Он лишь осторожно прикоснулся к ее плечу, однако Элизабет резким движением сбросила с себя его руку.

— Послушай, Бетти… — нерешительно произнес он. Не оборачиваясь, она сквозь слезы сказала:

— Убирайся, Мейсон. Слышишь? Я не хочу тебя видеть. Нам не о чем разговаривать.

Мейсон попытался ее успокоить:

— Бетти, я хочу тебе все объяснить.

Она резко обернулась и, вспылив, закричала:

— Убирайся!

Мейсон болезненно поморщился:

— Но, может быть, нам стоит объясниться…

Она повернулась и, размазывая по щекам лившиеся из глаз слезы, выкрикнула:

— Какие объяснения могут быть после того, что произошло между тобой и этой шлюхой?!

С виновато–усталым видом Мейсон поднял руки:

— Ну, зачем ты так? Не надо называть ее шлюхой. Какой бы она ни была, она — моя клиентка, и я должен защищать ее.

Элизабет обвиняюще ткнула в него пальцем:

— Ты должен делать это в постели? — закричала она. — Ты мог бы найти для этого более удобное место, например, зал суда.

Мейсон еще пытался оправдываться, делая вид, что ничего серьезного между ним и Вирджинией Кристенсен не произошло:

— Ну, почему ты решила, что мы проводим с ней время в постели? — не слишком убедительно промямлил он. — С чего ты это взяла?

Элизабет сквозь слезы мстительно рассмеялась:

— Люди видели твою машину, стоящую возле ее дома у реки.

Мейсон пожал плечами:

— Но она — моя клиентка, и я должен был обсудить с ней подробности судебного заседания. Чтобы хорошо исполнять свои обязанности, я просто обязан общаться с ней.

Элизабет вытащила из кармана платья носовой платок и, вытирая слезы, спросила:

— А почему это обязательно должно было происходить у нее дома, а не в твоем офисе, например?

Мейсону нечего было возразить, и потому он постарался перевести разговор:

— Бетти, зачем ты слушаешь сплетни, которые разносят по городу досужие обыватели? Я могу понять этих людей, им слишком скучно живется, а потому они радуются любой подвернувшейся возможности посудачить на любую тему.

— Ты сейчас готов на любую ложь, лишь бы оправдаться, — обвинительным тоном сказала Элизабет. — У меня не было никакой необходимости слушать чьи‑то сплетни, она сама сюда звонила.

У Мейсона глаза поползли на лоб:

— Что?!

— Да, — всхлипывая, ответила Бетти. — Она звонила сюда и искала тебя. Тебе этого мало?

Мейсон недоверчиво повел головой:

— И что она сказала?

Бетти махнула рукой и отвернулась:

— Ей ничего особенного и не нужно было говорить. Все стало понятно по ее голосу, когда она называла твое имя. Я все поняла. Или ты думаешь, что я несмышленая девочка? Мне все абсолютно ясно.

Мейсон еще пытался бодриться:

— Бетти, но это же ничего не значит! Ты уже начинаешь фантазировать. Какая разница, каким тоном Вирджиния произносила мое имя?

Элизабет вскинула голову и посмотрела на Мейсона с такой ненавистью, что он поежился:

— Что она с тобой сделала? — сказала Бетти. — Откуда у тебя эти пятна на шее и следы ногтей на плечах? Ты думаешь, что я ничего не вижу? Ошибаешься. А где ты поранил спину? Что это такое?

Слова Элизабет совершенно сразили Мейсона. Он растерянно топтался на месте, переминаясь с ноги на ногу. Никаких слов для оправдания у него сейчас не было.

— Ну, что же ты молчишь? — снова спросила Бетти. — А я‑то надеялась на то, что мы сможем быть с тобой счастливы. Что нам мешало? Мы успели провести вместе несколько счастливых дней, и думала, что все постепенно наладится. Разве это было так трудно? Я ведь не просила тебя непременно решать все сразу. Я ничего от тебя не добивалась, я надеялась, что ты сам сможешь понять, как я к тебе отношусь, и сделаешь правильные выводы. А вместо этого я получила плевок в лицо.

Мейсон поморщился:

— Ну, зачем ты так? — жалобно произнес он.

