Каждое следующее судебное заседание приносило поклонникам Вирджинии Кристенсен радостную возможность убедиться в собственной правоте, а ее ненавистникам — разочарование и оттого еще усиливавшееся желание наказать белокурую бестию.

— Господин обвинитель, вам предоставляется слово, — сказала Флоренс Кингстон, открывая таким образом судебное заседание.

Мессина поднялся с места и, поправив пиджак, который в последнее время — наверное, из‑за крупных разочарований в ходе судебного процесса — сидел на помощнике окружного прокурора, обычно таком элегантном и подтянутом, мешковато и косо:

— Ваша честь, я хотел бы вызвать в зал заседаний нового свидетеля.

Судья Кингстон без сомнений кивнула:

— Хорошо.

Массивные дубовые двери, которые вели в зал заседаний, распахнулись, и в дверном проеме показался немолодой мужчина с сильно поредевшими седыми волосами и глубоко посаженными темными глазами.

Он шагнул через порог и, несмело осмотревшись по сторонам, зашагал между рядами кресел. Двое полисменов, которых судья Флоренс Кингстон вызвала в зал заседаний для обеспечения соблюдения порядка, расступились, пропуская нового свидетеля обвинения к тому месту, где сидел судебный секретарь.

Принеся на библии клятву говорить правду и только правду, он назвал свое имя и фамилию.

— Как вас зовут?

— Джозеф Макинтайр.

После принесения присяги Макинтайр направился к дубовому ограждению и уселся в кресло для свидетелей.

— Ты его знаешь? — шепотом спросил Мейсон, наклонившись к самому уху Вирджинии.

По ее лицу пробежала странная улыбка, но она ничего не ответила. Отвернувшись, Вирджиния сделала вид, будто занята изучением открывающегося за огромным окном живописного пейзажа. Мейсону ничего не оставалось, как насторожиться.

Внимательно осмотрев нового свидетеля, Мейсон почувствовал, как его охватывает тревога. Не надо было обладать особым даром предвидения, чтобы догадаться, что помощник окружного прокурора Мессина приготовил для адвоката очередной сюрприз. Появление нового свидетеля вполне могло изменить ход судебного заседания в пользу стороны обвинения. Однако имени и фамилии этого свидетеля в списке, подготовленном перед началом процесса, не было. Это давало Мейсону некоторый шанс.

Спасительная мысль тут же пришла Мейсону в голову. Подняв руку, он попросил у судьи разрешения подойти к ней. Миссис Кингстон, увидев жест адвоката, молча кивнула, позволив Мейсону подняться со своего места и проследовать к ней.

Однако следом за Мейсоном к судье заторопился и помощник окружного прокурора. Смерив нового свидетеля подозрительным взглядом, Мейсон сказал:

— Ваша честь, имя этого свидетеля не упоминалось в списке, который перед судебным заседанием предоставил обвинитель. Я не могу согласиться с тем, что мы будем вынуждены выслушать этого человека. Господину Мессине, — он сделал выразительный жест в сторону помощника окружного прокурора, — следовало позаботиться об этом заранее. Если он считает нужным обратиться к показаниям свидетеля, не зарегистрированного ранее в списках стороны обвинения, то это говорит не в его пользу.

— Почему же?

— Значит, предварительное следствие было проведено не на должном профессиональном уровне. Я вношу официальный протест.

Пока судья Кингстон раздумывала с ответом, помощник окружного прокурора принялся объяснять:

— Я могу все подробно рассказать, ваша честь, — живо заговорил он. — Мои люди только вчера нашли этого свидетеля. К сожалению, у меня уже не было времени для того, чтобы внести его в списки свидетелей обвинения, а потому я прошу разрешения, ваша честь, чтобы мистер Макинтайр выступил на сегодняшнем заседании. Его показания могут оказаться очень существенными и в корне изменить ход судебного разбирательства.

Судья озадаченно покачала головой:

— А почему вы искали его так долго? — поинтересовалась она.

У Мейсона появилась надежда на то, что судья не сможет закрыть глаза на такое вопиющее нарушение процессуального законодательства, поскольку ее внешний вид обнаруживал явное недоверие к словам помощника окружного прокурора. Однако надеждам Мейсона не суждено было сбыться.

