— Вполне хватит, Гейнц, танков у нас достаточно. Вы занимаетесь Юго-Западным фронтом, я начну действовать против Центрального фронта генерала Конева. Панцер-дивизии от Смоленска и Пскова заканчивают переброску, надеюсь, что русские там не начнут наступление, там проводят отвлекающие удары. К тому же там эшелонированные линии обороны, которые вряд ли смогут прорвать первым натиском — у большевиков нет таких резервов, чтобы иметь под рукою каждый раз по танковой армии.

— Я про это говорил Гитлеру — незачем держать на второстепенных направлениях по несколько танковых дивизий, какой толк. Лучше их перебросить на главный участок, где решается судьба войны. Но командующие уперлись — Бок вообще не желал ничего отдавать, и Кюхлер тоже. Оба не понимают, что оставшаяся одна дивизия на группу армий не играет роли…

Сентябрь 1939 года — германские войска парадным маршем выходят из занятого ими Брест-Литовска, бойцы и командиры РККА «принимают» город. Гудериан приторно улыбается комбригу Кривошеину, оба говорят на французском языке. И не важно, что советский генерал еврей, два года тому назад вернулся из Испании, где полковник «Мелле» командовал единственной танковой бригадой республиканцев…

— А вот и 3-я «панцер-группен» из небытия вынырнула, вместе с самим Гейнцом Гудерианом. Наступает решающее сражение, вот так-то.

Иван Данилович искоса посмотрел на командарма 2-й танковой Лизюкова — Александр Ильич чуть кивнул в ответ, пользуясь моментом пока маршал закуривал сигарету, небрежно бросив на стол желтоватую пачку с нарисованным на ней верблюдом. И еще раз внимательно взглянул на Григория Ивановича — тот был неестественно веселым, нездоровый румянец разлился на щеках, по лицу иной раз пробегала судорога — такой нервный тик порой часто одолевал генералов, на которых сваливался тяжкий груз ответственности. Что еще говорить в такой ситуации о маршале Кулике, которого Ставка постоянно отправляла на самые решающие направления — под Ленинград в сорок первом, в прошлом году на Дальний Восток, а сейчас уже на Украину, где уже целый год велись ожесточенные боевые действия, причем переменным успехом. Особенно ожесточенной была борьба за Харьков и Донбасс, пока в феврале окончательно не выбили немцев. Но противник в июне начал широкомасштабное наступление, которое остановили пусть и с трудом, но в сражение не ввели танковые армии. И правильно сделали, потому что в июле сами перешли в наступление и пока очень успешное, одновременно введя в бой более пяти тысяч «тридцатьчетверок».

Дело в том, что индекс Т-43 в войсках не прижился, нет, в документах и рапортах писали как надо, но внешне танки практически не отличались, так что красноармейцы и офицеры всегда использовали прежнее именование. К тому же численность и пропорция Т-34 МК постоянно снижалась, их выпускал только нижнетагильский завод, до семисот танков в месяц, примерно столько же производили все другие заводы вместе взятые, но уже новых торсионных Т-43, лучше бронированных, и не с «гадюками», а 85 мм пушками. Плюс две с половиной сотни самоходок — две трети старого типа со 122 мм гаубицей, остальные новейшие «истребители» со 107 мм пушками. А вот распределение, как Ивану Даниловичу высказался вчера Лизюков, было «несправедливым» — все видели, что 4-я танковая армия всегда получает исключительно новейшую технику, причем в приоритетном порядке. Жаловаться из командармов никто не рискнул, а на все сетования Кулик отвечал одно — «кто как дерется, тот так и получает, все по заслугам».

— То, что успели выдвинуть вперед мотострелковые дивизии и противотанковые бригады, хорошо, по ним и придется главный удар, самый сильный. Предупредите комдивов и комбригов — драться придется в окружении, никаких отступлений. Их задача «сточить» панцер-дивизии, выбивать танки, как можно больше танков. Учтите, то, что не сегодня-завтра будет брошено немцами в бой, это «поскребыши», все резервы, которые только смогли собрать. И восполнение потерь пойдет от текущего производства, а оно у противника пока меньше, чем у нас. К тому же частью сил приковано к Испании и Марокко, к Персии — танков нигде не хватает. А то, что против нас сам Гудериан, как явствует из допросов пленных вообще здорово. И не смотрите на меня так — если здесь сам командующий панцерваффе, значит одно — ставки сделаны исключительно на победу, и в бой будут брошены все танки. И ничего другого немцам не остается, как уничтожить ваши танковые армии в лобовом столкновении, так как обойти их просто нельзя.

