Я отпускаю ее плечи и поднимаю ее вверх. Ее маленькие кулаки бьются в меня, пытаясь оттолкнуть, а крики сотрясают все ее тело.

— Пожалуйста, нет... Пожалуйста, не надо...

— Шшш. — Я медленно смещаюсь к изголовью кровати и прижимаю ее к своей груди. Ее крики постепенно срываются в отчаянные, неконтролируемые рыдания, которые дрожью проходят по всей ее спине. — Шшш... Я держу тебя.

Я убираю влажные пряди волос с ее лица и обнимаю ее, пока она дрожит в моих руках. Я подстраиваю свое дыхание под ее и постепенно замедляю его, пока ее бешеный пульс не начинает возвращаться к нормальному ритму. Шорты и топ, которые я для нее купил, мокрые от пота, и влага уже пропитывает кожу под моей футболкой.

— О боже, — всхлипывает она. — О боже, нет...

Я крепко обнимаю ее и шепчу снова и снова, что все будет хорошо, пока ее тело постепенно не расслабляется и она не погружается в более спокойный сон. Когда я убеждаюсь, что худшее позади, я ослабляю объятия, откидываюсь затылком на изголовье и закрываю глаза. Ее грудь легко приподнимается и опускается, касаясь моей с каждым мягким вдохом.

Я продолжаю рассеянно гладить ее волосы только потому, что хочу удержать этот момент как можно дольше. Завтра, как только она выйдет из этой квартиры, она снова станет его.

В груди что-то едва заметно трескается, и я прижимаю ее к себе чуть сильнее.

Я зеваю, но сон не приходит. Я не хочу упустить ни секунды.

Я буду спать, когда умру.

Трилби

Первая мысль, что приходит мне в голову, когда я просыпаюсь: как, черт возьми, эта кровать может быть такой удобной? Вторая мысль: я чувствую себя странно отдохнувшей, будто действительно выспалась.

Я вжимаюсь глубже в матрас. И вдруг кровать двигается.

Мои веки резко распахиваются, и дыхание срывается. Моя ладонь прижата к стене из кожи. Кожи, которая не принадлежит мне.

— Доброе утро.

От вибрации его голоса я замираю. Она исходила прямо из-под моей ладони.

Я медленно собираю в голове всю картину. Мои бедра устроились на его коленях, а его руки переплелись вокруг моих плеч, удерживая меня крепко и не позволяя вырваться из этого плена.

Подождите-ка. Я ведь заперла дверь.

Я поднимаю взгляд и на секунду теряю дар речи. Вся верхняя часть его тела обнажена, волосы очаровательно растрепаны, а татуированная кожа покрыта тонкой шелковистой пленкой тепла. Я сглатываю, пока его глаза скользят по моему лицу, выискивая хоть какой-то признак того, что я могла сломаться этой ночью. Вряд ли это возможно, если он держал меня так крепко, как сейчас.

Мое тело каменеет в его объятиях. Это настолько за гранью допустимого, что проще было бы уже просто тереться о его ногу.

— Кристиано… — шепчу я.

— Тебе снился кошмар.

Грудь будто проваливается внутрь. Я всегда знаю только, как это чувствуется, когда просыпаюсь с криком; я не имею ни малейшего понятия, как это звучит.

— Откуда ты знаешь?

Он ослабляет хватку, но совсем немного.

— Я слышал. Ты плакала… а потом закричала. Я не мог просто лежать в своей комнате и слушать.

Сердце болезненно сжимается.

— Твои соседи…

Его грудь под моими ладонями будто вспыхивает жаром.

— Да пошли они нахрен, эти соседи. Я не мог позволить тебе продолжать страдать в одиночку.

Я медленно выдыхаю, стараясь не отмечать каждую точку, где соприкасается наша голая кожа, но это невозможно.

— Я справлялась с этим долгое время. Одна ночь погоды не сделает.

В его груди низко и глухо раздается рык.

— Это происходит каждую ночь?

Я пожимаю плечами.

— Не знаю. Наверное, большую часть.

Одна его рука соскальзывает с моего плеча, и он проводит ею по лицу. Честно говоря, на нем даже раздражение выглядит чертовски красиво. Хотя, если уж быть честной, на нем любая эмоция выглядела бы охуенно.

