— Я попрошу врача подойти и поговорить с вами. — Она кивает в сторону команды, которая уже молча, но быстро подсоединяет капельницы и мониторы к их новому пациенту. — Это может занять немного времени.

Я сглатываю.

— Нет. Мне нужен ответ. Сейчас.

Медсестра почти убегает, оставляя меня одного перед женщиной на больничной койке.

Она выглядит такой маленькой и невинной, но я знаю, что это обманчиво. Она сильнее большинства мужчин, которых я встречал. Она не просто позволила, она приказала мне прорваться сквозь ее барьер и оставить свое семя глубоко внутри. Это был вызов, будто она заявляла права на свое собственное тело, прежде чем будет вынуждена отдать его другому. Она несла на себе бремя спасения своей семьи, без жалоб, без слез. Она подставила щеку, когда я ушел, оставив ее на произвол судьбы. Я никогда не прощу себе, что сделал это так легко.

Мои мысли прерывает появление врача. Все это время я почти не дышал. Я не думал ни о чем, кроме ее выживания. Даже не вспомнил, что должен был бы сообщить ее отцу, что она в больнице. Даже не начал обдумывать в деталях, как именно я заставлю брата за это заплатить.

Все, что я знаю, так это то, что ответ начинается со слова «убить» и заканчивается словом «его».

— Мистер Ди Санто. — Рядом со мной появляется врач. — Могу я спросить, кем вы приходитесь Трилби Кастеллано?

Ауги, должно быть, уже сообщил им, кто она такая, но по позвоночнику все равно ползет ледяная струя.

— Она моя невестка. Она — часть семьи.

Она — моя.

— Она замужем за мистером Саверо Ди Санто? — На лице врача промелькивает тень сомнения. И он прав, что спрашивает, весь город уже знал бы, если бы Саверо на ней женился.

— Пока нет. И, блядь, никогда не будет.

— Простите, сэр, — врач нервно сглатывает. — Мне нужно поговорить с кем-то из ее кровных родственников, если это возможно.

— Я позвоню ее отцу. — Я хватаю его за руку, когда он пытается уйти. — И как только он подтвердит, что едет, ты расскажешь мне, в каком она состоянии.

Мой голос, жесткий и безапелляционный, заставляет врача замереть на месте, пока я прижимаю телефон к уху.

Кастеллано отвечает на рабочий номер после второго гудка:

— Кристиано. Не ожидал твоего звонка. Саверо сейчас в порту, тебе нужно с ним поговорить?

— Нет, — выпаливаю я. — И, пожалуйста, сделай мне одолжение: не говори ему, что я звонил. Мне нужно, чтобы ты мне доверился. Можешь приехать в больницу?

В трубке слышен щелчок закрывающейся двери, и шум грузовиков и контейнеров на заднем плане становится тише.

— Что-то случилось?

Я вдыхаю и сверлю врача взглядом.

— Надеюсь, что нет. Но тебе нужно быть здесь. Быстро.

— Речь о ней? Это Трилби?

Я не могу рисковать, если Тони хоть словом обмолвится перед Саверо, все пойдет к чертям. Поэтому я не отвечаю.

— Просто приезжай как можно скорее, — говорю я и сбрасываю вызов.

Поднимаю брови в ожидании. Врач кивает и указывает на пару стоящих поблизости стульев.

Я долго смотрю на Трилби, неподвижно лежащую на больничной койке, а потом опускаюсь на один из стульев, напряженный до предела, мышцы Ди Санто готовы сорваться в любую секунду и вырезать к хуям любого, кто посмеет встать у меня на пути.

— Ее состояние критическое, сэр. Мы делаем все возможное, чтобы стабилизировать работу сердца, и уже взяли анализы, чтобы выяснить, что стало причиной приступа.

— Это был яд, — говорю я. — Белая куколь.

Врач сужает глаза.

— Откуда вы знаете?

— Потому что… — дыхание обжигает легкие, как наждаком, — потому что именно это убило моего отца.

Врач мягко улыбается, но за этой мягкостью — холодная настороженность.

— При всем уважении, сэр, великий Джанни Ди Санто умер от сердечной недостаточности.

— А как вы называете то, что только что пережила Трилби Кастеллано?

На лице врача проступает тень.

