— Я не хочу, чтобы ты волновалась из-за них.

— Но они убили мою мать, Кристиано. И я слышала, как Ауги сегодня говорил, что случились какие-то неприятности...

Кристиано тяжело вздыхает, его взгляд медленно скользит по моему лицу.

— Я выдержу, — уверяю я. — Я знаю, за кого выхожу замуж, и не хочу, чтобы ты хранил секреты, пытаясь меня защитить, особенно когда речь идет о Марчези.

Он прочищает горло.

— Оказывается, они тоже были в партнерстве с людьми из картеля, в которых я стрелял в порту. Им не понравилось, что я убрал двоих, кто мог бы принести им кучу денег.

Мой голос срывается до шепота.

— Они тоже торговали людьми?

— Я не знаю деталей, — сквозь зубы отвечает он. — Но это меня бы не удивило.

Я делаю еще один глубокий вдох, прежде чем задать единственный вопрос, на который больше всего боюсь услышать ответ.

— Что будет, Кристиано? Мы идем к войне?

Он медленно кивает. Я и так это знала, но увидеть, как он подтверждает, становится только тяжелее.

А потом его лицо вдруг озаряет улыбка, и он прикусывает нижнюю губу.

— Что тебя так развеселило?

Он проводит языком по зубам.

— Ты сказала «мы».

— Что?

— Ты сказала: «Мы идем к войне?»

Я встаю на цыпочки и легко касаюсь его губ своими. Слова Ауги все еще звучат у меня в голове. Кристиано остался, чтобы защитить мою семью.

— Мы в этом вместе, Ди Санто. Твоя война теперь и моя.

— О, Кастеллано. — Его веки медленно опускаются, и он нежно облизывает мою верхнюю губу. — Я сожгу весь Нью-Йорк ради тебя.

Конец.

Кристиано

Тридцать третья дверь распахивается с таким грохотом, что стены дома дрожат. Наконец-то я нахожу горничную, которую еще не допросил с рукой на горле, забившуюся в угол.

Мой голос низок, раздражение не знает границ:

— Где она?

— Я… эм… — она поднимает руки к лицу, но я все равно вижу ее дрожащие губы за этой слабой защитой.

— Где. Черт возьми. Она? — повторяю я.

— О-она… у-ушла, сэр.

Мое дыхание замирает. Я не хочу, чтобы какая-то женщина называла меня «сэр». Кроме нее.

— Куда?

— Эм… навестить сестру. Она заболела.

Херня.

Я заставляю себя стряхнуть ярость с плеч. Эта девчонка знает, где Кастеллано, и самый быстрый способ выяснить это, не напугать ее до полусмерти, хотя моя кровь орет сделать именно это, а сыграть в хорошего и завоевать ее доверие.

— Послушай, — говорю я с натянутым вздохом. — Я вчера виделся с каждой, блядь, ее сестрой, и ни одна из них не была больна. Так что давай сэкономим нам обоим кучу гребаного времени и ты скажешь, куда она делась. Если ты скажешь это прямо сейчас, без того чтобы мне пришлось повторять вопрос, можешь взять остаток недели как личное время, а если я ее найду, может, и новая тачка перепадет, как тебе такое?

Ее руки медленно опускаются, открывая глаза, которые вот-вот выскочат из орбит.

— Она на домашней вечеринке.

Бинго.

— В чьем доме?

— Кто-то из ее колледжа. Броди Джейкобс. Он друг какой-то… — ее брови хмурятся.

— Сандрин? — подсказываю я.

— Да! Да, именно. Сандрин.

Я уже иду к двери, когда рычу через плечо:

— Адрес?

Сзади слышится возня, когда она выпрямляется:

— Манака-Драйв, 1098.

— Отлично. Я прослежу, чтобы мой брат знал, что ты не вернешься сюда до понедельника.

В ее ответе звучит восторг:

— Конечно. Спасибо.

— Нет… — я останавливаюсь на секунду, прежде чем резко захлопнуть дверь. — Это тебе спасибо.

Оказывается, номер дома был вовсе не нужен. Дом светился, как радиоактивные отходы, и глухой, тяжелый бас пробивал асфальт. И все же меня поражало, что я вообще способен это замечать, потому что чем ближе я подъезжал к дому, тем громче стучало сердце.