— Эм… а сколько это длилось? — Я замечаю, что кончиком пальца бессознательно рисую круг на его груди, на левой мышце, и только потом понимаю, что делаю. Резко сжимаю палец в кулак.

— Минут пять, наверное, прежде чем я вошел. Ты успокоилась почти сразу, как только я взял тебя на руки.

— То есть это было один раз?

— Да. Всего один.

Я стараюсь не показать, как у меня расширяются глаза. Обычно я просыпаюсь с криком несколько раз за ночь. Неудивительно, что сейчас я чувствую себя отдохнувшей.

Сквозняк от приоткрытого где-то окна заставляет дверь спальни качнуться, и я сразу цепляюсь взглядом за нее.

— Что с дверью? — На боку глубокая вмятина, будто от удара плечом, а ручка держится на честном слове.

Он не смотрит в ту сторону, его голос звучит жестко:

— Ты заперла ее, хотя я просил этого не делать.

— Я спрашиваю, что с дверью?

— Я всадил пулю в замок. Ну, если быть точным, три.

Я поднимаю взгляд к его глазам и заставляю себя удерживать его. Это пугает, потому что чем дольше я смотрю в эти пропитанные «Бароло» глубины, тем сильнее в них тону.

Мои глаза прищуриваются.

— Ты много во что стреляешь, когда я рядом.

Он берет мой подбородок между большим и указательным пальцем, и желание прижаться к нему становится невыносимым.

— Я бы расстрелял куда больше, если бы не думал, что это заставит тебя бежать без оглядки.

Я провожу языком по губам, и он смотрит на это так, словно умирает от голода. Потом я нехотя отстраняюсь от его груди. Хотя с его колен я так и не сдвинулась, и прошло уже несколько минут. Наверное, пора показать хоть какое-то намерение слезть.

— По крайней мере, есть одно, за что можно быть благодарной, — пытаюсь перевести все в шутку.

Его голос звучит ровно:

— И что же это?

— Мы не переспали, — я бросаю ему робкую улыбку, надеясь, что она выглядит как облегчение. Это только делает его взгляд темнее.

— О, Кастеллано. Если бы мы переспали, ты бы это точно почувствовала.

Воздух вырывается из моей груди, и все тело становится непослушным и тяжелым, когда я пытаюсь сдвинуться с его бедер. Он сказал это с такой уверенностью, с таким обещанием, что у меня перехватывает дыхание.

— Это как? — мой голос звучит прерывисто.

Он ждет, пока я неловко перебираюсь на покрывало, а потом резко встает и приближает свое полуголое тело ко мне. Кончики его пальцев скользят по моей щеке, и этот легкий след огня бьет прямо в мой клитор.

На краю его слов играет усмешка.

— Потому что ты бы до сих пор чувствовала меня у себя в животе, маленькая.

Его пальцы опускаются вниз, и мой взгляд невольно следует за ними туда, где под его шортами выпирает очевидная, огромная, эрекция. А потом он разворачивается и уходит, оставляя меня без воздуха и с такой дикой, жгучей фрустрацией, что мне хочется разрыдаться.

Когда я выхожу из своей комнаты уже помытой, одетой и чуть менее разбитой, чем была в спальне, Кристиано сидит в идеальном костюме и ботинках, зачерпывает ложкой хлопья и одновременно пролистывает сообщения на телефоне.

Я застываю у кухонного острова, не зная, куда себя деть.

Он даже не поднимает взгляда, и от этого я начинаю сомневаться во всем, что слышала и чувствовала с самого утра.

— Сав будет здесь через час, — произносит он.

Мой желудок уходит куда-то вниз.

Он кивает на хлеб и коробки с хлопьями, расставленные на столешнице.

— Хочешь завтрак?

Я просто смотрю на него.

Завтрак?

Завтрак?

Он только что сообщил мне, что через час я выйду отсюда, чтобы навсегда поселиться с мужчиной, которому буду служить до конца жизни как жена Коза Ностры, в то время как я все глубже тону в чувствах к его брату, а он думает, что я могу захотеть завтрак?

Я сжимаю зубы и прохожу через всю квартиру, чтобы в последний раз взглянуть на вид из окна.

Минуты тянутся в тишине, и я не могу поверить, что он способен так спокойно все это принимать.