— Почему вы думаете, что это именно белая куколь?

— Потому что мой брат держал это растение в нашем семейном доме. Я считаю, что он мог убить нашего отца.

Сказать это вслух, все равно что вогнать себе нож в грудь. Воздух вырывается из легких, и мне приходится сделать паузу. Как я мог этого не заметить? Если для Саверо было настолько очевидно, что отец хотел передать мне место дона, а не ему, то почему это не было очевидно и для меня? Неужели я был так ослеплен горем после смерти матери, что не видел ничего вокруг?

Если бы я остался, стало бы все яснее? Или Саверо почувствовал бы себя еще более загнанным?

А потом на меня опускается самый тяжелый вопрос из всех, как надгробная плита.

Мог ли я все это предотвратить?

Мог ли я спасти отца?

Возможно, если бы я меньше был занят собственной карьерой, я бы вовремя заметил, как рядом рушится чья-то жизнь.

Врач внимательно смотрит на меня.

— И я думаю, он пытался убить меня.

Он хмурится.

— Вас?

— Да. Яд был в стакане с водой. — Я киваю в сторону палаты, где лежит Трилби. — Но выпила его она, а не я.

— Вы уверены, что это белая куколь? — Он явно сомневается.

— Уверен. А что?

— Тогда нам придется провести другой набор анализов. Если это действительно в ее организме, мы введем специфическое противоядие.

Он поднимается и уже почти уходит, но вдруг оборачивается. В его глазах свежее, острое беспокойство.

— Нам стоит опасаться дона, сэр?

Вот на это я могу ответить с абсолютной уверенностью.

— Нет. Вам больше никогда не придется о нем беспокоиться.

Я жду, когда приедет Тони, и остаюсь рядом, пока врачи объясняют, в каком состоянии находится сердце Трилби.

— Именно поэтому ты хочешь поговорить с Саверо? — спрашивает Тони. В его голосе слышна паника, и в глазах я вижу тот самый ужас, который, похоже, уже бывал там прежде.

Я кладу руку ему на плечо.

— Он был последним, с кем я ее видел. Я хочу узнать, что он знает.

Его голос становится тише, напряженней:

— Ты думаешь, это его рук дело?

Я уверен в этом на все сто. Но не хочу отвлекать Тони от того, чтобы быть рядом с дочерью.

— Я не знаю. Но можешь мне поверить, кто бы за этим ни стоял… я прослежу, чтобы он больше никогда не проснулся.

Тони стиснутыми челюстями кивает, и между нами проходит молчаливое согласие.

Мои ноги стоят прочно, позвоночник вытягивается, а решимость зашкаливает к чертовой матери.

— Я докопаюсь до правды.

Тони смотрит на меня с жесткой решимостью, а потом стиснув зубы бросает:

— Тебе, блядь, лучше это сделать.

Я оставляю его стоять у постели дочери, не верящего в происходящее, и иду искать свою машину. К счастью, кто-то догадался убрать ее с проезда, чтобы не мешала скорой. Возле нее стоит молодой медик и, завидев меня, буквально замирает в благоговении.

— Мистер Ди Санто, — говорит он, почти кланяясь, и тут же отступает в сторону.

— Спасибо, парень. — Я кидаю ему свернутую пачку купюр, сажусь за руль и завожу двигатель.

Кристиано

Я тихо захлопываю дверцу машины и осматриваюсь. Мне еще никогда не доводилось бывать в порту Тони Кастеллано, но, черт возьми, стоило приехать сюда раньше. Сразу видно, что за этим местом ухаживают. Дороги чистые, все аккуратно, и рабочие выглядят в основном спокойными и довольными. Только те, чьи взгляды на мгновение скользят в мою сторону, начинают выглядеть напряженными.

Три огромных контейнера выстроены бок о бок. На одной из дверей висит табличка, указывающая, где находится приемная для посетителей. Полагаю, остальные два — это офис Тони и комната отдыха для работников.

Я открываю дверь приемной, и две женщины поднимают головы. Обе постарше, примерно возраста Аллегры, и, похоже, были погружены в работу — до тех пор, пока не увидели мое лицо. Теперь на них написано в основном одно: тревога.

Одна из них встает.

— Мистер Ди Санто... Чем могу помочь?