Мейсон уже начинал понимать, что его страсть к Вирджинии носит суицидальный, самоубийственный характер, такую страсть может оборвать только смерть одного из партнеров. Здесь не было границы, рубежа, до которого следовало бы идти. Вся эта страсть, уже самые первые ее проявления несли в себе скрытый заряд самоуничтожения.

Освободиться от этого обычным способом — порвать отношения, уехать, расстаться — было невозможно. Это напоминало неудержимое стремление мотылька приблизиться к горящей свече — Мейсон чувствовал, что он находится уже на полпути к всепожирающему огню, у него уже начинали гореть крылья, но ни боль, ни предвидение близкого конца уже не могли остановить его. Их отношения должны были очень быстро закончиться, однако Мейсон не хотел об этом думать. Сейчас ему было просто хорошо, хотя кожа на спине горела от порезов, а боль в локтях напоминала о ремне, которым Вирджиния стянула ему руки прошедшей ночью. Вот теперь он по–настоящему имел возможность убедиться в том, что такое сладкая ягода, до которой можно добраться, лишь оцарапав руки и ноги об острые шипы диких роз…

Сексуальный характер процесса привлекает публику. Население Бриджпорта разделилось на два лагеря. Новый свидетель обвинения. Мейсон в растерянности. Протест защиты отклонен. Джозеф Макинтайр — бывший возлюбленный Вирджинии Кристенсен. Подсудимая испытывает склонность к пожилым богатым мужчинам с больным сердцем. Бурное сексуальное прошлое Вирджинии используется обвинителем в качестве подкрепления своей версии. Больное сердце Джозефа Макинтайра. Вирджиния Кристенсен доводила своих возлюбленных до грани. Напоминание о связанных ремнем руках бросает Мейсона в холодный пот. Публика удаляется с судебного заседания, пресса остается в зале суда. Неопределенность в умах судебных заседателей и журналистов.

Очередное судебное заседание началось в десять часов утра следующего дня с традиционных слов секретаря:

— Встать, суд идет!

На этот раз публики в зале собралось еще больше, чем в оба предыдущих дня: в проходах стояли стулья, любопытствующие вместе с журналистами забили галерку до отказа. Это напоминало аншлаговое выступление какого‑нибудь столичного театра в затхлом провинциальном городишке.

Мейсону никогда не приходилось вести дела при таком стечении народа. Даже процесс Дэвида Лорана, который Мейсон в последний раз вел в качестве представителя обвинения, не вызывал такого громадною интереса публики, как суд по делу Вирджинии Кристенсен. Очевидно, разница была в личности покойного, хотя не меньший интерес вызывала и обвиняемая.

К тому же, как точно выразилась перед началом слушания судья Флоренс Кингстон, процесс этот носил явно выраженный скандально–сексуальный характер, а подробности интимной жизни миллионеров всегда живо волновали публику. Возможно, всем тем, кто сейчас присутствовал в зале заседания, подсознательно, а, может быть, и вполне осознанно, хотелось походить на Лоуренса Максвелла. Многие, наверное, даже мечтали о такой же смерти. И, хотя на первый взгляд это казалось несколько диким и сумасшедшим, какой‑то резон у этих людей был.

Ведь не все страстно жаждут от первого до последнего ее дня между скучной работой и скучным семейным бытом. Многие готовы были бы пожертвовать своей обеспеченной сытостью ради нескольких мгновений наслаждения.

Возможно, Мейсон, сам того не осознавая, принадлежал именно к такой категории людей. Умом он, возможно, и хотел быть таким, как все, нормальным обывателем, однако сердце каждый раз заставляло его поступать наперекор судьбе. А, может быть, именно в этом и была его судьба — поступать не так, как от него этого ожидают окружающие…

Как только высокая негритянка в черной судейской мантии торжественно прошествовала к своему месту, журналисты тотчас начали скрипеть перьями. Писать пока вроде было и не о чем, однако, словно соревнуясь друг с другом, репортеры еще до начала судебного заседания делали собственные прогнозы относительно того, как оно может завершиться. Два предыдущих заседания суда заканчивались победой защитника, а поскольку Мейсон Кэпвелл был абсолютно незнаком здешним рыцарям пера, они могли дать волю собственной фантазии.

