А отвлечения в белых платьях мало помогают.

Я бросаю последний взгляд на нее, она сидит на барном стуле, а тусклый свет рисует на ее милом лице оттенки трагедии, делая ее от этого еще красивее.

Затем я выхожу в темноту.

Трилби

Тошнота поднимается по пищеводу и срывается в унитаз. Я чувствую, как чья-то рука гладит меня между лопаток, а другая придерживает волосы, чтобы они не лезли в лицо. Я прижимаю запястье ко рту, но меня снова выворачивает, и на этот раз выходит еще больше жидкости.

Голова начинает болеть с новой силой, стоит только взглянуть вниз.

Она синяя.

— Уф, Трилби. Что ты вчера пила?

Я тянусь назад и сжимаю руку сестры. Когда в животе уже не остается ничего, что можно было бы выблевать, я соскальзываю с пяток и опускаюсь на пол.

Сера подает мне стакан воды, а потом садится рядом на плитку, скрестив ноги.

— Ты в порядке?

Я качаю головой. Все плывет, и, как ни странно, именно в такие дни мне так даже лучше, чем когда все кристально ясно.

Потому что если ясно, значит, я все помню.

Каждую. Чертову. Деталь.

А я не хочу. Потому что это больно.

Пять лет назад, в этот самый день, я сидела на заднем сиденье маминой машины и смотрела, как ее жестоко убивают прямо у меня на глазах. Тот, кто сказал, что время лечит, никогда не вытирал с лица кровь собственной матери.

— Даже представить не могу, каково это, — тихо говорит Сера. — Снова и снова это переживать.

Я делаю глоток воды и сразу ощущаю, как прохлада успокаивает горло.

Я была старшей из четырех сестер, а Сера — второй по старшинству. Между нами всего год разницы, так что мамино убийство ударило по ней не меньше, чем по мне. Но есть два "но": во-первых, в тот день ее не было рядом, а во-вторых, она вообще не любит об этом говорить, предпочитая закапываться в гороскопы и расклады таро.

Контессе было двенадцать, когда умерла мама, а Бамбалине — десять. Тесс выросла озлобленным подростком, для которого черный цвет стал предпочтительной эстетикой, отвращение — повседневным настроением, а анархия — орудием правосудия. А Бэмби все еще остается ребенком. Милой, доброй, помешанной на пони девочкой, которую воспитывали и оберегали три упрямые сестры и слегка поехавшая тетка.

Я тяжело вздыхаю:

— Я все надеюсь, что со временем видения начнут стираться. Но они не стираются.

Сера наклоняет голову набок:

— Может, когда закончишь колледж, тебе стоит уехать. Переехать в какое-нибудь новое место. Сменить обстановку. Мне кажется, невыносимо жить среди этих улиц и людей, которые постоянно напоминают тебе о маме и о том, что произошло. Я бы ужасно скучала, но если это поможет тебе избавиться от видений, я поддержу тебя на все тысячу процентов.

— Звучит красиво, но папа этого не позволит, — говорю я с обреченным вздохом.

— Поговори с ним, Трилби, — настаивает Сера. — Он же знает, через что ты прошла… и через что до сих пор проходишь. Может, он и согласится. Хотя бы на пару месяцев.

Я качаю головой.

Хотя между нами с Серой всего год разницы, я знаю о папином бизнесе куда больше, чем все остальные в семье. Пусть он официально и не стал членом мафии, но для семьи Ди Санто он надежный и уважаемый партнер. Он владеет Castellano Shipping Co, а это одно из крупнейших портовых предприятий в городе. Ди Санто интересовались им столько, сколько я себя помню.

До маминой смерти я жила в блаженном неведении и даже не подозревала, насколько тесно семейный бизнес связан с мафией. Но потом мне понадобились ответы, и я нашла их в папином кабинете. Оказалось, что мы перевозили далеко не только «пищевые продукты». Разве что ты относишь к ним огнестрел, патроны и кокаин.

— Это слишком опасно. Особенно сейчас, когда Джанни мертв. Папе нужно заново выстраивать отношения с тем, кто придет ему на смену.

Сера гладит моюй ладонь большим пальцем:

— Как думаешь, кто это будет?

