Мейсон пытается восстановить отношения с Элизабет Тимберлейн. Инициатива наказуема. «Ты просто трахался со своей клиенткой!» Бетти охвачена истерикой. Вирджиния звонила в кафе «Красный заяц». « Убирайся, Мейсон!» Вынужденное возвращение к Вирджинии. Мейсон не может устоять перед искушением. Наручники — это уже слишком. Сам того не осознавая, Мейсон превращается в животное. Именно это и нужно Вирджинии. «Вирджиния, какая же ты сука…»

Лучшим способом для того, чтобы сбросить наваждение и попытаться замолить грехи, была встреча с Элизабет.

Правда, на это Мейсон долго не решался. Он чувствовал, как у него замирает сердце от одной только мысли о том, что с Вирджинией все покончено и предстоит неприятное объяснение с Элизабет. Ему не хватало на это решимости.

Усевшись в машину, он долго колесил по городу, пытаясь успокоиться. Добравшись до океанского берега, он остановил машину и, выйдя из нее, долго смотрел на волны, захлестывавшие прибрежный песок. Мейсон не хотел сейчас вспоминать о том, какие отношения связывали его с Мэри, с Элизабет, с Вирджинией — все это было слишком болезненно. Однако, в конце концов надо было на что‑то решаться, Мейсон вернулся в машину и направил ее к кафе «Красный заяц». Остановившись возле принадлежавшего Элизабет заведения, Мейсон долго не решался выйти из машины. Сделав еще несколько кругов по кварталу, где располагался «Красный заяц», он наконец понял, что если он не сделает этого сейчас, то потом объясняться с Бетти ему будет еще тяжелее.

Как всегда в предвечернее время кафе было полно посетителей. Мейсон быстро вошел в зал и, не обращая внимания на любопытные взгляды, которые бросала на него сидевшая за столиками публика, поспешил к Бетти.

Остановившись у стойки, за которой суетилась Бетти, Мейсон попытался приветливо улыбнуться ей. Однако вместо этого у него получилась какая‑то кривая и не слишком убедительная улыбка.

Элизабет была занята у аппарата для варки кофе. Обернувшись, она смерила его холодным взглядом, и у Мейсона мелькнула мысль, что Бетти обо всем догадывается.

Но он попытался успокоить себя тем, что его отношения с Вирджинией Кристенсен закончены. Он пришел признаться во всем, и Бетти должна была его простить.

В зале кафе стоял шум: разговаривали люди, звенели бокалы, в углу за столиком кто‑то громко объяснялся со своей девушкой, что еще раз напомнило Мейсону о цели его прихода сюда.

Когда Мейсон остановился у стойки, посетители потеряли к нему интерес и занялись собственными делами. В самом деле, кому какое может быть дело до того, что приятель хозяйки пришел к ней на работу поговорить о делах или просто переброситься парой ничего не значащих фраз.

Молодая официантка крутилась возле аппарата, разливавшего соки, и изредка бросала осторожные взгляды на хозяйку заведения.

Мейсону все это не понравилось — и то, как неприветливо официантка смотрела на него, и то, как холодна с ним Элизабет. Он думал, что Бетти сразу начнет расспрашивать его о работе, о том, как прошло сегодняшнее заседание суда, однако этого не происходило.

Необходимо было как‑то начать разговор, который совсем не клеился, и Мейсон решил взять инициативу на себя:

— Элизабет, а где сейчас Винни? — нарочито беззаботно спросил он. — Я хотел бы сводить его куда‑нибудь.

Она обернулась и зло посмотрела на Мейсона:

— Я увезла его в загородный лагерь, — холодно ответила она. — Пусть побудет там некоторое время. Думаю, что вам больше не стоит встречаться.

Мейсон понял, что предстоит действительно серьезный разговор, и решил собраться с мыслями, прежде, чем продолжать его.

Элизабет принялась перетирать бокал за бокалом, стоявшие на подносе возле стойки, хотя они и так сверкали хрустальным блеском. В ее движениях чувствовалась какая‑то скованность, нервозность. Казалось, что она может сейчас своими тонкими руками раздавить стекло или того хуже — бросить стаканом в Мейсона. Она вся кипела, едва сдерживая свои чувства, едва сдерживая слова, которые вертелись у нее на языке. Она давно припасла их для Мейсона, только ждала удобного случая, чтобы разом высказать ему все наболевшее и таким образом подвести черту под их отношениями.

