— Что ты хочешь, чтобы я сказал? — рычит он. Все, что ты чувствуешь. — Что мне пиздец как страшно? — он показывает на свою грудь. — Мне пиздец как страшно, Ло! — его глаза налились болью. — Я так чертовски боюсь, что они будут манипулировать мной, чтобы заставить полюбить их, когда всё, что я хочу сделать, это забыть!

— Что они, блять, с тобой сделали?! — кричу я. Я вижу Райка Мэдоуза с Сарой Хэйл. И я вижу любящую маму. Я вижу любовь, которой у меня, блять, никогда не было. Я не понимаю, что такого ужасного произошло, что он так всех ненавидит. Он просто никогда не расскажет мне. — Я жил с нашим отцом. Ты сидел в своем жемчужно-белом особняке с мамой, которая тебя любила!

Райк качает головой. Снова и снова. Его губы снова плотно сжались. Почему это так трудно для него? Он доводит меня до предела каждый чертов день. Может, наконец-то пришло время, чтобы кто-нибудь подтолкнул его?

— Расскажи мне! — кричу я, делая шаг ближе. Он дышит так, будто ему больно вдыхать, и это чувство мне знакомо. — Расскажи мне, как у тебя всё было херово, Райк. Что он тебе сделал? Он бил тебя по затылку, когда ты получал тройку на контрольной по математике? Кричал тебе в лицо, когда тебя оставляли на скамейке запасных во время игры в младшей лиге? — горячие слезы льются ручьем. Я так близко к нему, прищуренными глазами наблюдаю, как между нами рушится кирпичная стена. — Что он, блять, сделал?

Он снова качает головой.

Черт возьми, Райк. Я еще раз бью его руками по груди, и он наконец отталкивает меня. Я пошатываюсь, но сохраняю равновесие, все еще стоя на ногах.

— Я не буду с тобой драться! — кричит он.

Я скрежещу зубами и снова бросаюсь на него, надеясь сбить его с ног, но его сила превосходит мою.

Его предплечье врезается в меня, и я в одно мгновение оказываюсь на земле. Его руки сжимают мои запястья, его колено давит на мои ребра, на те самые, которые я сломал. Я стараюсь подавить боль, скрывая все свои эмоции.

— Я не хочу с тобой драться, Ло, — задыхается он, его искаженное страданием лицо оказывается рядом с моим.

Я чувствую, как горячие, яростные слезы катятся по моим щекам.

— Ты тратишь столько своего гребаного времени, пытаясь спасти меня, — вздыхаю я, — и даже не понимаешь, что убиваешь меня.

Его жесткое, мужественное лицо искажается от боли.

— Новости не только в Филадельфии, знаешь ли. Они везде, куда бы мы, блять, ни поехали. Вплоть до заправки в Юте, — я издаю слабый смешок. — Они думают, что он домогался меня. Вся, блять, страна, — тяжесть этих слов обрушивается на меня сильнее, чем смог бы любой кулак. — Люди думают, что мой собственный отец приставал ко мне, а ты ничего с этим не делаешь, — я смотрю прямо на него, вопрос вертится на кончике моего языка, который я давно хотел задать. Я никогда не давил на него из-за обвинений. Может, мне следовало сделать это раньше. Как он всегда делал со мной. — Почему ты веришь им, а не мне?

— Я верю тебе, — шепчет он. Может, мне не стоит ему доверять, особенно после всей этой лжи. Возможно, он успокаивает меня, боясь, что я слишком близок к опасной черте. Но у него затравленный взгляд, который возвращает его в прошлое. Дело не во мне. Дело в демонах, которых он похоронил. Так было всегда. Наконец-то, я думаю, он это осознал.

— Что он, блять, такого сделал, что ты его так ненавидишь? — спрашиваю я, имея в виду нашего отца. Я ожидаю, что он в очередной раз отмахнется, поэтому удивляюсь, когда он наконец говорит.

— Он выбрал тебя, — говорит он пустым, мрачным голосом. — Он выбрал своего незаконнорожденного ребенка вместо меня и моей мамы, а я, блять, лгал ради него всю свою жизнь. Я скрывал свою личность ради него. При людях у меня не было мамы, потому что я был Мэдоуз, а она — Сара Хэйл. У меня не было, блять, отца, — его глаза сверлят меня, наполненные болью, с которой он отказывается вступать в контакт. С ненавистью ко всем. — Я спас его репутацию, а он закопал меня на два метра в землю, каждый день, когда он выбирал тебя, а не меня, каждый день, когда он выставлял тебя напоказ и отпихивал меня в сторону. Я не мог дышать, я был так зол.

