— Совсем? — упавшим голосом уточнила я.

— Позволь спросить, — помолчав, осторожно сказала Марьяна.

— Спрашивай, но предупреждаю: не на каждый вопрос можно получить ответ, — кивнула я.

— Ты такая красавица, — она с улыбкой оглядела меня с головы до ног, — Неужели твой любимый не отвечает взаимностью? Ни за что не поверю.

Я машинально схватилась за амулет. На месте! Значит, она увидела ноги, а не хвост. Интересно, что ты сказала бы, девочка, кабы не иллюзия?

— Возможно, он не считает меня достаточно красивой? — мысленно поморщилась, ведь я и хотела, и не могла поверить словам Ника, что нравлюсь ему с хвостом.

— В таком случае, он просто слепец, — ободряюще подмигнула ведьма.

— Так что, поможешь мне? — вернулась я к интересующему вопросу.

— Есть у меня зелье, снимающее боль, пойдём, мой дом недалеко, — она махнула рукой в сторону едва приметной тропинки, ныряющей в лес.

Едва мы углубились в чащу, навстречу вылетел феникс и, завидев нас, истошно заголосил:

— Марьяна! Ты снова где-то бродишь без меня? Сколько раз тебе повторять: здесь стало опасно!

Вот как? В этом спокойном мире вовсе неспокойно? Я вопросительно уставилась на девушку.

— Кхм… Марк немного преувеличивает. Да, в последнее время у нас участились случаи появления спонтанных ведьминых кругов, — смущённо ответила она, и горячо добавила, обращаясь к фениксу: — Только я не маленькая девочка, а взрослая самодостаточная ведьма!

— Послушай меня, самодостаточная моя, — натурально рыкнул феникс, — я два раза повторять не буду! Без меня в лес ни ногой!

— Уже повторил, — ехидно ответила Марьяна и показала ему язык.

— Твой фамильяр? — кивнула я в сторону суровой птички.

— Если бы, — вздохнула она.

— Ещё чего не хватало! — возмутился птиц.

Не знаю, сколько бы они ещё препирались, но тут лес внезапно расступился в стороны, как театральные кулисы, и перед нами возник милый двухэтажный домик с просторной верандой, вычурным балкончиком и с резными наличниками на окнах, забранных коваными решётками с цветочным орнаментом.

На ступенях метался… Хмм, я пристально вгляделась: вроде бы грифон, а вроде и нет. Орлиная голова венчала кошачье тельце дымчатой окраски, но ни крыльев, ни хвоста не было. Если это грифон, то какой-то бракованный.

Марьяна проследила за моим взглядом и шепнула:

— Это грифпума, иномирный зверь, попал ко мне через спонтанный ведьмин круг.

— Грифпума? Надо же, я думала, их больше нет, — хмыкнула я, с интересом рассматривая малыша.

Тут и он заметил нас и тоже заверещал:

— Марьяшка! Ты почему меня не разбудила, ры-мряв?

Ведьма искоса глянула в мою сторону и укоризненно сказала:

— Я просила не называть меня Марьяшкой! В кого ты такая склерозная, Ягодка?

Ягодка? Реально? Несъедобная ягодка-то, насколько помню, у грифпум ядовитая слюна, и на когтях тоже яд.

— Надо ещё разобраться, у кого склероз, ты вечно норовишь забыть меня дома, — обиженно мявкнула мелочь, однако когда Марьяна наклонилась, охотно запрыгнула к ней на руки.

Мы вошли в дом, и девушка достала из шкафа пузатую бутылочку.

— Если боль вернётся, пей по чайной ложке. К сожалению, я могу лишь облегчить твоё состояние, лекарства от любви у меня нет, — она протянула сосуд, а я взяла, попутно подумав, что не «если», а «когда».

В дверь постучали и, не дождавшись позволения, широко распахнули её. На пороге показался высокий темноволосый красавчик, в меру мускулистый и гибкий. Опасный, как закалённый клинок. Ба, да тут у нас дракон! Откуда он в Лекмонарии?

— Снова ты-ы-ы? — злобно прищурилась милая Марьяна.

— Да, я! — самодовольно ответил мужчина. — Я пришёл за твоим положительным ответом!

— Размечтался! — ведьма презрительно фыркнула и демонстративно отвернулась.

О, да тут бушуют нешуточные страсти! Посмотрела на парочку магически и мысленно присвистнула. Сложно им будет! Но это их история, не моя. А мне пора. Тихо выползла из дома, но самозабвенно ругающаяся парочка даже не заметила моего ухода.