— Да! — нервно выкрикнула она. — Это именно так и называется — плевок в лицо. Ты занимался этим на виду у всего города, ты забыл, что мы живем в маленьком Бриджпорте, а не в Лос–Анджелесе, где людям абсолютно безразлично, что происходит друг с другом, и где всем наплевать на соседа за стеной. Наверное, там или где‑нибудь в Нью–Йорке ты мог бы совершенно спокойно предаваться своим шалостям, рассчитывая, что об этом никому не станет известно. А здесь все обо всех знают. Ты даже не представляешь, как мне тяжело каждый день выслушивать рассказы о твоих похождениях. Да, я — тебе не жена, не законная супруга, но это не значит, что меня можно вот так холодно и расчетливо оскорблять, при этом делая вид, что ничего не происходит. Я — тоже человек, я — женщина, которая тебя любит…

Она вдруг осеклась и несколько мгновений помолчала:

— Любила… — наконец, выговорила она. Мейсон устало потер глаза:

— Бетти, послушай… Я, конечно, виноват, но поверь — то, что произошло между мной и Вирджинией, не имеет к тебе никакого отношения. Это касается только меня. Ты не должна так сильно переживать по этому поводу.

Бетти едва не задохнулась от злости:

— И ты еще смеешь говорить мне такое! — воскликнула она. — Разве я давала тебе повод для подобного отношения?

Мейсон растерянно развел руками:

— Но я…

Она не дала ему возможности оправдаться:

— Я больше не хочу видеть тебя в своем доме! — закричала Элизабет. — Убирайся, ты мне больше не нужен!

— Но я думал, что… — промямлил Мейсон. Она холодно сверкнула глазами:

— Раньше нужно было думать, сейчас уже поздно.

— Мы могли бы… — все еще пытался спасти ситуацию Мейсон.

Она замахнулась, чтобы нанести ему пощечину, однако затем, внезапно передумав, опустила руку:

— Да, мы могли бы. Только для этого не надо было с ней трахаться, — резко выкрикнула она.

Мейсон с ужасом увидел, что слезы, еще несколько минут назад заливавшие глаза Элизабет, высохли, и что теперь кроме злобы и ненависти к нему в глазах у нее ничего нет. Он действительно оскорбил ее чувства, убил в ней надежду.

Опустив голову, Мейсон мучительно пытался собраться с мыслями, стараясь понять, как поступить, как хотя бы восстановить мир. Однако в его голове стучала одна единственная мысль — ты ей не нужен, ты должен уйти.

Посчитав разговор законченным, Элизабет развернулась и, хлопнув дверью черного хода, исчезла в кафе. У Мейсона не оставалось другого выхода, как только смириться с ее словами и уйти. Разумеется, через кухню и кафе выходить на другую сторону улицы было в его положении, по меньшей мере, неразумно, а потому Мейсон поплелся через задний двор мимо мусорных баков и использованных картонных ящиков. Выйдя на улицу, он даже обрадовался, что все произошло так, как произошло. Это было странно, непонятно, но получалось именно так — Мейсон был рад тому, что их отношения с Элизабет закончились. Рано или поздно они должны были завершиться чем‑то подобным, потому что любви по отношению к ней он не испытывал.

Элизабет Тимберлейн не была той женщиной, с которой он собирался связывать свою судьбу. И дело тут было вовсе даже не во внезапно возникшем романе Мейсона с Вирджинией. Он ясно отдавал себе отчет в том, что у его отношений с Элизабет нет будущего. Это была просто какая‑то дань ностальгическим воспоминаниям о юности и, возможно, таким образом Мейсон просто пытался оправдаться перед самим собой. К тому же, он с трудом мог представить себе свою семейную жизнь в Бриджпорте, где у него, кроме Элизабет, никого больше не было. Планы семейной жизни он строил лишь тогда, когда полюбил Мэри…

Окончательно запутавшись в своих мыслях и раздумьях, Мейсон махнул рукой и постарался поскорее забыть об этом неприятном разговоре. Слава Богу, все позади, и теперь у него была возможность определиться и в своих отношениях с Вирджинией. Кроме того, ее дом был единственным, куда Мейсон мог теперь пойти. Еще несколько часов назад он считал, что порвал с Вирджинией навсегда, однако страстная любовь не могла закончиться так просто.

Сейчас у него был повод появиться в доме Вирджинии — ведь именно она звонила в кафе Бетти, разыскивая его. И сейчас Мейсон считал себя вправе появиться в доме Вирджинии для окончательного выяснения отношений с ней.