В его словах я нахожу настоящую дыру, которая цепляется за меня, как паразит.

— Я думал, ты узнал обо мне, когда тебе было пятнадцать, — сколько у него было возможностей познакомиться со мной?

— Я рассказывал тебе, что встречался с ним в загородном клубе каждую неделю. Я знал его имя. Я знал, что он был моим отцом. Он был, блять, светской персоной, так что я был достаточно умен, чтобы понять, что его сын — мой брат. Они просто не говорили мне об этом, пока мне не исполнилось пятнадцать, — его руки трясутся, но не от страха, а от ярости. Он сползает с меня, но остается стоять на коленях, обессиленный. Его лицо покраснело в том месте, куда пришелся мой кулак.

Я лежу на спине и смотрю на голубое небо. И мне интересно. Интересно, каково это было — быть им. Одиноким, без настоящего папы или мамы. В дружеских отношениях, которые ничего не значат, когда ты не можешь объяснить, кто ты такой.

— Я держу обиду, — признается он. — Но, думаю, ты тоже, Ло.

Моя челюсть сжимается. Я создаю ему проблемы. Потому что я завидовал его силе, тому, как люди уважают и доверяют ему. А не потому, что он поздно появился в моей жизни. То, что он вообще появился, — это больше, чем то, что сделал бы я. Как я могу продолжать держать на него зло? Если он сожалеет об этом, значит, он проецирует это на меня. И корит себя за это.

Наш отец всегда был в центре нашего горя, и я понимаю, как тяжело помогать человеку, который нагадил тебе, отбросил тебя и выбрал другого ребенка. Теперь я это понимаю. Но я тоже часть этой неразберихи.

Солнце заволакивает туча, и я говорю: — Мне просто бы хотелось, чтобы ты любил меня больше, чем ненавидишь его, — я поворачиваю голову в сторону, встречаясь взглядом с ожесточенными чертами лица моего брата, которые редко меняются. Мои глаза снова наполняются слезами. — Это вообще возможно, блять?

Он делает глубокий вдох.

— Я люблю тебя, ты знаешь это, — он успокаивающе прикасается к моей ноге.

Мое тело напрягается.

— Ты не ответил на мой вопрос.

Да или нет. Ты заступишься за меня?

— Я не знаю, Ло, — говорит он. — Я хочу. Я этого пиздец как сильно хочу, но это не так просто, как желать такого мира между нами. Я ненавижу его за то, что он сделал со мной, за то, что он делает с тобой.

Я сажусь и вытираю лицо нижней частью футболки.

— Господи Иисусе, — коротко смеюсь я. — Ты не понимаешь. Я заслужил каждое слово, которое он мне сказал. Ты не знал меня в период частной школы, Райк. Я был мудаком. Я был ужасен.

Он свирепо смотрит на меня.

— Никогда, блять, не говори мне, что ты это заслужил. Никто не заслуживает того, чтобы его принижали каждый гребаный день.

Я чувствую, что заслужил. И до сих пор иногда заслуживаю. Я выдыхаю, поднимаю глаза на него и говорю: — Он никогда не прикасался ко мне, — это правда. Я знаю, что весь мир может никогда не поверить мне, но мне нужно, чтобы близкие мне люди поверили.

Райк обхватывает мое лицо обеими руками, его карие с ореховыми крапинками глаза буравят мои.

— Прекрати защищать его. Только не передо мной, хорошо?

Он никогда не будет любить моего отца так, как люблю его я. Невозможно даже попытаться убедить его. Он просто не видит того хорошего, что скрыто под всем плохим. А может, он просто считает, что плохое перевешивает все хорошее.

Я отстраняюсь, напряжение между нами спадает. Но все еще есть кое-что, чему мы должны противостоять. Я не собираюсь покидать эту пустыню, оставив еще много нерешенных вопросов.

Я жестом указываю на красный синяк на его щеке.

— Вот этот синяк, кстати, за то, что ты трахнул младшую сестру моей девушки.

Его губы приоткрываются в ужасе.