Из разных сторон зала вышли юноши и девушки в национальных костюмах — мужчины в чёрных черкесках с газырями на груди, в высоких папахах, женщины — в длинных бархатных платьях благородных оттенков, с широкими шелковыми поясами и мерцанием золотой вышивки на рукавах. На головах у девушек сверкали тонкие украшения, а длинные прозрачные платки, спадавшие с их плеч, казались крыльями птиц. Танцоры выстроились широким кольцом вокруг молодых и, склонив головы, отдали им дань традиционного почтения, после чего музыка взяла ритм — сначала тихий, едва различимый, как дыхание горного ветра, а затем стремительно нарастающий. Начался танец.

Он был точен, как ремесло, и прекрасен, как легенда. Юноши двигались в гордом, уверенном ритме, словно сошли со страниц истории Кавказа: их шаги были быстрыми, отточенными, их движения — исполненными внутренней силы и достоинства. Девушки же кружились вокруг, плавно, будто по воздуху, — их ладони взмывали вверх, едва касаясь пространства, и всё в их танце было таким утончённым, что напоминало молитву без слов.

В каждом шаге, каждом повороте угадывалась невероятная грация — живая, полная энергии, подчёркнутая музыкой, в которой слышались и зов предков, и дыхание гор, и древняя красота чуждого современности мира. И Алия, несмотря на собственное напряжение и страх, невольно залюбовалась танцорами, словно на мгновение забыв, где она находится, и ради чего этот праздник устроен. Красота танца была неподдельной — как дыхание свободы, которой ей так не хватало.

— Ты намного красивей любой из них, — услышала шепот над ухом. Ахмат чуть наклонил к ней голову.

Ответа не требовалось, Лия просто опустила глаза, ожидая конца танца. Глазами она нашла столик за которым уже сидели сестры: возбужденные, веселые, а Зарема — бледная, улыбающаяся, с тревогой в глазах. Девушки встретились глазами — разряд тока прошел между ними — прощание, благодарность, уважение.

За еще одним столиком сидела Халима, рядом — Лейла, которая смотрела на брата и его жену с неподдельным восторгом, а потом глаза Лии столкнулись с глазами еще одной, незнакомой девушки. Невероятно красивая, точно сошедшая с обложки журнала, тонкая, изящная, она чем-то неуловимо сама напоминала Алию. Не внешне, девушка была жгучей смуглой брюнеткой, с черными глазами в обрамлении длинных ресниц, но скорее по типажу. И глаза ее — глаза дикой серны — горели неистовой ненавистью. Такой неприкрытой, такой откровенной, что Алия почувствовала себя физически плохо. Не испугалась, нет, но было чувство, что она наступила на хвост ядовитой гюрзе, которая только и ждет момента, чтобы напасть.

И каким-то шестым чувством угадала — Айшат — первая, официальная жена Ахмата.

Рука на ее талии напряглась, похоже и сам Ахмат заметил неприкрытую ненависть своей благоверной.

Танец завершился, к молодым по традиции шла мать жениха, приветствуя новую дочь семьи традиционным угощением.

Алия механически улыбнулась свекрови, приняла угощение, замечая, как выходят из-за столов гости, как окружают их с мужем в круг, понимая, что сейчас наступает ее выход. Зарема была совсем рядом, готовая помогать старшей сестре.

Как только заиграли первые, еще робкие ноты зурны, тут же подхваченные яростным ритмом барабана, сердце Лии замерло. Наученная Джейран она плавно пошла по кругу около гостей в традиционном танце невесты. Справа, на полшага позади, двинулся Ахмат. И если танец невесты — благородная и тихая красота, то танец мужчины здесь — демонстрация силы и достоинства рода. Он двигался гордо, уверенно, словно в его теле каждый жест был отточен годами — резкие шаги, повороты на носках, широкие движения плеч, властный разворот корпуса. Он казался хищником, окружённым священным пространством танца — и при всей ненависти, которую Лия продолжала к нему испытывать, она невольно отметила, как по-мужски красиво он двигается — опасно, ритмично, ярко, будто музыка принадлежит ему.