Вспоминая дракона и ведьму, подумала: вот же оно, решение! Дуальным мирам поможет только любовь. А может, и нам с Ником тоже? Но нет, страшно поверить, ведь потом ещё страшнее будет разочарование. Что хорошо для Лекмонарии и Дарангола, может не сработать с нами. Они созданы друг для друга, а мы?

Ена

Сколько я раз гнала от себя эти мысли? Неправильные, нет, я не должна думать об этом. Всё это не для меня — я просто не имею на них права. Но как же отчаянно схожу с ума, когда он рядом. Теряю себя до тьмы в глазах, до замирания дыхания. Хочется перестать дышать, чтобы не было этого безумия внутри, чтобы сердце не билось так, что готово разорваться в клочья. Как же до слёз хочется ощутить силу его рук, тонуть в омуте его глаз, чувствовать дыхание, а после лёгкое прикосновение губ.

Я перестаю в эти мгновения помнить, что я вот такая… он видит меня иначе? Ему всё равно, что я чудовище. Чудовище, которое не может мечтать о нежности любимого, не может желать утонуть в объятьях. Тепло и нежность… нет, я не могу хотеть это получить. Но я тяну в своих мыслях свою руку к нему, чувствую тепло кожи, чувствую, как пальцы переплетаются с моими и он целует каждый, а я тону в этом, тону… мне нет спасения от этого. И я прячусь, умирая внутри, ненавидя то, какая я. И так отчаянно желая получить то, чего чудовища подобные мне получить не могут — немного любви. Его любви. Только его и больше ничьей.

Я устроилась в этом маленьком укромном уголке, в снятой мною комнатке. Мне так хотелось спрятаться, внутри так много невысказанного, непонятного… хотя, кого я обманывала? Непонятного? Всё мне понятно. Я пряталась сама от себя, от чувств, которые разрывали меня в клочья, но я не могу поддаться, не могу пойти на поводу у своего желания. Это так глупо, Ена! Не давать себе возможности быть слабой. Ты — хранитель, ты сильная, ты есть Хаос!

И на глаза навернулись слёзы. Как больно. Прятаться от себя, от чувств, от того, к кому стремится душа, которой нет у чудовищ. Ведь так все думают, вероятно?

Я закрыла глаза. Я очень устала, безумно и отчаянно устала.

— Ена, милая, — ласковый шёпот Ника окутал меня. Самый нужный и важный звук во Вселенной звук — звук его голоса. Но когда он шептал моё имя, мне хотелось рыдать от невообразимого проникающего внутрь счастья. Как же хотелось сказать, чтобы он продолжал говорить это, продолжал быть таким нежным и ласковым, давать мне своё тепло, в котором я так нуждаюсь.

Его пальцы едва коснулись моей шеи, а меня пронзило молнией. Внутри стихия, которой нет объяснений, кроме божественного. И её нельзя удержать, с ней нельзя сражаться. Я открыла глаза и встретилась с мягкостью его взгляда, туманом, зовущим меня. Мне это снится? Ника не может быть здесь…

— Ты плакала? — спросил он. Тепло его пальцев коснулось моей щеки.

Действительно сон — я не позволю ему увидеть мои слёзы. Нет, только не Нику. Я прикрыла глаза, отдаваясь мгновению мимолётной ласки, что настигла меня в грёзах. В невероятно волшебном и наполненном, током пронизывающем меня, моменте сна.

— Ена, — выдохнул Ник, нагнувшись ко мне. Его запах прошелся волной, откликаясь во мне будоражащим тёплым ливнем, несущем столько восторга и торжества. Я открыла глаза. Слишком близко. Ник слишком близко. Опасно. И моё сердце вот-вот не выдержит. Внутри выло желание. Всё тянулось к нему… всё внутри меня.

“Прошу тебя”, — подумала я, взывая к нему, и он услышал меня.

Наклонился ко мне, прикоснулся к губам своими, легко, нежно, но от этого захватило дух. Я потерялась, а потом Ник обнял меня, прижимая к себе, запуская руку в мои волосы. Поцелуй потерял нежность, наполнился тягучим жаром, который мы едва сдерживали. Тот самый, которого я так боялась, потому что могла сгореть в нём без остатка.

— Ена моя, — шепнул в меня Ник, и в мыслях я кричала ему, что его, вся его без остатка и не желаю, чтобы он останавливался, потому что он так нужен мне.