Артефакт не назвал имени. Но для меня существовало только одно, которое я хотела бы услышать. И если хоть на мгновение допустить, что всё это правда, что древняя магия не водит меня за нос, что не завёлся где-то немой воздыхатель, о котором я знать не знаю…

— Долго ещё? — грубо бросила Нарелия. — Потом налюбуешься.

Она уже взяла себя в руки. Спряталась за надменной суровостью, кривила губы в привычной гримаске превосходства, смотрела на меня сверху вниз — всё как и раньше. Но выражение глаз изменить не смогла.

Никакая воля и никакое пламя не принесёт ей этого. Истинной любви.

— Может, перестанешь кусаться?

— Никогда, — отбрила девушка.

Я закатила глаза.

И тут же обернулась на шелест травы: кто-то бежал сюда, быстро-быстро перебирая ногами.

Мальчуган влетел в хранилище и с разбега обхватил Нарелию за пояс, вжался рыжей головой в живот:

— Нари! Ты вернулась! — Он отстранился и задрал конопатое лицо кверху: — Ты совсем вернулась? Совсем-совсем?

Она присела на корточки и обняла худенькие плечи.

— Здравствуй, братец. — Такой улыбки я у неё ещё не видела. Выражение нежное и печальное одновременно, радость встречи и сожаление от скорой разлуки. — Как ты тут без меня? Совсем позабыл, даже не пишешь.

— Я пишу, — обиделся мальчик. — Я бы каждый день тебе писал! Бабушка отобрала у меня все чернила и не даёт читать твои письма!

— Ты что-то натворил?

Тот запыхтел. Я думала, что сейчас он вывалит список обычных детских прегрешений, с разбитыми носами соседских мальчишек и порванными коленками новых штанов, но он сказал только:

— Она вошла в классную комнату, а я не встал. Но я даже и не видел, что она вошла, Нари! Это несправедливо! У меня же нет глаз на спине! И я не сова. Ты знала, что совы могут вертеть головой вот так, — попытка показать провалилась, — ну, вокруг шеи? Мы с Этельбертой теперь читаем «Натуралистику» госопдина Стивенсона, уже дошли до буквы «тэ». А на «сэ» были совы, ещё синицы, ещё свиньи, ещё сив… ещё сви… свиристели ещё.

Нарелия встала, потрепала его по огненным кудряшкам, таким же, как у неё самой.

— Какой ты молодец, Джейми. Когда дочитаешь, напиши мне список всех, кого выучил, хорошо?

— Нари! — воскликнул он. В голосе зазвучали слёзы: — Ты совсем меня не слушала? Как же я напишу, когда чернил больше нет…

— Ну тише, тише, не нужно так расстраиваться. Я дам Этельберте денег и скажу купить ещё чернил, чтобы бабушка не знала. А ты будешь мне писать про зверей, и про птиц, про всех-всех, кого описал господин Стивенсон. Договорились?

Джейми громко зашмыгал носом:

— Х-х-хорошо…

Я отвернулась, бездумно разглядывая ветки. Было неловко, словно застала то, что никому не показывают, какое-то особое семейное таинство. Может, у меня тоже есть братья или сёстры, а я и не знаю.

Ветер принёс расплывчатый окрик:

— Господи-и-и-и-н Дже-е-е-еймс, куда же вы убежали? Юный господи-и-и-ин!

Голос удалялся в сторону поместья. Я заглянула в хранилище:

— Кажется, кое-кого ищут.

— Ой, — сказал Джейми и уставился на меня круглыми глазами. Видимо, он меня даже не заметил, когда ворвался сюда. Потом смешно поклонился: — Здравствуйте.

Ну что за прелестный мальчуган.

В присутствии посторонней он резко присмирел, чинно сложил ручки. Вопросительно посмотрел на сестру.

— Это леди Дарианна Шасоваж, мы вместе учимся в Академии. Леди Дарианна, это мой младший брат, лорд Джеймс Фламберли. И кажется, он снова убежал от своей гувернантки и заставляет искать себя по всему саду. — Она ласково подтолкнула его. — Ступай. Я поговорю с Этельбертой насчёт писем, а после зайду к тебе.

— Обещаешь?

— Разве я обманывала тебя хоть раз?

— Хорошо… — Джейми снова поклонился мне, ну прямо маленький герцог в этом своём костюмчике: — До свидания, леди Шасоваж.