Она уже поняла, что между ними ничего не получится, и все ее надежды и помыслы, обращенные в совместное будущее, были напрасны.

Мейсон об этом еще не знал и даже не догадывался, хотя чувствовал себя сейчас весьма неуютно. По его коже пробегал странный холодок, который, наверное, всегда охватывает мужчину, когда ему предстоит решительное объяснение с любящей его женщиной.

Он поставил локти на стойку и, прикрыв руками лицо, долго молчал. Он боялся поднимать глаза, но боковым зрением все время наблюдал за движениями Элизабет, как бы подталкивая ее к тому, чтобы она как можно быстрее решилась на продолжение разговора.

Однажды взяв инициативу в свои руки, он почувствовал, как обжегся, и теперь не осмеливался произнести ни слова. Ему хотелось, чтобы поскорее наступила либо развязка, говорившая об окончательном завершении их отношений, либо примирение.

Однако несколько минут между ними царило напряженное, отчужденное и холодное молчание.

Так и не дождавшись от Элизабет возобновления разговора, он снова произнес:

— Сегодня я очень устал, Бетти. К сожалению, это судебное заседание я проиграл. Честно говоря, я чувствую себя, как побитая собака, а ты даже не хочешь улыбнуться мне. Ну, посмотри, как я улыбаюсь тебе.

Кислая усмешка на его лице отнюдь не свидетельствовала о теплых чувствах, которые он испытывает к Бетти, это была скорее неприятная и вымученная обязанность, что не могло укрыться от женщины. Мгновение спустя, он и сам это понял, а потому натужная улыбка исчезла с его лица, и он растерянно опустил голову.

Элизабет брезгливо поморщилась и с неприязнью посмотрела на Мейсона:

— Это ты называешь работой? — издевательски сказала она. — Да ты просто трахаешься со своей клиенткой.

Нервно теребя в руках бокал, она сделала какое‑то неловкое движение и столкнулась с проходившей мимо официанткой. Бокал со звоном разлетелся на мелкие осколки, усыпав пол под ногами Бетти.

Но это было еще не все: официантка, которая несла в руках поднос, уставленный стаканами с соком, от толчка пошатнулась, и на пол посыпались еще несколько стаканов. По залу разнесся грохот и звон разбитого стекла, а официантка в ужасе закричала:

— Мисс Тимберлейн! Что вы делаете?

Однако, увидев обращенное к ней лицо хозяйки заведения, на котором красовалась гримаса злобы и ненависти, девушка тут же спохватилась и, торопливо поставив на стойку поднос с уцелевшими стаканами, схватила тряпку:

— Ничего–ничего, я сейчас уберу.

Дрожащими руками Элизабет закрыла лицо и отвернулась. Услышав, что в зале кафе воцарилась напряженная тишина, Мейсон обернулся. Все посетители притихли и, лишь изредка перешептываясь друг с другом, смотрели на хозяйку «Красного зайца» и ее приятеля. Почувствовав себя словно сидящим на скамье подсудимых, Мейсон густо покраснел и повернулся к Бетти:

— Может быть, мы продолжим наш разговор в каком‑нибудь более подходящем месте, — нерешительно предложил он.

Едва не плача, она отмахнулась:

— Да отвяжись ты…

В следующее мгновение Бетти бросилась на кухню, и Мейсону не оставалось ничего другого, как последовать за ней.

Вбежав в открытую дверь, он увидел, как между плитами, уставленными дымящимися кастрюлями и кипящими маслом сковородками, бежала Элизабет. Она открыла застекленную дверь черного входа и выскочила во двор, туда, где обычно разгружались машины, привозившие продукты.

Мейсон бросился за ней. На улице уже начинало темнеть, и в пустом, плохо освещенном дворе кафе он увидел прижавшуюся к стене Элизабет. Она стояла, отвернувшись спиной и прикрыв руками лицо. Плечи ее вздрагивали.

Мейсон испытал по отношению к этой прекрасной женщине глубокую жалость. Ему хотелось как‑то успокоить ее, ободрить, сказать какие‑то теплые слова, но язык не поворачивался.