Теперь я точно уверен, что это проверка. Меня накрывает краткий укол беспокойства: а вдруг он знает, каким был план отца? Но нет, это невозможно. Отец унес этот план с собой в могилу, и Аугусто был так ему предан, что скорее сам бы сдох, чем проговорился.

— Тебе он и не нужен. У тебя есть Николо, Беппе, Бенни… И Донато, кстати, отличный капо. Хорошие люди остались рядом.

Уголок его губ чуть поднимается.

— Я и не переживаю.

Я поднимаю стакан к губам, но тут в голову приходит одна мысль.

— Знаешь, я в последнее время часто вспоминаю тот случай, когда ты вытащил меня из воды.

На лице Саверо что-то еле заметно дрогнуло.

— На самом деле, это все из-за слов Тони Кастеллано.

Трилби мельком смотрит на меня.

— Чтобы перерезать тот канат, в котором запуталась моя нога, нужен был чертовски острый нож. Чем ты тогда воспользовался?

Он моргает медленно, будто в замедленной съемке, а потом отвечает гладко, без запинки:

— Складным ножом, который Nonni ²²держал в трюме. Мы тогда вырезали рисунки на деревянных досках на палубе.

Я не помню, чтобы мы что-то вырезали, но это похоже на нас. К тому же, для ребенка это была жуткая травма, неудивительно, что я не помню всех деталей.

— Быстро ты тогда сообразил, fratello.

Трилби переводит взгляд с меня на Саверо, сжимая одну ладонь в другой.

Он смотрит на меня с недоверием.

— Так что сказал Аугусто?

— Ничего особенного. — Я пожимаю плечами. — В основном говорил об отце. Ты же знаешь, как они были близки.

— Хм. Иногда даже слишком. — Саверо откидывает голову назад, глядя на меня исподлобья.

— Почему ты так думаешь?

— Они были слишком скрытными. Даже от меня многое утаивали.

Он идет к окну, и я обхожу кухонный остров, чтобы не отставать. Когда он поворачивается спиной, я ставлю стакан на столешницу рядом с ее, и, отступая, ненадолго касаюсь пальцами ее руки.

Просто напоследок.

У нее перехватывает дыхание, и в животе вспыхивает пламя от одного этого прикосновения.

— Связь между доном и его заместителем должна быть нерушимой, ты же это прекрасно понимаешь. На кону сотни жизней и миллиарды долларов. Они многое скрывали и от меня тоже.

Саверо смотрит в окно. Его лицо холодно, голос отстранен, когда он отвечает:

— Даже когда мне исполнился двадцать один, а отец в этом возрасте уже стал заместителем, они все равно держали меня в неведении. И не думай, что я не знал, сколько раз отец умолял тебя пересмотреть свое решение уйти после того, как убили маму.

Я не отрицаю. В этом нет смысла.

Саверо говорит, стискивая зубы:

— Он умолял тебя больше раз, чем хоть раз доверился мне.

— Почему ты заводишь об этом разговор именно сейчас? — Я прячу руки в карманы, но остро чувствую тяжесть пистолета за поясом и присутствие дрожащей женщины у кухонного острова, которая все это слышит. — Потому что я навестил Аугусто? Да я и раньше не раз к нему заходил, и тебя это никогда не волновало.

— Тогда отец был еще жив, а ты был связан по рукам и ногам своей жизнью в Вегасе.

Я стараюсь сохранить ровное дыхание, когда отвечаю:

— И что теперь изменилось?

Он медленно поворачивает голову в мою сторону.

— В этот раз ты не выглядишь таким уж желающим уехать.

— Но ведь я уезжаю, не так ли? — Я почти физически чувствую, как у Трилби под кожей дрожат кости. — Я думал, я просто заехал попрощаться, а не попасть под допрос испанской Инквизиции.

Саверо внезапно разворачивается и идет к Трилби, но резко замирает на полпути. Она отступает на два шага от острова. В ее глазах страх. И от этого волосы у меня на руках встают дыбом. Он что-то сделал с ней? Одна только эта мысль вбивает меня в пол. Если бы я хоть на секунду заподозрил, что он поднял на нее руку или даже просто угрожал, я не отвечал бы за свои поступки.

