— Сейчас, товарищ маршал, сейчас. Давайте помогу китель снять, и перевязку сделать нужно — у вас все плечо в крови. А на лбу все коркой схватилось, грязь сплошная — лучше не трогать, пусть в медсанбате отмывают. Да и воды у нас нет, у меня флягу пробило, вся вытекла.

Подсевший рядом старшина уже достал перевязочный пакет, принялся снимать китель, и первое что бросилось в глаза, напрочь оторванный маршальский погон, отсутствующий как таковой. Зато, как ни странно уцелели практически все награды, кроме кругляшка медали «За оборону Ленинграда», а вот колодка осталась. А еще понял, что в прорыве полегли все, только трое их осталось, хотя бежали пятеро. Старшина сбросил со спины набитый чем-то баул, и только сейчас Григорий Иванович понял, что этого его комбинезон, превращенный в вещмешок для переноски портфеля и планшетки. А еще не мог припомнить, откуда у него в руках оказался «калашников», который таковым, понятное дело, не являлся, хотя был на него похож, но не более. «Штурмгевер», немцы начали его делать на год раньше, и каким-то образом он его «затрофеил», хотя не помнил как.

— Мы в рукопашной с немцами сошлись — они очумелые были, но за клинки схватились, вас там и порезали. А вы башку одному рукоятью проломили, схватили автомат этот и бежать. Я пристрелил фрица, подсумок схватил, и за вами следом, а товарищ полковник того кто вас ножом резал, кулаком сшиб и пристрелил.

Кулик только хмыкнул, покачав головой — какие интересные моменты мимо памяти в горячке проходят, скажи кому, что маршал в реальной «рукопашной» сошелся, да еще рукоятью ТТ, как молотком череп пробил — никто не поверит, как и самому до сих пор не вериться, что не только выжил, но и как-то вырвался из западни. Но взгляну на баул, понял, что ему нужно сейчас, больше всего нужно — нервы как струна, тронь — зазвенят.

— Открой портфель, там фляжка маленькая — нам по стаканчику коньяка не помешает. И останется лоб обработать, не хватало еще столбняк подхватить или заражение крови, тогда к чему все эти бега аборигенов через пампасы. Да и бинты там есть — все возили на всякий случай, а он и случился. Вот такой каламбур невеселый, не знаешь, где и что когда в жизни пригодиться может. Открывай смело, там не бумаги только, мои вещицы тоже, для коротких поездок собраны. И сигареты есть — покурить можем. И попить найдется, и перекусить, всего понемногу.

Баул был распотрошен, портфель открыт — серебряная фляжка с коньяком, накрытая стаканчиком, быстро извлечена. Стопку налили до краев, протянули — Кулик ее жахнул глотком. Кивнул Курдюмову и старшине — выпейте. Те не чинились, опрокинули по стаканчику, повеселели. И в четыре грязных руки приступили к перевязке, которую маршал прервал.

— На руки свои посмотрите. Чаем холодным грязь смойте, потом одеколоном — после чего коньяком раны обрабатывайте смело.

Появилась фляжка, танкисты вымыли руки, щедро плеснули на пальцы одеколона из бутылочки. И приступили к делу, с полным знанием предмета и немалой сноровкой — люди бывалые, опыт немалый имеют. Лоб отмыли и перебинтовали, принялись за плечо — действительно, ножевое ранение, ни с чем не спутаешь. Все запеклось, рубашка прилипла, оторвали ткань. Кулик беззвучно матерился, но перетерпел «экзекуцию» собственной неразумности. Перевязали, извлекли из портфеля чистую рубаху, умыли чаем, чуть-чуть плеснув на руки — нужно поберечь, пить хочется. И сняли с ноги сапог, размотали портянку — вся лодыжка опухла, сразу не разобрать, сломана или сильный ушиб, а может и вывих. Григорий Иванович взглянул еще раз, понял, что тут нужна квалифицированная помощь, произнес:

— Лучше не трогать до медсанбата. Надо только обратно сапог на ступню надеть, попробуйте. Чистые портянки только возьмите — там запасные лежат. Хотя нет — не налезет, опухло все.

Танкисты переглянулись, и Курдюмов произнес:

— Лучше перетянуть и надеть, боли будет меньше, когда все пригнано. Ступать сможете, ночью нам к своим выходить — здесь сидеть бесполезно, но до темноты лучше не дергаться — увидят моментально. Да и артиллерия гвоздит, еще сдуру снаряд поймаем, в воронке надо пересидеть.

Григорий Иванович подумал, кивнул, соглашаясь.

— А ты стратег. Как звать:

— Михаилом, отца Иваном звали, в японскую погиб, в Порт-Артуре, фейерверкером в крепостной артиллерии служил — я младенцем тогда был, когда батю призвали. В гражданской отвоевал, два года себе приписал.

— Понятно, тезки мы по отцу с тобой, а старшина у нас Иван!