Черняховский посмотрел на Лизюкова, тот с хмурым взглядом уставился на карту, которую повесили на стенке специально для маршала — тот возле нее стоял четверть часа, водя пальцами и что-то подсчитывая. Потом повернулся к ним, и с нескрываемой радостью потер ладони.

— В принципе понятно, что замыслил Гудериан. Пробить «коридор» на Полтаву, как раз через Миргород, на стыке ваших армий — немцы их первым делом вычисляют. Затем, думаю, будут бить вас поодиночке, раздвинув армии, — маршал характерно, как бросившийся в воду пловец, развел руками. И затушив окурок в пепельнице, продолжил говорить:

— И это здорово, ведь твои корпуса прижмут к Днепру, Иван Данилович, и добьют в Кременчуге, в полном окружении, блокировав подошедшими пехотными дивизиями. Отрубят нам одну «клешню», так сказать.

Черняховскому смешок Кулика очень не понравился, неестественная возбужденность маршала настораживала, хотя уверенность всегда придавала сил. Да и Александр Ильич смотрел настороженно — уже догадавшись, что произойдет с его армией на втором этапе. И машинально поморщился от первых слов Григория Ивановича, когда тот продолжил говорить дальше, и, видимо, его слова отражали мысли командарма.

— Затем тремя группами они сметут нашу 2-ю танковую армию, отбросив ее к Харькову, а дальше полный простор для комбинаций. Возможно, обрушаться с фланга на Рыбалко, тогда Центральный фронт могут скрутить, как горячий блин со сковороды. Или навалится на Лелюшенко всеми силами, открыть дорогу на Харьков и Донбасс. Так это просто здорово!

Маршал хихикнул, и это не понравилось обоим командармам, серьезно озадаченных словами и реакцией главкома. Вот только смешок будто растаял в воздухе, и лицо Кулика приняло прежний, привычный для всех вид, стало суровым и жестким, словно вырубленное топором.

— Что смотрите, орлы, никогда еще Гудериана не били? А придется, тут вопрос ребром, или мы их, либо они нас. Второй вариант мне категорически не нравится, и его допускать нельзя — потому что у нас в трех армиях по одной тысячи танков, да еще тысяча в отдельных мехкорпусах, а у немцев не больше двух, и то со штурмовыми орудиями. Дело в другом — отмечены эшелоны с танками от Пскова и Орши, для наступления немцы стягивают все боеспособные танковые дивизии, оголив северное и центральное направление. А потому сразу после того, как здесь будут втянуты в сражение все немецкие панцер-группы, армии Говорова и Рокоссовского немедленно перейдут в наступление всеми силами — а там полторы тысячи танков собрано в пяти мехкорпусах, не считая отдельные батальоны. Да и у Конева сейчас две с половиной тысячи танков, и он идет на Киев. Атаковать на двух расходящихся направлениях вермахт не сможет, так что армии Центрального фронта будут сдерживать, но это вряд ли получится — выдвигается 6-я генерала Романенко и конно-механизированная группа генерала Доватора. Так что наступление будет развито уже вторым эшелоном, а танкисты Рыбалко попробуют зайти в тыл Гудериана. И как только везде пойдет «мешанина», начнется наступление Северо-Западного и Западного фронтов.

Вот теперь все стало предельно ясно — маршал просто обрадовался сосредоточению главных сил панцерваффе, и как человек немного суеверный, боялся «спугнуть судьбу».

— Вопрос в другом — сможем ли мы остановить ударные «кулаки», или все же придется пятиться. Учтите — Гудериан перебросил все, что было — все четыре тяжелых танковых батальона «тигров», а также «леопарды». Да, и появились «пантеры», много «пантер», видимо с заводов, новенькие. А это означает, что Роммеля оставили без поддержки. Так что выкладывайте свои соображения, как воевать со «шнелле-Хайнцом» будете…