— Ты останешься здесь. Точка.

Она часто моргает, словно только сейчас до нее дошло, что эта помолвка на самом деле значит: ее жизнь никогда больше не будет прежней.

— У меня завтра примерка платья, — произносит она, уставившись на стену за моей спиной.

— Я отвезу тебя.

Она резко переводит на меня взгляд.

— Ты собираешься отвезти меня на примерку свадебного платья?

Я пожимаю плечами.

— Конечно. Я не думаю, что это уместно.

— Почему нет? — мои глаза сужаются в вызове. — Я скоро стану твоим братом. Это вполне братский поступок.

Ее губы приоткрываются, и шея заливается легким румянцем. Я знаю, о чем она думает. Брат бы не признался, что хочет ее поцеловать. Брат бы не пялился на нее, пока она принимает душ.

Ее плечи опускаются.

— Я собиралась пойти с Аллегрой.

— А теперь ты пойдешь со мной. — Я полностью игнорирую совет Саверо пригласить ее всю семейку, чтобы избавить себя от необходимости разговаривать с ней. Я уже принял решение, что пока она под моей защитой, она будет принадлежать только мне.

— Ты голодна?

Она крепче прижимает полотенце к телу и задумчиво покусывает губу, а потом качает головой.

— Ты же весь день ничего не ела.

— Я не голодна.

Становится все сложнее выдерживать вид ее, стоящей передо мной с одним лишь полотенцем, которое отделяет жар ее кожи от моей. Я отворачиваюсь и иду к холодильнику.

— Я приготовлю тебе ужин. Иди, оденься.

— У меня нет чистой одежды.

Я достаю помидоры и кладу их на столешницу рядом с оливками и чесноком. Она настороженно следит за каждым моим движением.

— Возьми футболку и шорты в моей спальне. К утру я достану тебе еще одежду.

— Ты же не знаешь мой размер.

Я медленно провожу по ней взглядом.

— Могу примерно угадать.

Она сглатывает и еще крепче вжимает полотенце в тело.

Я киваю в сторону спальни.

— Иди.

Одна ее бровь изогнулась, и я вижу, как в ней просыпается настоящая Кастеллано.

— Ты позволишь мне рыться в своей комнате?

Я вытаскиваю из ящика острый шефский нож и верчу его в пальцах.

— Мне нечего скрывать.

Ее глаза лукаво вспыхивают.

— Отлично. Я могу задержаться.

Она разворачивается на носках, и во все стороны разлетаются капли воды.

Когда она исчезает из виду, я опираюсь ладонями о столешницу, вытягиваю руки и роняю голову. Я никогда не завидовал брату. Никогда не хотел того, что он унаследовал как первенец. Но она — единственное, чего я хочу, чего я жажду.

Саверо никогда не был самым приятным братом, но теперь, когда я знаю, что у него есть то, чего он не заслуживает, мне становится еще сложнее испытывать к нему хоть какие-то теплые чувства.

Я отбрасываю эту мысль, делаю несколько глубоких вдохов, а потом выпрямляюсь и принимаюсь за работу.

Трилби

Я вхожу в спальню Кристиано и закрываю за собой дверь, позволяя полотенцу соскользнуть на пол. Стоять под его пристальным взглядом, прикрытая лишь куском мягкой пушистой ткани, казалось неприличным, но я не могла заставить себя натянуть это черное платье, теперь, когда оно хранит в себе воспоминания о церкви, о том, как я сидела в машине с вооруженным человеком прямо снаружи и как моя челюсть была зажата рукой жадного мужчины, который, похоже, хочет меня так же сильно, как я хочу его.

Стоять голой в его спальне казалось неправильным и вызывающим. Он мог войти сюда в любую секунду. Он мог коснуться любого места на моем теле, какого только захочет. Мои щеки заливает жар от понимания того, что я бы позволила ему это.

Или… он мог бы просто смотреть.

Я знаю, каково это, когда тебя возбуждают. Я прочитала достаточно романтических книг и не раз позволяла своим пальцам блуждать ниже, чтобы понять, что вызывает это ощущение, что вытягивает его наружу и какое давление приносит облегчение. Но я никогда не ощущала, чтобы пространство между моих ног становилось таким тяжелым, пока равнодушный взгляд Кристиано не задержался именно там. Никогда не чувствовала, как обжигающая кровь проносится сквозь тазовые кости, заставляя пульсировать те места, о которых я даже не думала. Никогда не жаждала чужого прикосновения так, как жаждала его под его водопадом душа.