И вдруг девушка поняла, что на нее сверху сыплются деньги — все как и говорила Джейран. Словно по невидимому сигналу, в воздухе замелькали разноцветные банкноты. Сначала одна, потом другая, а через мгновение на Лию обрушился самый настоящий денежный ливень. Пятитысячные купюры с шуршанием падали на плечи, доллары и евро кружились в воздухе, словно осенние листья. Ей даже на секунду показалось, что они сыплются прямо с потолка, из-под плафонов гигантской люстры, осыпая ее фантастическим, дурманящим снегом.

Зарема и Аминат не успевали подобрать купюры с пола, они все сыпались и сыпались и сыпались на невесту, застревая в белой ткани платка, на плечах и голове. Наверное, промелькнула шальная мысль, такого она больше не увидит никогда.

А мужчины все подходили и подходили и подходили. Ни один не посмел прикоснуться к ней, они танцевали рядом, а отходя щедро осыпали невесту деньгами. Лия шла по кругу, как учили, сохраняя плавный шаг и лёгкость движений, но в какой-то момент едва не оступилась, когда каблук её туфель соскользнул на гладкой поверхности купюры в пятьсот евро. Она удержала равновесие только потому, что успела чуть сильнее развести руки, изобразив изящный танцевальный жест, будто так и было задумано.

Когда этот кажущийся бесконечным танец подошел все-таки к концу, Лия не чувствовала ног. Тамада весело подвел ее к жениху и пригласил пройти на своем место во главе зала. Сестры все еще собирали разлетевшиеся по залу купюры, а Алия была довольна — при таком количестве денег Зарема успеет выхватить несколько так необходимых ей бумажек. Даже приблизительно не могла себе представить, сколько тысяч валялось только что у нее под ногами — разум отказывался принять такое.

Внезапно она заметила, что Ахмат, сидевший рядом, едва заметно подвинул свое кресло к ее, незаметно, буквально на несколько сантиметров, но теперь его нога под столом касалась ее ноги. Ничего особенного, а сердце сжалось.

Она знала, что основная часть ее роли уже выполнена, больше никто не потянет ее танцевать, никто не заставит произносить речи, она теперь — только декорация, украшение. Их поздравляли, родственники, друзья, партнеры по бизнесу, а она просто сидела с каменным лицом, наблюдая за залом.

Зарема, казалось, веселится от души, даже вышла танцевать. К ней тот час присоединился невысокий мужчина, лет 50-55 пяти, какой-то несуразный, странный, с маслянисто сияющими глазами. И по тоскливым глазам сестры Лия поняла — это тот самый жених, ожидающий своей очереди на свадьбу. По окончании танца он вложил в руку Заремы пятитысячную купюру, и Лия невольно усмехнулась внутри — старый стручок сам приложил руку к побегу девушки.

— Ты почти ничего не ешь, — раздался над ухом голос мужа. Лия вздрогнула всем телом. — Не хотелось бы, чтобы ты вечером свалилась в обморок от голода, — заметил он, кивая на тарелки, полные еды.

Алия кивнула и заставила себя есть.

Зарема поднялась из-за стола, что-то с улыбкой сказав другим сестрам. Сердце девушки гулко стукнуло, она сделала глубокий вдох-выдох, с трудом сдерживая желание самой уйти в туалет и проконтролировать побег. Но нельзя, нельзя — она только привлечет к Зареме лишнее внимание. И нельзя обдирать ногти на руках, Ахмат любит ухоженные руки, как сказала ей Халима.

Он тоже заметил, как она положила руки на стол. Его рука накрыла её ладонь — твёрдо, уверенно, без права на отдёргивание. Он развернул её руку и поднял, рассматривая. Его пальцы были тёплыми, тяжёлыми, но при этом сейчас — не грубыми. Провел пальцем по линии жизни, погладил шрам от пореза.

— Старая Ильшат совсем сдурела, — буркнул недовольно, замечая следы мозолей, ссадин и ожогов на тонкой ладони.

— Уже почти все прошло, — Алия заставила себя говорить мягко. — Еще пара недель и…

— Я не собираюсь мстить старой мегере, — фыркнул он, — успокойся. У тебя красивые руки, Алият, мне бы не хотелось, чтобы их портили шрамы, только и всего.

Лия несмело улыбнулась мужу.

Мужу.

Нет, поправила себя мысленно. Чужому человеку, который почему-то возомнил, что имеет на нее право.