— Не уверен, что такое вообще бывало…

— Вот видите! — Я упёрла руки в бока. — Одна работа на уме. А жить когда? А здоровье? Вы как будто себя наказываете.

Лорд Морнайт разглядывал меня как внезапно возникшее препятствие на дороге. Вид у него был откровенно нездоровый, голос хрипел и звучал ниже обычного, на щеках горел лихорадочный румянец, делая зелень глаз ещё ярче. Но он всё равно собирался пойти в Академию, будто она без него развалится.

— Дарианна, я достаточно взрослый человек и могу о себе позаботиться. — О, снова эта улыбка, будто он считает меня несмышлёным ребёнком! Забавным, милым, но ничего не смыслящим в серьёзных делах.

— Если вы правда такой взрослый и разумный, — сказала я, расчленяя яичницу уже в крошки, — тогда вы способны принять и чужую заботу. Вы же столько для меня сделали. Позвольте и мне хоть чем-то отплатить.

— Не любите чувствовать себя в долгу?

— Терпеть не могу.

— Но я не считаю, что вы мне что-то должны.

— Знаю! И потому чувствую себя обязанной втройне. Если бескорыстную доброту оставлять без ответа, однажды она просто иссякнет. Не думаете о себе, так подумайте обо мне. Если вы помрёте за рабочим столом, кто будет учить мадемуазель Шасоваж, какой вилкой есть кронширский паштет.

— Паштеты едят ложкой, — он уже откровенно смеялся.

— О чём и речь. Видите? Вам слишком рано сходить в могилу. Давайте, давайте. Я уже вижу, что в глубине души вы со мной согласились.

— Вы не думали сделать карьеру в политике? А то мне как раз нужно убедить кое в чём кучку старых упрямцев.

— Я пока даже с одним не справляюсь.

— Не такой уж я и старый…

С наскока эту крепость не взять, но я была решительна и полна сил, а лорду Морнайту действительно нездоровилось. Возможно, вид растерзанной в клочья яичницы тоже повлиял. Как бы там ни было, он сдался.

До первого колокола оставалось всего ничего, а я торчала в его спальне и присматривала, как Розалия, старшая горничная, взбивает подушки. Меня она не особенно жаловала, вечно недовольно косилась. Но сегодня тётушка казалась мягче обычного.

— Неужто дожила, — пробурчала она под нос, — чтобы наш господин отдохнуть решился. Никак заветное слово знаете, волшебное, чтоб таких строптивцев к уму призывать. В толк не возьму, зачем такому знатному да богатому господину вообще работать понадобилось. Сидел бы в своём поместье, в ус не дул. Гостей принимал, охоты устраивал. У меня племянничек в тех краях егерем служит, говорит, дичи в лесах столько, что сама в руки идёт. А уж знатным господам первейшее дело затравить какую-нибудь кабаниху и к столу подать в яблоках. Вот и батюшка его был такой, конюшню держал славнейшую, гончих, легавых целые своры. А сын никогда до развлечений охочим не был, всё больше с бумажками сидел. Ещё мальчишечкой совсем был, а уже в делах поместья что-то да смыслил. И всё наперекор отцу делал. Одно слово — упрямец.

— Вот как вы обо мне отзываетесь, когда я не слышу? — Лорд-декан вошёл в комнату и протянул мне твёрдую папку. — Мадемуазель Шасоваж, окажите мне услугу. Передайте эти документы леди Алистер, ваше первое занятие как раз недалеко от её кабинета. Если спросит о моём состоянии, передайте, что к завтрашнему утру я буду на месте.

— Не долго волшебство работало, — хмыкнула горничная.

— Спасибо, Розалия. Можешь быть свободна до обеда. — Он дождался, пока тётушка выйдет, а потом сказал мне: — И вам спасибо, Дарианна.

— Мне? — Я сжала папку сильнее, края впились в ладони. — За что?

— За то, что вас не пугает моё упрямство, — улыбнулся он. — Ступайте же, лорд Фестон заставляет опоздавших писать сочинение по одной из своих поэм. А хуже этого наказания просто нет.

По дорожке я пронеслась с неприличной для леди скоростью и едва не сорвалась в полёт, когда увидела распахнутые двери Академии. На первую ступеньку шагнула одновременно с протяжным раскатом колокола, от звука задрожали поджилки. Ну вот, подумала я, теперь не избежать казни через ужасные стихи.