Многие были уверены в том, что уж сегодня‑то помощник окружного прокурора Терренс Мессина даст бой приезжему адвокату. Зная упрямый и настойчивый характер Мессины, репортеры пи на секунду не сомневались в том, что уж для сегодняшнего заседания он приготовил нечто необычное, какой‑то сюрприз, который может в корне изменить ход процесса. В общем, не надо было обладать особым даром предвидения, чтобы догадаться о таком ходе событии, поскольку уже два дня подряд судебные заседания начинались именно с того, что помощник окружного прокурора предъявлял суду в качестве свидетеля абсолютно, как ему казалось, надежного человека, и, тем не менее, Мейсон Кэпвелл без видимых усилий преодолевал воздвигаемые на его пути препятствия.

Конечно, легкость, с которой он это делал, была обманчивой, однако каждый адвокат имеет право на собственные секреты. Секрет Мейсона Кэпвелла был прост, и имя ему было — Деннис Уотермен.

Пронырливый частный детектив не зря заслужил хорошую репутацию в Бриджпорте. За день он успевал провернуть несколько таких дел, на которые обычному следователю требовалось бы несколько недель.

Правда, и Уотермен был не всесилен, но Мейсону это станет ясно только после сегодняшнего заседания. Однако судьба будет все‑таки благосклонна к обоим, но об этом чуть позже.

Судья Кингстон стукнула деревянным молотком по столу и, обведя присутствующих в зале грозным взглядом, сказала:

— Считаю своим долгом предупредить публику и журналистов о том, что сегодня я буду особенно строго добиваться соблюдения порядка в зале. Малейший шум на местах будет пресекаться дежурными полисменами. Если же я посчитаю нужным очистить зал, то я сделаю это без малейших колебаний. Призываю всех к тишине.

Затем, немного помолчав, она добавила:

— Это в ваших же собственных интересах.

Публика, как и следовало ожидать, отреагировала на заявление Флоренс Кингстон гробовым молчанием — никому не хотелось упускать пикантные подробности из жизни Лоуренса Максвелла и, кроме того, сегодняшний день обещал развязку. Этот захватывающий судебный детектив подходил к концу, но никакой ясности ни у присяжных, ни у журналистов, ни у обывателей по поводу того, кто же все‑таки убил Лоуренса Максвелла, не было.

Весь маленький Бриджпорт разделился в эти дни на два враждующих лагеря. Одни были совершенно уверены в том, что коварная соблазнительница Вирджиния Кристенсен довела несчастного пожилого миллионера с больным сердцем до трагического конца, воспользовавшись своими сексуальными достоинствами и не побрезговав при этом помощью наркотиков. По глубокому убеждению этой части публики молодая белокурая особа с небесно–голубыми глазами и ангельским взглядом завела этот роман с покойным мистером Максвеллом с единственной целью — завладеть его миллионным состоянием. Особый вес этой версии в их глазах придавало то, что ее выдвинул и пытался доказать такой уважаемый в Бриджпорте блюститель закона, как помощник окружного прокурора Терренс Мессина.

Другая половина населения Бриджпорта столь же яростно и страстно защищала Вирджинию Кристенсен, считая ее жертвой гнусных интриг со стороны ближайшего окружения покойного миллионера, в которое входили его секретарша и лечащий врач. Эту версию подтверждали и факты, неожиданно всплывшие в ходе судебного разбирательства, — бывшая личная секретарша покойного Максвелла, Кэтлин Фримен, оказывается, имела куда более тесное знакомство с наркотиками и, в частности, с кокаином, чем несчастная Вирджиния Кристенсен, а лечащий врач Максвелла, доктор Роберт Белтран, был просто мерзким старым развратником, который пытался соблазнить и совратить ни в чем не повинную женщину. Эта более либеральная часть населения города вполне спокойно относилась к тому факту, что Вирджиния проявляла в сексуальной жизни некоторые необычные наклонности. Оправданием ей служил тот факт, что она, во–первых, была человеком искусства; во–вторых, современной американкой со вполне соответствующими нынешнему времени склонностями.