— Роберт, Бобби! Где ты, мой маленький?!

И вновь падала на измятые подушки, по ее щекам текли слезы, а тело сотрясалось от рыданий.

Муж тихо приоткрывал двери спальни, входил, смотрел на мерцающие огоньки свечей, на портрет ребенка, стоящий на комоде, опускался на постель рядом с вздрагивающей женой, брал ее за плечи, нежно гладил по волосам и шептал:

— Марта, Марта, очнись. Я прошу тебя. Поешь чего‑нибудь, пожалуйста. Марта, приди в себя.

— Нет, мне незачем жить. Все кончено. Я не хочу жить. Нет ребенка, нет моего маленького счастья. У меня ничего не осталось.

— Послушай, — более строгим голосом говорил мужчина. — Ты должна очнуться, ты должна избавиться от всего этого. Ведь ты еще молода, я молод, у нас еще будут дети.

— Нет, мне не нужны дети. Мне ничего в этой жизни не нужно. Все кончено, ты понимаешь, все кончено.

И она, закрыв ладонями лицо, вновь утыкалась в подушку и рыдала.

— Дорогая, может ты выпьешь кофе? Или воды? Выпей чего‑нибудь.

— Отстань, позволь мне умереть, позволь мне спокойно умереть. Там, на небе, я встречу нашего ребенка, там, на небе.

Женщина смотрела в потолок безумным взглядом. Мужчина сокрушенно кивал головой и тихо выходил из спальни.

Ни Марта Синклер, ни ее муж не услышали, как в дверь их квартиры позвонили.

Мейсон толкнул дверь, она оказалась незапертой, и он вошел, оглядываясь по сторонам.

В гостиной у маленького столика сидел Питер Равински. Увидев Мейсона, он неспешно поднялся, подал руку.

— Я знал, что ты придешь, Мейсон, — сказал Питер.

Мейсон все еще оглядывался. Он рассматривал небольшие религиозные картины, которыми были завешены почти все стены.

— Он художник? — поинтересовался Мейсон.

— Да, мистер Синклер занимается религиозной живописью давно и, как видишь, делает успехи.

Мейсон покивал головой и сел в то кресло, с которого встал Равински.

— Она в очень плохой форме, — сказал Питер, кивнув головой на дверь, ведущую в спальню, — возможно, ее придется поместить в больницу. У нее страшная депрессия. Она ни с кем не хочет разговаривать, на вопросы не отвечает. У нее исчезли все желания.

— Все? — Мейсон посмотрел на психиатра. Тот пожал плечами.

— Нет, одно желание у нее осталось.

— Я знаю, что она хочет.

— Откуда? — психиатр пристально взглянул на Мейсона.

— Я знаю, она хочет умереть, вознестись на небо, туда, где находится ее сын.

Психиатр с еще более нескрываемым изумлением посмотрел на непроницаемое лицо Мейсона.

— У нее не проходит чувство вины.

— Чувство вины… — прошептал Мейсон. — А у меня нет никакой вины и никакого стыда. А я тоже там был и прошел через весь этот ад.

— Чувство вины… — задумчиво проговорил психиатр, — его нет у многих людей, хоть и не бывали в авиакатастрофах.

Он горько усмехнулся. Мейсон вздохнул.

— Я прекрасно понимаю ее теперешнее состояние.

В гостиную вошел мистер Синклер. Он с удивлением посмотрел на человека, сидящего в кресле спиной к нему.

Психиатр поспешил назвать Мейсона.

— Познакомьтесь, мистер Кэпвелл — мистер Синклер.

— А я вас знаю, — сказал мистер Синклер, — вы Мейсон Кэпвелл. Я видел вас по телевизору, это вы помогли моей жене выбраться из горящего самолета.

Мейсон молча пожал протянутую ему руку.

— Скажите, мистер Синклер, это все ваши работы? — и Кэпвелл окинул взглядом гостиную.

— Да, это мои картины, — не без гордости заметил мистер Синклер, — я не очень‑то серьезно к этому отношусь.

— Не очень серьезно? — переспросил Мейсон. — Ведь это духовная живопись.

— Я неправильно выразился. Я не могу заниматься этим всерьез, ведь мой талант не так уж велик, — мистер Синклер развел руками. — Я рад, что вы пришли к нам, мистер Кэпвелл. Пойду, попробую уговорить жену подняться с постели. Она не встает уже несколько дней. Может, ваш приход приведет ее в чувство.

