— Эм, Трил, ты уверена, что никто не знает, что ты здесь?

— Да. А что?

Громкий грохот обрывает музыку, и с краев комнаты раздаются испуганные вскрики.

Я резко разворачиваюсь, чтобы проследить за взглядом Сандрин, и мгновенно жалею об этом.

— Кастеллано…

Мое сердце делает болезненный скачок, когда Кристиано Ди Санто прорывается ко мне сквозь толпу. Моя первая инстинктивная реакция, вскинуть руки, если не в знак капитуляции, то хотя бы чтобы замедлить его и не дать опозорить меня перед друзьями.

Но он не понимает намека и не замедляется.

Я начинаю пятиться назад, но уже слишком поздно. Он достигает меня слишком быстро, наклоняется, обхватывает рукой мои бедра сзади и легко закидывает меня себе на плечо.

Все превращается в размытую картину, когда он резко разворачивается и широкими шагами идет обратно. За нами из дома тянется шлейф изумленных вздохов, словно легких порывов ветра.

Как только прохладный ночной воздух касается моей кожи, я прихожу в себя.

— Поставь. Меня. На землю! — кричу я, но голос срывается и звучит слишком прерывисто.

Когда он даже не реагирует и не сбавляет шага, я начинаю колотить его по спине кулаками. Удары получаются мелкими и бессильными, но я не останавливаюсь. Я когда-то читала, что если ты думаешь, будто слишком мал, чтобы что-то изменить, значит, ты никогда не ночевал в комнате с комаром. Ну что ж, я намерена стать самым свирепым комаром в его жизни.

Если бы только мои кулаки могли оставить на нем хоть малейший след…

Я поднимаю голову и вижу, как люди толпой вываливаются из здания, чтобы уставиться на то, как меня в перевернутом виде выносят на улицу. Меня накрывает такая волна унижения, что кажется, кожа вспыхивает огнем.

Позади раздается щелчок открывающейся двери машины, и в следующий миг я лечу в воздухе, чтобы с глухим, унизительным стуком приземлиться на пассажирское сиденье машины Кристиано.

Стоит ему отпустить меня, я хватаюсь за ручку и со всей силы толкаю дверь, тщетно пытаясь вырваться. В ответ он перекидывает ремень безопасности через мое тело, тыльной стороной ладони скользя по моим грудям, и резко фиксирует меня. Стоит мне только потянуться, чтобы расстегнуть его, как он срывает с себя галстук, ловит мои руки, закидывает их за подголовник и с такой скоростью, с какой мое полупьяное сознание не успевает сообразить, стягивает запястья узлом.

Я дергаюсь, бессильно извиваясь, и в этот момент пассажирская дверь с грохотом захлопывается.

Кристиано спокойно обходит машину спереди и садится рядом, даже не удостоив меня взглядом.

— Ты не можешь держать меня связанной, — выплевываю я слова. — Это небезопасно.

— Не так небезопасно, как если бы ты решила вылететь из машины, пока я еду по трассе, — отвечает он с безмятежной плавностью.

Моя грудь вздымается и опадает от злого, сбивчивого дыхания, и от этого унижение только усиливается, потому что с каждым вдохом мои груди нагло выпячиваются вперед.

— Мне неудобно, — выдыхаю я.

— Нужно было подумать об этом до того, как ты начала сопротивляться.

Он заводит двигатель и спокойно выезжает на улицу.

Мое раздражение тяжелой волной клокочет в груди.

— Куда мы едем?

— Ко мне. Ты явно не заслужила доверия, чтобы оставаться в доме одна.

Мое сознание мгновенно темнеет.

— Как ты узнал, где меня искать?

— Удивительно, чего можно добиться обещанием новой машины и парой отгулов, особенно от тех, кому нечем торговаться.

Лорна.

Вина мгновенно обрывает меня.

— Пожалуйста, не наказывай ее.

Он темно усмехается, и я отвожу взгляд в окно, прожигая стекло злым прищуром.

— Что ты делал в доме? — резко бросаю я.

— Проверял, как ты.

Я устало трясу головой.

— Это больше не твоя обязанность. Тебе не нужно все время меня контролировать.

— Нет? Я должен просто позволить тебе шляться по вечеринкам в самом стремном районе города без какой-либо охраны?

— Никто не собирается причинять мне вред, — говорю я и закатываю глаза.