Входная дверь распахнута настежь, и нигде нет охраны. О чем она черт возьми думала? На ближайшее будущее она самая ценная фигура в нашей семье, и Марчези отдали бы оба яйца, лишь бы застать ее здесь, одну, без оружия и без защиты.

Я чувствую, как пламя Ди Санто на моей груди обжигает нервы и раздувает мою ярость. После всего, что было между нами, она все еще бросает мне вызов. Какая-то часть меня понимает, что это потому, что она до сих пор не осознает, что ее жизнь не может остаться прежней, когда она станет женой моего брата, возможно, самого ебанутого человека, который когда-либо возглавлял мафиозную семью Нью-Йорка. А какая-то часть надеется, что она делает это специально, что она проверяет, как далеко сможет меня довести, чтобы увидеть, сорвусь ли я.

Я делаю всего несколько шагов внутрь дома и ощущаю, как несколько пар глаз тут же поворачиваются в мою сторону. Ну да, вечеринка студентов-художников. Я никогда не видел такого количества авангардных нарядов, пирсинга в носу и подведенных черным глаз. На их фоне я выгляжу, как чертово бельмо на глазу, гладко выбритый, в костюме Brioni, черной рубашке Armani и кожаных туфлях. Не говоря уже о том, что я выше их почти на целую голову. А это значит, что я замечаю ее буквально через несколько секунд.

Она крутит в руках очередную соломинку и посасывает ее.

Глаза Сандрин первыми цепляют меня, но вместо того чтобы распахнуться, как должны были бы, в них вспыхивает озорный блеск, только подтверждающий мою теорию о том, что она чертовски плохо влияет на Кастеллано. Да она, мать ее, видела, как я держал парня под дулом пистолета.

Дальше все происходит быстро, как и должно. Губы Сандрин двигаются.

Кастеллано резко разворачивается.

Стакан падает на деревянный пол.

Удары наших сердец сходятся где-то внизу, в такт моим тяжелым шагам, когда я стремительно сокращаю расстояние между нами.

Воздух срывается с чьих-то губ у самого моего уха, когда я перекидываю Кастеллано через плечо.

А потом я кидаю Сандрин смертельное подмигивание, разворачиваюсь и уношу ее подругу с вечеринки.

До моего слуха доносится сдавленный крик:

— Поставь. Меня. На место!

Я игнорирую ее, даже когда она начинает барабанить по моей спине сжатыми кулаками.

У машины я открываю пассажирскую дверь и опускаю ее на сиденье. Меня лишь слегка удивляет, что она тут же тянется к ручке, пытаясь сбежать. Я тяжело выдыхаю и протягиваю ремень через ее тело. Тыльная сторона моей ладони скользит по ее груди, и от контраста мягких округлостей и твердых, словно алмазы, сосков у меня мгновенно пересыхает во рту.

Она тоже это замечает, потому что ее дыхание сбивается, но лишь на секунду. Ее руки тут же хватаются за пряжку, пытаясь освободиться. Я зажмуриваюсь, перекатываю шею, а потом срываю с себя галстук, откидываю ее руки за подголовник и затягиваю их в узел.

Краем глаза я вижу, как она бешено извивается, пока я обхожу капот и скольжу на место водителя.

— Ты не можешь держать меня связанной, — ее голос срывается на высокий тон. — Это небезопасно.

Я усмехаюсь про себя:

— Не так уж это и небезопасно по сравнению с тем, как ты могла бы попытаться распахнуть дверь, пока я лечу по шоссе.

Ее прерывистое дыхание только сильнее выпячивает грудь в моем боковом зрении, и мне приходится несколько раз сглотнуть.

— Мне неудобно, — огрызается она.

Я перевожу взгляд в зеркало заднего вида:

— Нужно было думать об этом раньше, чем устраивать драку, — отвечаю я и выруливаю на улицу.

Кровь бешено стучит в висках, и все же ее мягкий, до безумия злой голос пробирается в самые кости.

— Куда мы едем?

Я едва сдерживаю улыбку:

— Ко мне. Ты явно не заслужила доверия, чтобы оставаться дома одной.

Я почти физически ощущаю, как под ее кожей бурлит раздражение.

— Как ты узнал, где меня искать?

Я на секунду задумываюсь, стоит ли оставить это при себе, я ведь ничем ей не обязан. Но потом понимаю, что она должна знать: в этом мире нельзя доверять никому. Даже милым горничным, которые думают, что поступают правильно.