— Что ты будешь делать, когда я уйду? — спрашиваю я.

Он глотает ложку хлопьев.

— Соберу вещи.

Я чувствую, как кожа на лбу натягивается. Хочется заплакать.

— Значит, ты уезжаешь.

— Ты всегда знала, что я это сделаю.

— Это не значит, что мне от этого легче.

Он встает и поворачивается ко мне лицом, когда я отворачиваюсь от окна.

— Мне совсем не нравится, что ты выходишь замуж за моего брата, но у меня нет другого выхода, кроме как смириться с этим.

Я тяжело выдыхаю:

— Я…

Он поднимает руку.

— И не пытайся искать способ, как нам все это сохранить. За последние четыре недели я прокрутил в голове тысячу разных вариантов, и каждый раз все сводилось к двум вещам, которые не подлежат обсуждению.

— К двум? — шепчу я.

— Ты не можешь подвести своего отца, Кастеллано. Если ты попытаешься отказаться от этого брака, мой брат выдернет вилку из розетки всей сделки. Он использует силу своей армии, чтобы раздавить твою семью, и, в отличие от меня, он не станет сдерживать пули. Он годами смотрит на порт твоей семьи. Наш отец не хотел вырывать его у вас из-под ног, но теперь, когда его нет…

Кровь в жилах стынет, осознание цепляется за зловещий факт, что именно тот мужчина, о котором сейчас говорит Кристиано, вот-вот войдет сюда и увезет меня к себе домой.

— Звучит так, будто ты сам это не одобряешь, — обвиняюще произношу я. — Почему ты позволяешь ему провернуть все это?

Он проводит рукой по волосам, с силой сжимая пряди, а потом опускает руку вниз.

— И это подводит меня ко второй вещи, которая не обсуждается, — говорит он с тоном, отягощенным поражением. — Я не согласен с тем, как Сав ведет дела. Я не хочу того, чего хочет он. И уж точно я не одобряю его методов. Но…

Я делаю к нему два шага. Мне нужно услышать, почему Кристиано позволяет своему зверю-брату обращаться со мной и моей семьей как с пешками.

— …Я обязан ему своей жизнью.

Я сглатываю и отступаю на шаг назад.

— Что?

Он хрустит костяшками пальцев, и мой взгляд невольно падает на напряжение в его руках.

— Когда мы были детьми, я упал за борт дедушкиной лодки и запутался в канатах. Саверо разрезал их и вытащил меня. Я был без сознания, но в итоге очнулся. Если бы он опоздал хоть на пару секунд, я бы погиб.

Мысль о том, что в тот день Кристиано мог умереть, внезапно накрывает меня с головой, и я иду к дивану, почти падая на него. Он подходит следом и опускается на колени, оказываясь лицом на уровне моего.

— Я не люблю своего брата. — Он произносит каждое слово с особой тщательностью. — Я не понимаю его. Я точно не считаю, что он достоин тебя... Но я не был бы жив сейчас, если бы не он.

Моя голова пустеет от всех этих «и жили они долго и счастливо», о которых я так смело мечтала с мужчиной, стоящим передо мной на коленях, и вместе с ними уходит каждая капля надежды.

Он тянется, берет локон моих волос и пропускает его сквозь пальцы. Потом закрывает глаза, позволяя пряди выскользнуть из его руки.

— Если бы он не спас меня в тот день, я бы никогда не встретил тебя.

Я медленно киваю, и по моей щеке скатывается слеза, падая на отполированный пол.

— Так что... — Он мягко поднимает мой подбородок. — Мы будем братом и сестрой, Кастеллано. И хотя это совсем не то, чего я хочу, это лучше, чем то, чем мы могли бы стать. А именно ничем.

Я выдавливаю улыбку сквозь дрожащие губы.

— Брат и сестра.

Трилби

Густой, тяжелый бас становится для моих ушей самой желанной музыкой, когда мы возвращаемся в дом. Голова слегка кружится от сигареты, из которой я только что сделала пару затяжек. Я не курю, мне не нравится ни вкус, ни запах, но сейчас у меня настроение для бунта, и никто не знает, что я здесь. Никто, кроме Лорны, одной из горничных Саверо, которая видела, как я сбежала под покровом темноты.