Я пожимаю плечами. Я, конечно, не эксперт во всем, что касается мафии, но кое-какие имена я регулярно слышу в папиных разговорах.

— Аугусто Дзанотти? Бенито Бернарди?

Сера морщит нос:

— Разве Бенни Бернарди не их консильери?

Перед глазами всплывает его лицо, все в шрамах, с челюстью, будто вырезанной из железа, и меня передергивает. Формально консильери должен быть советником семьи по юридическим вопросам, но стоит только взглянуть на Бернарди, как становится ясно: он предпочитает решать дела по-своему. И руками.

— Кажется, да. А Аугусто был правой рукой Джанни. Он, скорее всего, и станет новым доном.

— А не его сын, Саверо?

Я не думала о нем. Он вообще не высовывается, я даже не уверена, что смогу узнать его в лицо.

— Может быть, — бормочу я. На самом деле мне плевать.

— Он был здесь вчера, — осторожно говорит Сера, наблюдая за моей реакцией.

— Кто был?

— Саверо Ди Санто.

По коже пробегает ледяная волна. Все волоски встают дыбом.

— Когда?

— Пока ты… ну… была в отключке.

Пульс начинает стучать в ушах, а в животе поселяется тяжелое предчувствие.

— Зачем он приходил?

— Я не знаю. Я попыталась подслушать, но Аллегра прогнала меня. Он пробыл в папином кабинете как минимум час.

— Наверное, дело в порте, — говорю я. — В этом все дело. Там были контракты...

Я не хочу вдаваться в подробности. Не хочу, чтобы Сера переживала за наш семейный бизнес так же, как теперь переживаю я.

— Может, Саверо просто хотел убедиться, что все идет по плану.

— Звучит логично.

Она будто бы немного успокаивается — пока ее брови не сдвигаются на переносице. А этот взгляд у Серы никогда не сулит ничего хорошего.

— Что такое? — спрашиваю я.

— Прошлой ночью было солнечное затмение.

Я сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Астрология — это ее язык. Я не разбираюсь в нем, но уважаю то, как она с его помощью пытается упорядочить хаос вокруг.

— И что это значит?

— Новолуние часто символизирует новое начало, — объясняет она. — А затмение особенно сильное.

— Может, папа заключил какой-то новый контракт, — предполагаю я.

— Хм. Возможно.

Ее взгляд уходит куда-то в сторону.

— Тебе не обязательно сидеть со мной, Сера. Со мной все будет в порядке.

Я знаю, что ей куда больше хочется запереться у себя в комнате, в окружении учебников и колод.

— Точно?

Я сжимаю ее руки:

— Точно. И спасибо тебе.

Она чуть приподнимает подбородок, будто не догадывается, насколько она потрясающая сестра, просто потому, что осталась рядом, пока меня выворачивало наизнанку.

— Правда. Мне очень важно, что ты была здесь.

Сера поднимается с пола и проводит рукой по моим волосам:

— В любое время, Трил. Увидимся за ужином?

— Да, хорошо.

— А теперь марш обратно в кровать, — говорит она с улыбкой. — Тебе явно не помешает еще немного поспать.

Я киваю и смотрю, как за ней закрывается дверь в ванную.

Я еще толком не поднялась на ноги, когда дверь вдруг распахивается. Сера снова появляется на пороге, и на этот раз ее лицо вспыхивает, а глаза расширяются.

— Трилби… Папа хочет видеть тебя у себя в кабинете. Прямо сейчас.

У меня все застревает в горле. Папа никогда не вызывает меня к себе в кабинет.

— Он сказал зачем?

— Нет, но звучит серьезно. И срочно.

Вот дерьмо.

Поверх первой волны похмелья медленно опускается вторая — тяжелая, как туча, набитая дождем. А вдруг я натворила что-то вчера? Я ведь пью, чтобы забыть, а значит, всегда остается риск, что я могла сделать что-нибудь, о чем пожалею.

— Хочешь, я пойду с тобой? — спрашивает Сера. — Могу постоять у двери… поддержать тебя морально.

Я слабо улыбаюсь:

— Нет, все нормально. Но спасибо, что предложила. Что бы я без тебя делала?

— Скорее всего, то же, что и сейчас, — отвечает она своим мягким голосом. — Ты справляешься со всем сама. У тебя кожа толще, чем у любой из нас.