Я чувствую, как снова становлюсь горячей и тяжелой, пока не вспоминаю. Он не тот, за кого я выхожу замуж. Я резко трясу головой, но, как бы быстро ни делала это, он не уходит. Поэтому я засовываю образ его горящих глаз подальше, вглубь, и возвращаюсь к тому, чем должна заниматься.

Я подхожу к гардеробу. Как только массивные двери распахиваются, свет заливает ряды одежды. Это гардероб человека с ярко выраженным навязчивым стремлением к порядку. Вешалки висят на одинаковом расстоянии друг от друга, а одежда выглажена так, будто в ней не осталось ни единой складки. Костюмы расставлены по оттенкам: от черного к угольно-серому, от стального до цвета полуночного неба. Рубашки тоже лишь двух цветов: черные и белые. Галстуки аккуратно развешаны на внутренней стороне двери, снова выстроенные от темного к светлому и почти все монохромные.

Ни следа футболок или шорт.

Я закрываю двери и открываю следующий шкаф. Еще один светильник сверху освещает пять рядов обуви, вся из роскошной итальянской кожи, начищенной так, что в ней отражается сотня моих лиц.

Я сглатываю.

Оказывается, можно всерьез почувствовать себя напуганной из-за гардероба.

Следующий шкаф скрывает ящики. Беглый осмотр каждого из них показывает, что Кристиано либо фанат Мари Кондо, либо его домработница точно ей вдохновляется. Никогда в жизни я не видела, чтобы нижнее белье было скручено и аккуратно уложено в стопки. И он явно не хранит никаких секретов среди своей одежды. Никаких пистолетов, визиток или памятных вещей.

Я вытаскиваю пару шорт для бега из ящика, посвященного исключительно этому виду одежды, и снимаю с вешалки футболку. Оба предмета болтаются на мне словно мешок, но у меня не так много вариантов. Либо остаться голой, либо весь день ходить в полотенце.

Я провожу взглядом по остальной комнате. Кажется, здесь никогда не спали. Кровать огромная, из массивного дерева. Простыни темные и без единой складки. По обе стороны стоят тумбочки, каждая с простой, но чертовски дорогой лампой. На одной лежит триллер Джона Гришэма и пара очков для чтения. Я пытаюсь представить Кристиано в очках, но тут же выкидываю эту мысль, потому что даже это заставляет мои ноги дрожать.

Я выхожу из спальни и возвращаюсь на кухню. Кристиано поднимает взгляд и смотрит на меня второй раз, будто не веря своим глазам. Потом проводит тыльной стороной ладони по лбу.

— Пахнет вкусно, — я устраиваюсь на одном из высоких стульев у острова. — Арраббиата¹⁶?

Он фыркает так, словно приготовление чего-то настолько простого оскорбляет его.

— Путтанеска¹⁷.

Мой желудок издает предательский звук, несмотря на то что я совсем не чувствую голода.

Уголок его губ чуть поднимается, но он стирает эту тень улыбки так же быстро.

— Это фирменное блюдо, — добавляет он. — Паста шлюхи.

Он берет бутылку водки и плескает немного в соус.

— Разве хороший итальянский мальчик не должен оставлять готовку мамам или женам?

Он поднимает бровь и тянется за двумя мисками.

— А кто сказал, что моя жена будет уметь готовить?

Что-то вспыхивает во мне, и я нервно смеюсь.

— Все итальянские девушки должны уметь готовить.

— А кто сказал, что моя жена будет итальянкой?

Я хмурюсь.

— Но разве не такова традиция Коза Ностра? Все посвященные мужчины обязаны жениться на итальянке.

— Я больше не часть Коза Ностра, — отвечает он, перекладывая пасту в миски. Он берет их в руки, разворачивается ко мне, и его взгляд становится жестким и темным. — Так что я могу жениться на ком угодно.

Я ощущаю его слова, как удар, и мой взгляд опускается на пол.