С той ночи, когда я встретила Кристиано, я почти не узнаю себя. Я не испытывала такого желания восстать с тех пор, как была маленькой девочкой. Будто та девочка все еще живет во мне, рвется наружу, но годы, проведенные в сокрытии своей боли и попытках защитить семью от силы собственных чувств, надежно заткнули ей рот.

Саверо едва сказал Кристиано пару фраз, когда приехал за мной два дня назад. Я начинаю задумываться, насколько они на самом деле близки. Я сидела на заднем сиденье его машины и смотрела, как улицы проплывают мимо, не становясь ни капли красивее, даже когда мы въехали в более солнечные кварталы Лонг-Айленда. Мой жених провел всю дорогу, уткнувшись в телефон, и время от времени срывался на раздраженную тираду по-итальянски в адрес своих перепуганных капо. А потом, будто мне было мало ощущения, что я здесь лишняя, он высадил меня в пустынном крыле дома, обставленном кое-как и без души, и тут же снова исчез, уехав хрен знает куда и хрен знает на сколько.

Я почувствовала облегчение, хотя должна была бы испытать разочарование. Я до сих пор не знаю, куда он уехал, и прости меня, отец, но мне плевать.

Хотя я ненавидела быть одной в этом огромном, пустом доме, мне нужно было это пространство, чтобы переварить мысль о том, что мне придется строить отношения со своим новым «братом». Одна только эта идея заставляет меня хотеть провалиться под землю и никогда оттуда не вылезать, и сейчас мне меньше всего хочется с этим сталкиваться.

Я просто хочу вытрясти свою тоску танцем.

Именно поэтому я рискнула и ускользнула прямо из-под носа охранников Саверо, прикрывшись визитом к своей якобы «больной» сестре. И теперь, когда огни этой домашней вечеринки сливаются с клубящейся в моей голове никотиновой дымкой и запретный пунш скользит по горлу, я испытываю непередаваемое самодовольство от того, что решилась.

— Сегодня без рваного подола и розовых волос? — шутит Сандрин, пока мы пробираемся к импровизированному танцполу. Вечеринка проходит у одного из наших одноклассников, и я почти уверена, что этот дом точно не принадлежит Ди Санто.

Я вызывающе приподнимаю бровь.

— Не нужно. Никто даже не знает, что я здесь.

Она хлопает меня ладонью и, сделав круг со стаканом в руке, делает большой глоток.

— Ну и как там твой сутенер с пушкой? — спрашивает она сквозь смех.

— Он не сутенер, — выдыхаю я, закатывая глаза.

— Вел он себя так, будто ты его собственность, милая. И, боже, как он вообще прошел туда с пушкой? Там же, кажется, были металлоискатели на каждом углу…

Я тихо стону в свой стакан.

— Его семья владеет этим баром.

— Ну, это один способ обойти правила, — отвечает она и снова шумно отпивает. — Так он будет твоим зятем? — В ее взгляде мелькает озорный огонек, от которого мне становится не по себе.

— Да, все верно.

— И... он свободен?

Мое сердце сжимается.

— Думаю, да.

— В таком случае, милая, я жду приглашение на эту свадьбу.

Я залпом выпиваю половину пунша и натягиваю на лицо вымученную улыбку.

— Знаешь ли ты, что около тридцати процентов женщин встречают своих будущих мужей на свадьбах друзей? Это может быть тот самый случай, Трил. Он может оказаться тем самым. А мы могли бы стать сестрами. Разве это не было бы потрясающе?

Что-то горькое болезненно сжимается в груди.

— Думаю, ты забыла, что в ту ночь сама улизнула через черный ход с каким-то незнакомцем.

Она останавливается и смотрит на меня.

— Трилби, за кого ты меня принимаешь? Я шутила. Этот мужчина не сводил с тебя глаз, а когда я вернулась внутрь, он уже выгнал всех из клуба, потому что... потому что, ты слишком близко потанцевала с каким-то парнем?

Каждая мышца моего тела напрягается. Я прекрасно понимаю, что только что угодила в это запретное пространство, где начинаешь вести себя ревниво из-за человека, который тебе не принадлежит, а потом слышишь правду от того, кто все видел.

Я не успеваю зацепиться за эту мысль, потому что взгляд Сандрин резко цепляется за что-то у меня за спиной, и ее лицо заметно бледнеет.