Мистер Синклер направился к дверям спальни.

— Не надо, — остановил его Мейсон, — я хотел бы поговорить с вашей женой с глазу на глаз, без свидетелей.

Мистер Синклер вопросительно посмотрел на психиатра, тот закивал головой. Мистер Синклер растерялся.

— Может один потерпевший поговорить с другим с глазу на глаз? — улыбнулся Мейсон.

— Конечно, конечно, — подтвердил психиатр, — это ваше право.

— А это не повредит моей жене? — все так же растерянно поинтересовался мистер Синклер.

— Думаю, что нет, — осторожно ответил психиатр. — Хуже, во всяком случае, не будет.

— Тогда проходите, — мистер Синклер хотел открыть дверь в спальню, но Мейсон удержал его.

Он подошел и легонько костяшками пальцев постучал в дверь. Ответа не последовало. Он постучал еще раз, подождал и снова постучал.

За дверью послышался какой‑то шорох.

— Входите, — едва различил он тихий голос. Мейсон осторожно приоткрыл дверь.

Марта Синклер, одетая, сидела на смятой постели, положив руки на колени. Она настороженно смотрела на входящих.

Психиатр и мистер Синклер вернулись в гостиную, а Мейсон аккуратно затворил за собой дверь. Он и Марта остались наедине.

Мистер Синклер не находил себе места, он нервно ходил по гостиной и, наконец, психиатру пришлось предложить хозяину дома присесть.

Мистер Синклер словно бы обрадовался, что кто‑то взялся решать за него.

Он тут же уселся в кресло и вопросительно посмотрел на Питера Равински.

— Ваша жена и мистер Кэпвелл — это два человека, которых я сумел разговорить после катастрофы, о которых я кое‑что уже знаю.

— Вы думаете, им поможет эта встреча? — насторожился мистер Синклер.

— Думаю, что да.

— Но он такой странный, этот Мейсон Кэпвелл, — проговорил мистер Синклер.

— А чем он показался вам странным?

— Я смотрел по телевизору выпуск новостей и там было короткое интервью с мистером Кэпвеллом.

— Да, я тоже смотрел его.

— И неужели, мистер Равински, оно не показалось вам странным?

— Ну, если принять во внимание то, что он пережил, то ничего странного не прозвучало.

— Как это не прозвучало? — мистер Синклер даже вскочил с кресла и заходил по гостиной. — Он сказал, что эта катастрофа вообще‑то и не такая страшная, что он во время катастрофы пережил лучшие мгновения своей жизни.

— Конечно, это немного странно, — согласился психиатр, — но ведь вас‑то там на самолете не было и поэтому вы не можете решать, что странно для человека, побывавшего там, а что нормально.

— В принципе, да, — согласился Синклер, — но я ожидал совсем другого поведения. Я, честно вам признаться, рад, что меня не было там вместе с женой и сыном.

Мейсон Кэпвелл несколько мгновений стоял посреди спальни, глядя на Марту, которая сидела перед ним, не поднимая головы.

Он взял стул, поставил его напротив женщины, опустился на него и также, как и она, опустил руки на колени.

Они так и сидели, слыша дыхание друг друга.

Наконец, Мейсон повернул голову, посмотрел на свечи, горящие на комоде, у фотографии улыбающегося ребенка.

Сладковатый аромат воска наполнял тесную спальню. И Мейсон вновь вспомнил, что смерть для него теперь ассоциируется с медом.

— Не так давно, — глядя на свои ботинки, начал Мейсон, — мне довелось потерять близкого человека, очень близкого. Этот человек был для меня дороже всех, за ее жизнь я готов был отдать все, что угодно, даже свою собственную. Мы жили вместе, у нас должен был родиться ребенок. Теперь ничего этого нет. Досадная трагическая случайность, и Мэри погибла.

Марта Синклер подняла голову и кивнула.

Мейсон пристально посмотрел ей в глаза. Он понял, женщина хочет услышать от него сейчас все подробности той трагической смерти. Мейсон понял, ей станет легче, если она поймет, что и он пережил что‑то подобное. И он принялся в подробностях рассказывать, как погибла Мэри.

— Я понимаю вас, мистер Кэпвелл, — наконец заговорила Марта, — на все божья воля.