— Не будь так уверена. И потом, Кастеллано, боль — это далеко не единственное, от чего тебя стоит оберегать.

Я стискиваю зубы.

— Тогда от чего?

— Похищение, — он проводит ладонью по подбородку. — Из тебя вышла бы отличная разменная монета для выкупа.

Ох.

Его слова вонзаются в живот, словно нож. Ему плевать на то, что кто-то может захотеть причинить мне боль, чтобы отомстить моей новой семье; его волнует только то, чтобы его семье не пришлось тратить деньги на мою защиту.

Мои губы презрительно кривятся.

— Тогда просто не плати. Оставь себе свои деньги и пусть они заберут меня.

Его голос звучит, как удар кремня.

— Это, пожалуй, самая идиотская вещь, которую я когда-либо слышал из твоих уст.

Жестко.

Не знаю почему, но мне нравится, что я смогла его задеть. Хочется сделать это снова.

— А еще лучше… — я прищуриваюсь, — сделай это после свадьбы. Так Саверо получит свою долю порта, но ему не придется иметь дело с женой, которая ему на самом деле не нужна.

Из его груди вырывается низкий рык, и моя кожа мгновенно вспыхивает жаром.

— Клянусь Богом, Кастеллано, если ты скажешь еще хоть слово сегодня, мне придется самому вышвырнуть тебя из этой машины.

Я бы прикрыла улыбку пальцами, но мои руки связаны, поэтому просто отворачиваюсь к окну, довольная тем, что он наверняка видит мое торжествующее выражение в отражении.

Мы едем в тишине долгих десять минут, и все кровообращение уходит из моих рук.

Я поворачиваюсь к нему с обвиняющим взглядом.

— Я не чувствую пальцев.

— Хорошо, что они тебе сейчас ни для чего не нужны.

Я надуваю губы.

— Мне придется пописать, когда мы приедем. Как ты предлагаешь мне снять трусики?

Он сжимает челюсти так, что скрежет слышен даже сквозь ровное урчание двигателя.

— Что я сказал насчет разговоров?

Я склоняю голову.

— Ты сказал, что я не могу сказать одно слово. Но ты не уточнил про несколько.

— Я сказал: «Еще одно слово». Ты что, дразнишь меня, Кастеллано? Имей в виду, когда дело доходит до наказаний, я никого не щажу.

— То есть ты хочешь сказать, что у тебя нет любимчиков?

— У меня их нет.

Я прикусываю губу, обдумывая, стоит ли говорить то, что крутится на языке.

— Даже новая сестра?

Он перестает сжимать челюсти и тяжело сглатывает. Его голос звучит тоньше, когда он отвечает:

— Ты еще не моя сестра.

— Нет, но, держу пари, ты уже считаешь дни, — ядовито усмехаюсь я.

— Не совсем.

— Почему же? У меня огромный опыт быть сестрой. На самом деле, если спросить Серафину, она скажет, что я лучшая.

Он продолжает молча стискивать зубы, сосредоточившись на дороге.

— Я лучше всех обнимаю, — шучу я, решив дожать его и вытащить хоть какую-то реакцию.

— Я не люблю обниматься, — резко отрезает он.

— А вот в это трудно поверить, — отвечаю я, вспоминая, как он всю ночь держал меня в своих руках, когда мне снились кошмары.

— Это не в счет, — сквозь сжатые зубы произносит он.

— Держу пари, я смогу тебя перевоспитать, — я вызывающе приподнимаю бровь. — Как минимум, я буду щекотать тебя, пока ты не сдашься.

— Осмелишься щекотать, я сломаю тебе пальцы.

— Жестковато, — бормочу я, тайно радуясь любой его реакции. — Зато я готовлю лучшие ночные пиры на пижамных вечеринках.

Он прикусывает нижнюю губу, и уголок его рта все же предательски дрогает в улыбке.

— Я не ношу пижамы.

Вспышка жара пронзает меня внизу живота и перехватывает дыхание. Я тяжело сглатываю, отталкивая от себя навязчивый образ Кристиано нагого, и говорю дальше, будто ничего не случилось.

— Зато в подушечных боях ты бы точно победил, — задумчиво протягиваю я почти себе под нос. — У меня верхняя часть тела совсем слабая. А сейчас тем более, когда вся кровь окончательно ушла из рук.