— До свидания, лорд Фламберли, — столь же серьёзно ответила я. Дождалась, пока он скроется под завесой садовой зелени: — Милый ребёнок, такой непосредственный. Сколько ему?

— Семь, — сказала Нарелия и моментально помрачнела. — Не долго ему быть таким, если останется здесь.

Трость и отбитые костяшки, равнодушное лицо отца, заготовленная баночка мази от ран. Трудно было не понять, о чём она.

— Ты не можешь его забрать?

— Куда? — вскинулась девушка. Сейчас она сама напоминала ребёнка, который давным-давно потерялся в лесу и уже устал плакать. — Академия не место для детей, да и кто позволит незамужней сестре забрать его? Это скандал. А замужество… Лиам бы перешёл в наш род, если б мы поженились, его урождённый дар слабее моего. И так с каждым, кто увивался за мной и дошёл до предложения. Толку от этого брака, если я не смогу ни сама уйти из этого дома, ни забрать Джейми? Мне нужен кто-то, кто сильнее меня, кто вытащит нас отсюда, — сказала она с затаённой горечью.

Я знала, о ком она говорит. И всё равно протянула ей гребень вместо того, чтобы злорадствовать:

— Попробуй и ты.

Игнитка возмущённо выдохнула:

— Зачем это? Посмеяться хочешь?

— Давай, ну же. Ты никогда его не использовала?

— Раньше частенько. Но когда сотню раз ничего не происходит, на сто первый понимаешь, что продолжать не имеет смысла.

Она всё-таки перехватила гребень — камень ожидаемо вспыхнул и погас.

Покачала в руке, разглядывая с лёгким недоумением: будто встретила старого друга, чьё лицо совсем позабыла. С видом ну-я-же-говорила-что-так-будет провела по распущенным кудрям.

Вниз скатилась крупная жемчужина и дробно запрыгала по камням.

Мы переглянулись и уставились на неё в молчании.

На обратной дороге я остро осознала необходимость сменной обуви: зарядил многодневный дождь, от которого мои ботинки промокали насквозь раньше, чем я успевала забежать под крышу. От таких испытаний вид у них сделался настолько плачевный, что Нарелия в конце-концов предложила взять что-то из её вещей. Правда, сделала она это в своём обычном стиле:

— Академия не выдержит, если по её дорожкам будут топтаться в подобной обуви.

Из гордости я отказалась. Но всё-таки попросила высадить меня в торговом квартале, чтобы зайти в лавку поприличнее.

Как раз выглянуло солнце в разрыве облаков, будто дожидалось меня. Умытый дождём город похорошел, освежился, в блестящей зелени вовсю заливались птички. Я увернулась от поднятых другим экипажем брызг и в преотличном настроении свернула к первой же вывеске с сапогом.

Торговец балакал с дородной женщиной в чёрном платье.

— …третьего дня и схоронили, — вздыхала она объёмистой грудью. — Горе-то какое! Чуяло моё сердце, так и выйдет, всегда неслухом был. Только мать глаза отведёт — как он вжик из дома, что твой кот. То по крышам лазал, то в господские окна заглядывал, сладу нет. Уж я сестре говорила, ты возьми хво…

— Доброго дня! — прервал её торговец, заметив меня. Засиял профессиональной улыбкой во весь рот: — Чего изволите, госпожа? Вчера подвезли новую модель, в этом сезоне все носят, а кожа такая тонкая, что сама королева не побрезгует.

Женщина поплотнее запахнула платок, недобро покосилась на меня. Опёрлась на прилавок и зашептала:

— А всё-таки странное творится. Вот и молодуху такую декаду назад у моста выловили, а в том месяце, говорят, сразу двое детишек на Нижней домой не воротились. Не нравится мне это, ох, не нравится. А магикам и дела нет, сидят в своей башне за забором, в ус не дуют, хоть все тут перемрём…

Улыбка торговца стала малость напряжённой.

— Ступай, ступай, — зашипел он на женщину. — Не видишь, покупательница у меня.

С большим трудом он выдворил её из лавки, оправил манжеты и радостно вопросил:

— Ну-с, вам для весны, для лета? Всего имеется.

Пока я примеряла симпатичные ботинки с лентами, женщина успела воротиться. Заглянула, фыркнула на меня, да совсем ушла.

— Неспокойно в городе стало? — Я покрутила носком у зеркала. До чего хороши, даже по земле в таких ходить жалко.