Обычно пустующий к этому моменту холл встретил меня толпой адептов. Непривычно притихшие, они слушали леди Алистер:

— …завтра.

Все тут же зашумели, а я почувствовала себя обманутой. Повернулась к незнакомой девушке, у которой от восторга глаза так и норовили выпасть на пол, но руками она зажимала, почему-то, рот:

— Простите, о чём леди-ректор говорила?

— Завтра! — повторила девушка, и я едва не шлёпнула себя по лбу. Спасибо, очень содержательно. Но она тут же всё исправила: — Финал турнира уже завтра!

Меня раздражает эта штуковина, прицепилась, как муха. Можно я зашвырну её подальше?

Я не могла ответить вслух и только повела головой из стороны в сторону. Эреза быстро глянула на меня — она стояла по правую руку с видом торжественным и взволнованным. В нескольких футах над её головой тоже кружила сфера маговизора, что так бесила сильфа. Шарик из хрусталя, покрытый сложной цепочкой печатей, последует за каждым из нас в подземелье, чтобы передать в деталях наш триумф — или позор. Закатный свет отражался от гладкой поверхности, вспыхивал на внутренних гранях крошечными солнцами.

Позади шеренги финалистов несколько аэритов и игнитов поддерживали огромный экран. Без магии он бы остался просто слюдяной пластиной, но с нею передавал изображение со всех маговизоров. Шума из-за него было поболее, чем из-за нашего финала. Новая придумка, что до этого момента нигде не применялась.

— Как это вообще работает? — шепнула я Эрезе, чтобы отвлечься.

— Спроси лучше у Бетель, как всё закончится. Её еле отогнали, — так же тихо ответила она. Кивнула с притворным ворчанием: — Посмотри, как извертелась вся, ну точно на месте не усидит.

А перед нами высились трибуны, заполненные пёстрым людским морем. Леди в своих лучших шляпках вертели лорнетки на позолоченных ручках и пили лимонады, лорды высокомерно оглядывали общество и пытались улучить момент, чтобы представить незамужних дочерей. Среди гостей затесались несколько министров, а на финале пятикурсников в конце декады ожидали главу Парламента и королевскую семью.

Если бы не ощутимая прохлада, я бы точно потела как лошадь. От мысли, что все эти люди будут наблюдать за нами, делалось не по себе. Временами я кусала губы, чтобы не засмеяться: знали бы они, кто я и откуда!

Смех этот лез наружу не от веселья, а больше от нервов. Каждый из нас был как сжатая до пределов пружина. Даже вечно невозмутимый Тангиль временами оглядывался на экран.

Лиам, как и я, предпочитал смотреть только вперёд. Интересно, его тоже смущает вид со стороны? Моё лицо на экране так сильно отличалось от того, что показывало зеркало, что я нелепейшим образом расстроилась. Теперь невольно опускала голову, когда маговизор пролетал перед лицом. Пряталась бы за волосами, да Лия заблаговременно собрала их наверх так туго, что кожа на висках натянулась. Коса золотистой змеёй лежала вокруг головы, намертво заколотая шпильками — ни волосок не выбьется.

Внезапно налетел ветер. Кожа покрылась мурашками, заиграл волнами навес над трибуной. Эреза подняла воротник плаща и сунула руки под мышки. Тепличная розочка, всегда мёрзнет. Я слегка пошевелила пальцами: заставила силу растечься тонкой плёнкой и нагреть её одежду. Девушка с удивлением огладила рукав с изумрудной оторочкой. Потом сообразила и улыбнулась:

— Спасибо. Но лучше не трать на меня силы зря.

— Можешь считать это подкупом. — Я легонько толкнула её плечом. — Вот застряну в какой-нибудь дыре, а ты меня и вытащишь.

— Помощь соперникам запрещена. — Оказывается, Лиам прекрасно нас слышал. Парень смотрел будто сквозь трибуны, и лицо его каменело всё больше. На одном из почётных мест восседало его семейство. В отличие от родни Эрезы и Тангиля, они перед началом даже не подошли. — Чтобы не было простора для шантажа, подкупа и запугивания.

— Беспредел, — пробормотала я, — даже не позапугивать.

Он хмыкнул, но как-то не весело.