— Мистер Макинтайр был на отдыхе и вернулся в Бриджпорт только вчера вечером, а потому, как вы сами понимаете, я не мог с уверенностью рассчитывать на то, что он примет участие в ходе судебного разбирательства.

Это объяснение вполне удовлетворило миссис Кингстон и, решительно кивнув, она сказала:

— Хорошо, я разрешаю. Можете приступать к допросу. А вы, господин адвокат, сядьте на свое место.

Выражение ее лица стало строгим и неумолимым. Мейсон понял, что неприятностей избежать не удастся. В душе проклиная себя за преступную беспечность — он уже начал праздновать победу после двух удачно завершившихся судебных заседаний — Мейсон отправился на место. «Ну, что ж, ничего не поделаешь, — подумал он, — если я когда‑нибудь буду заниматься адвокатской практикой в дальнейшем, нужно усвоить главное правило — не терять бдительности ни на секунду».

Не скрывая своего удовлетворения, помощник окружного прокурора направился к дубовому ограждению, за которым в кресле свидетеля сидел Джозеф Макинтайр. Макинтайр испытывал явное смущение, оказавшись при таком большом стечении народа в этом просторном старинном зале. В общем, его было нетрудно понять — ему предстояло рассказывать суду о подробностях своих взаимоотношений, в том числе и интимных, с Вирджинией Кристенсен.

Мессина начал свой допрос именно с этого:

— Мистер Макинтайр, вы знакомы с мисс Кристенсен, которая находится в этом зале?

В глазах свидетеля мелькнула такая глубокая тоска, что, наверное, только самое сухое и бесчувственное сердце могло не проникнуться жалостью к этому, прожившему немалую жизнь и, очевидно, повидавшему многое, седовласому, усталому человеку.

— Да, я знаком с ней, — тихо сказал он.

У Мейсона промелькнула мысль о том, что этот человек, видимо, серьезно болен. По крайней мере, об этом говорили явная одышка и то, что временами свидетель — возможно инстинктивно — прикладывал руку к груди в том месте, где находилось сердце.

— Мистер Макинтайр, каковы были ваши отношения с мисс Кристенсен? — продолжил Мессина.

Макинтайр помолчал, как будто воспоминания о Вирджинии причиняли ему сильную душевную боль:

— Мы… Мы были… любовниками, — запинаясь, ответил он. — Да, любовниками.

По залу прокатился легкий шумок, который, впрочем, тут же стих, стоило судье Флоренс Кингстон едва поднять глаза. Это был действительно неожиданный и ловкий ход со стороны помощника окружного прокурора. Мейсон совершенно упустил из виду то, что у Вирджинии, как и у всякой привлекательной молодой женщины, было множество поклонников и не только таких, как доктор Роберт Белтран. Очевидно, к некоторым она была более благосклонна, чем к Белтрану — ведь удостоился же Лоуренс Максвелл ее внимания. Но их связь длилась лишь на протяжении последнего года, а Вирджиния Кристенсен была далеко не девочкой, и потому не было ничего удивительного в том, что раньше ее связывали любовные отношения еще с кем‑то. Однако, ослепленный любовью Мейсон даже не допускал мысли о том, что необходимо поинтересоваться подробностями интимной биографии своей клиентки. Ему казалось вполне достаточным того, чтобы поподробнее разузнать о Лоуренсе Максвелле.

Мейсон почувствовал, как затылок его начинает покрываться холодным потом. Хотя новый свидетель обвинения еще ничего существенного не сообщил суду, у Кэпвелла появилось предчувствие, что этот раунд он проиграет, а, возможно, вместе с ним и все сражение. Это предчувствие можно было вполне объяснить тем, что у Мейсона не было никаких контраргументов против возможных обвинений, основывающихся на показаниях Джозефа Макинтайра. У Мейсона, вообще, ничего против Макинтайра не было. От осознания собственного бессилия в случае, если ситуация повернется для него неожиданным образом, Мейсон чуть не заскрипел зубами. «Дурак, последний дурак! — мысленно ругался он. — Я должен был это предусмотреть, я должен был мыслить категориями обвинителя! Черт возьми…»