Знамени наградил. Поди, и наград лишили?

— Никак нет, товарищ маршал, только звезды на погонах мелкими «брызгами» разлетелись.

— Ничего страшного, бывает хуже, но реже, — Кулик остановился, посмотрел на танкиста, прикинул — он людей всегда сам подбирал, а этот толковый, умный и с характером. И сразу твердо произнес:

— Согласия не спрашиваю, раз сам от полковника дела принял, моим вторым адъютантом будешь, первый в штабе сидит, такой же, как ты вояка. И твоих танкистов всех забираю, во взвод охраны — танки получат новейшие, «сорок четвертые», только поступать будут, для войсковых испытаний. По глазам вижу, что согласен, а потому приступай к обязанностям, майор…

Этот танк по его бронированию не зря называли «маленьким климом», хотя и «полтинник» был в обращении среди своих, и делался он только с июля по сентябрь 1941 года в Ленинграде…

— Если бои с таким ожесточением продляться еще неделю, Эрих, то панцерваффе будут полностью обескровлены. И потребуется вся осень и зима, чтобы восстановить былую боеспособность. Но сетовать не приходится — мы должны пробить «коридор» к окруженной группировке, и не только — главное нанести большевикам неприемлемые для них потери, особенно в танках. Не думаю, что они восполнят их быстрее нас.

Фельдмаршал Гудериан пребывал в раздражении, даже психозе, вот уже несколько дней — что ему казалась раньше вполне выполнимой задачей, на самом деле обернулось неимоверными трудностями, которые поначалу невозможно было преодолеть. Русские оказались совсем не теми, что были даже в прошлом году, а про лето 1941 года уже можно не вспоминать. И причина одна — противник не только научился воевать, он банально превосходит численностью, как в личном составе, так и в технике, особенно в танках и авиации, и в достаточной степени овладел умением глубоких прорывов линии фронта крупными механизированными соединениями.

— Я ввел в сражение сильно потрепанные панцер-дивизии. Их не успели пополнить бронетехникой после неудачного июньского наступления на этот проклятый Харьков. В бригадах едва по полсотни танков, один батальон вместо двух, а сейчас вообще приходится батальон на дивизию, всего едва четверть положенного по штатам. У нас десять дивизий в таком жалком виде, Эрих, их нужно немедленно выводить с фронта, пока они не превратились в бледную тень, став призраками былого могущества.

— Нельзя, Хайнц — все дивизии втянуты в сражение, у меня нет резервов, совсем нет, обе группы СС уже втянуты в бои. Берлин обещает прислать еще несколько дивизий, но взять их негде, сам прекрасно понимаешь, что союзники нанесли нам согласованные по времени удары по всем направлениям, а русские перешли в общее наступление и ввели в сражение большие резервы. Теперь будет куда труднее сражаться, ты все прекрасно видишь, а потому нам нужна победа хотя бы на одном участке. И вырвать ее можно только здесь, но для этого придется чем-то пожертвовать.