Теперь мы с Саверо стоим по разные стороны кухонного острова и сверлим друг друга взглядом, и я невольно думаю, куда делась та братская связь, что раньше между нами была? Я даже не помню, когда в последний раз ее ощущал. Помню только долг. Он однажды спас мне жизнь, и, наверное, поэтому до сих пор перед глазами стоит картина, как отец наставил на него пистолет у лодочного сарая, настолько она выбивает меня из равновесия.

— Это не испанская Инквизиция. — Его улыбка появляется внезапно, но в ней нет ни капли искренности. — Мне просто интересно, о чем вы говорили с Аугусто.

Я опускаю плечи.

— Ничего важного.

Прищуриваюсь.

— У вас здесь все в порядке?

Саверо кладет руку на остров, и в свете позднего дня я замечаю, как блестит отцовское кольцо на его пальце.

— Все прекрасно, — спокойно отвечает он. — Правда ведь, Трилби?

Она вздрагивает, но тут же пытается это скрыть.

— Да, Саверо.

Сердце сжимается так сильно, что перехватывает дыхание, и внезапно меня охватывает усталость. Во рту пересохло. Я хватаюсь за стакан и залпом допиваю воду.

— Мне пора.

Трилби шумно втягивает воздух, но я не могу на нее смотреть. Я вообще не могу думать, пока нахожусь здесь. Мне нужно уйти. Нужна дистанция. Я уже попросил Ауги присматривать за ней. Позвоню еще паре отцовских солдат.

— Конечно. — Уголки губ Саверо приподнимаются. Это самая широкая его улыбка с тех пор, как я вернулся. — Спасибо, что заехал.

Он провожает меня до двери, и мне становится чуть легче — не нужно оборачиваться и смотреть на то, что я оставляю позади.

— Счастливого пути, fratello. — Он обхватывает мое лицо чуть крепче, чем хотелось бы, и целует в щеку. — В следующий раз не пропадай так надолго.

Я медленно качаю головой.

— Не буду.

Трилби

Моя грудь вот-вот разорвется от того, что я затаила дыхание с той самой минуты, как Саверо и Кристиано вышли из комнаты. Я знала, что Саверо хочет проверить, говорю ли я правду, когда твержу, что меня не тянет к его брату, но здесь было нечто большее. Гораздо большее. И в этом всем нет ни капли смысла.

Кто такой Аугусто и почему Саверо так бесится из-за того, что Кристиано навестил его? Когда он вообще успел его навестить и зачем? Разве он не понимал, что Саверо взбесится?

Между братьями что-то происходит. Что-то, в чем замешана вся семья Ди Санто, и не только кровные родственники, но и те, кто был «создан» в этой семье. И у меня мерзкое предчувствие, что Кристиано навсегда окажется втянут в этот мир, хочет того Саверо или нет.

У меня голова идет кругом от вопросов, и я опускаюсь на один из стульев. Кристиано ушел. Я только что видела, как он вышел из этого дома и даже не обернулся. И, честно говоря, я рада, что он этого не сделал, потому что Саверо ждал. Он выискивал хоть какой-то знак. Такое ощущение, что ему просто нужна причина, чтобы сорвать эту сделку, чтобы вломиться в порт, снести к черту все двери и забрать у моего отца все, не связываясь с хлопотами, которые тянет за собой свадьба.

Кристиано тоже оказался бы в опасности. Не то чтобы он не смог за себя постоять, я видела ту тьму, что мерцает в глубине его глаз. Я знаю: он убьет, прежде чем кто-то убьет его. Но он был прав, что ушел.

Но это вовсе не значит, что мое сердце не разлетелось пополам.

Горло саднит от усилия сдержаться и не разрыдаться. Я делаю пару глотков воды, прежде чем осознаю, что это не мой стакан. У края крошечный скол. Значит, Кристиано выпил из моего. И все же он коснулся губами этого, прежде чем поставить его рядом с моей рукой и провести кончиками пальцев по моей коже. Я снова подношу стакан к губам, замираю, касаясь того самого места, где были его губы, и вдыхаю каждый оставшийся в нем его вдох.

Я не поднимаю головы, пока Саверо не возвращается в дом. На его лице выражение нездорового удовлетворения.

— Либо ты действительно ни при чем, либо тебе прямая дорога на вручение «Оскара» за лучшую роль, — говорит он, проходя мимо, и кажется, будто его присутствие становится легче. — Впрочем, это уже неважно. Думаю, мы больше не увидим моего брата.