— Я ведь тоже Иваныч, товарищ маршал, и фамилия у меня Иванов…

Всех троих пробрал смех, ржали как кони, прикрывая рты. Обычная нервная реакция — весь день в напряжении, чудом несколько раз избежали неминуемой смерти. Затем приступили к ноге, перетянули свежей портянкой ступню, с трудом натянули сапог — Григорий Иванович даже губу прикусил до крови осколком выбитого зуба. Произнес:

— Там возьмите консервы и хлеб, перекусите, и пачка папирос есть. А я пока трофеем займусь, благо патроны для него у нас есть. Оружие всегда под рукой держать надо. Да ешьте вы, не смотрите на меня так!

Сам достал сосиски — американские консервы в ходу на фронте, эти особо ценились, только для старшего комначсостава, выложил испеченный утром хлебец — еще мягкий. Из запаса выдал каждому по пачке папирос — те «Северной Пальмире» удивились, как и «Кэмелу».

Но к автомату Григорий Иванович не прикоснулся, не успел — неожиданно для танкистов прилег и приложил ухо к земле — такое ни с чем не спутаешь, когда по земле на небольшом отдалении, с версту, идет в атаку масса танков в плотном построении…

Одна из сотен и тысяч подобных атак при освобождении советской земли — потери среди бойцов танкового десанта были ужасающими, но так воевали часто немцы, для панцер-гренадеров это являлось почти привычным занятием. Даже союзники «грешили» тем же — все же башня танка более лучшая защита, чем тонкие стенки бронетранспортера, к тому же у них сверху открытый корпус…

— Танки, наши танки — «сорок третьи»!

Курдюмов тыкал пистолетом в сторону появившихся на краю дальнего поля танков. И не ошибся — то были действительно Т-43, они шли неуставной шеренгой, растянувшись от края до края, на ходу стреляя из пушек. Последнее больше для психологического эффекта, точность стрельбы тут понятие относительное. Впрочем, чтобы попасть осколочно-фугасным снарядом в протяженную рощу, особой меткости не требовалось, попадания следовали одно за другим. А 85 мм калибр не шутка, пушка сделана из зенитки, боеприпас соответствующий, и нишу обычных орудий дивизионной артиллерии заполнить собою может, ведь как не крути, нечто среднее между 76 мм ЗИС-3 и 107 мм пушкой М-60Б. К тому же в бой была брошена сразу танковая бригада, пусть порядком потрепанная — полсотни машин, не больше. Но внимание маршала привлекли семь танков, что шли в центре — вот их трудно спутать, приземистые среди «сорок третьих», чуть шире их, и калибр орудия более серьезный — то, что пушка толще заметил и адъютант, моментально повернулся и спросил:

— Товарищ маршал, это наши новые танки? Те самые, у которых дизель поперек поставили, и М-60Т в башне другой формы?

— Так оно и есть, тезка — это Т-44, весом 37 тонн. Броня со лба сто, с бортов восемьдесят миллиметров, плюс экран — «пакости» с дистанции свыше пятисот метров не опасны. Башня не должна пробиваться, она сферическая, овалом литая — в перерасчете полтораста миллиметров, плюс маска пушки — там все двести со лба выйдет. Так что «ахт-ахт» даже «леопардовский» только с пятисот метров вполне действенным станет. Но то математика, теория — а как в бою будет, надо посмотреть.

Григорий Иванович говорил спокойно, но то, что в атаку Черняховский отправил новейшие танки, прибывшие для войсковых испытаний, напрямую свидетельствовало об исчерпании резервов, несмотря на постоянное получение пополнений. И как это не горько признавать, но практически все танковые армии сменили состав за время сражения, потери ужасающие. Но часть подбитой бронетехники можно отремонтировать, поле боя до последних дней оставалось за советскими войсками, а налаженная служба эвакуации быстро отволакивала подбитую технику на СПАМы, если нельзя было починить в рембате. А там из трех поврежденных танков восстанавливали один, иногда даже два вполне действующих образца, все остальные отправлялись на заводской ремонт. А вот у противника назревала катастрофа — оставленные на поле боя подбитые танки моментально становились безвозвратными потерями, причем, если существовала реальная угроза, что поврежденная бронетехника может быть ночью эвакуирована противником, то командир каждой стрелковой роты должен был ее незамедлительно сжечь. Для этого имелись бутылки с самовоспламеняющейся жидкость — от «коктейлей Молотова» отказались еще зимой сорок второго года. Так что Гудериану трудненько придется с восстановлением мощи «панцерваффе», недостаточное производство танков немцы компенсировали отлаженной в войсках ремонтной службой. А тут все — отступающая армия несет в бронетехнике безвозвратные потери большие, чем наступающая, и это стало одним из основных правил войны. Потому в сорок первом году РККА понесла чудовищные потери, а немцы, хотя имели в составе в пять раз меньше танков, постоянно наступали, полностью владея инициативой.