И даже не придётся нарушать обещание — я же вышла за ворота ранним утром, а вовсе не ночью.

Все эти мысли догнали уже на ходу. Держась за кустами, я следовала за спиной Киннипера на расстоянии окрика. Один раз он вроде что-то заметил. Остановился и резко обернулся, я замерла, затаив дыхание. Несколько мгновений он изучал пустынную улицу. Наконец поправил капюшон и зашагал дальше, пока не свернул в боковой переулок.

— Проверь-ка, он не торчит там за углом?

Туманное облако уплыло вперёд и вскоре вернулось.

Постоял, но не долго. Зачем нам за ним идти?

— О… Верно, ты же не знаешь… Этот человек дважды пытался меня убить.

Классические люди… Хочешь прикончить его и свалить всё на убийцу детей?

— Что?..

Ну нет так нет. Но я бы на твоём месте обдумал эту возможность, пацан как раз дохленький на вид. Тот, кто пытался дважды, не отступит из-за перемены настроения.

— Пак, мы не будем никого убивать, — зашипела я, перебегая улицу. Прижалась лопатками к стене и быстро заглянула в переулок: здесь фонарей не было, крупицы света с главной улицы рассеивались в полумраке. — Ты запомнил? Если вдруг что-то случится, твоя задача защитить меня, а не угробить нападающих. Обезвреживай их так, чтобы не отправить на тот свет. Это приказ.

Ещё чего не хватало — попасть наутро в хроники, нарисованной рядом с трупом.

После этого Пак накрепко замолчал, видимо, разочарованный моим миролюбием.

Я быстро прокралась вдоль переулка, высунулась из-за стены дома. Теперь Киннипер был гораздо дальше. Плащ маячил у высокого дома с гипсовыми лиграми — мрачного сторожа ночи, за которым улицы ручейками катились вниз с холма. Там начиналась Яма, нижний город.

На улицы потихоньку наползала туманная дымка, круглая монетка луны серебрила камни мостовой и скаты крыш. Ветхие домишки липли к склонам холма, набились в Яму, как грибы в корзину. Фонарей здесь совсем не было, зато туман стоял молочной ватой на дне. Порывистый ветер облизывал края впадины, гонял под заборами обрывки ткани и перья. Где-то вдалеке перебрёхивались собаки.

Киннипер вдруг здорово прибавил ходу: фигура впереди стремительно уменьшалась. Кривые улочки Ямы — совсем не то, что улицы Верхнего города, вмиг потеряешь след в этой паутине разбитых мостовых и тропинок.

Я рванула за ним, едва поспевая. Чтобы срезать путь с трудом продралась сквозь терновник за полусгнившей лачугой. Затрещали сухие ветки, обламываясь, сучья вцепились в одежду и волосы растопыренными пальцами. В лачуге кто-то ругался, но тут голоса смолкли. Хлопнула дверь.

— Это кто тут шарится посредь ночи, а?! Пшли отсюдова, псины вонючие!

Над забором взлетел камень и едва не угодил в голову. Я испуганно дёрнулась и выскочила на тропку вдоль штакетника. Пробежала по лужам: подол набрал влаги и шлёпал вокруг ног, подошвы скользили по грязи, норовя уронить на щербатые доски. Сразу за забором открылась грунтовка пошире, с глубокими колёсными колеями.

Конец её терялся под деревьями — куда и держал путь Киннипер. Если бы он пошёл прямо по ней, то вышел бы к загородным конюшням, в денниках которых содержат роскошных скакунов, для которых нет условий в городе. Но он свернул по тропе-отростку, и куда она ведёт — я понятия не имела.

Остановило ли меня это? Разумеется нет.

Влажный лесной воздух обнял со всех сторон. Лунный свет просачивался сквозь кроны и делал всё вокруг таким потусторонним, что от желания зажечь светляка едва не ломило пальцы. Тропка вихляла, как пьянь после ярмарки, но выглядела утоптанной. Идти приходилось тихим скользящим шагом, чтобы скрыться за цвирканьем ночных птиц и шелестом листьев высоко в кронах.

Дождь ещё жил здесь в запахе мокрой земли и прели, в холодных каплях, вдруг падающих на макушку. Иногда я замирала — в этот миг биение крови отчётливо стучало в ушах, мешая слушать шаги. Киннипер замедлился. Теперь он никуда не спешил и будто крался. Вместе с его неторопливой поступью в музыку леса вплетался неясный шум, тихий, как шёпот.

Тропа вывела на поляну. После занавешенной ветвями тропы глаза привыкли к темноте настолько, что здесь с лихвой хватало луны, чтобы всё разглядеть. Стволы деревьев чернели на фоне обманчиво-светлого неба, мокрая трава жила своей жизнью — то и дело в ней что-то шуршало. А загадочный шум вблизи обрёл голос и превратился в журчание.

Он сюда что, водички попить припёрся? Слыхала про такую болезнь: человек вдруг встаёт среди ночи прямо во сне, да и идёт, куда глаза глядят. А потом не помнит ничего.

Правда, для сноходца Киннипер выглядел уж больно заинтересованным. Он прилип к стволу огромного вяза и что-то выглядывал среди деревьев на краю поляны, за которыми серебром поблёскивал ручей.

Захрустели ветки, быстрые шаги по траве, меж стволами мелькнуло светлое. Под шумок я прокралась поближе, замирая на каждом вздохе. Ещё шажок. Ещё парочка.

Через ручеёк перепрыгнула девчонка: косы как крысиные хвостики, сама тощая, да мелкая. Уже не ребёнок, ещё не женщина — так, недоразумение. То и дело озираясь, она пробежала к старому дереву и сунула руку по локоть в дупло. Достала что-то, прижала к груди и закружилась. И до того радостно ей, видать, стало, что едва не замочила ноги в ручье.

Может, и замочила бы — да только застыла на месте, стоило Кинниперу показаться. Я думала, сейчас девчонка завизжит и помчится сквозь лес прямиком под кровать, но вместо крика та залилась кокетливым смехом.

Меня как лицом о камень приложило.

Это что, свидание?..

Тихие слова, рука в руке — и вот они переступают ручей вместе. Я опомнилась. Выбралась из укрытия и проследовала за ними, аккуратно переступая крупные сучья.

Проход между деревьями был узок, Киннипер шёл позади. Девчонка всё вертелась, никак насмотреться не могла, так что я старалась держаться так низко, что трава уже щекотала подбородок. Парень вдруг сказал что-то, от чего спутница зазвенела колокольчиком и отвернулась, наверняка пряча краснеющие щёки.

Ей было невдомёк, что в этот самый миг руки кавалера метнулись к поясу и достали кинжал. На лезвии сверкнул лунный свет.

Я вскочила и раньше, чем подумала, запустила в него огнём.

— Стоять!

Девчонка истошно завопила и ринулась влево, проламывая кусты. А Киннипер запнулся и грохнулся в корни — огненный шар пролетел над его головой и расплескался по стволу. Он не стал ждать второго, вскочил на ноги и с проворством молодой лани припустил вправо, по тропе. Я помчалась за ним, на ходу гася жадное пламя.

Вот же дрянь! Какие там свидания!

Ветки нещадно хлестали по лицу, впереди трещало, обрывки паутины липли к щекам. Я надсаживалась изо всех сил, стремясь догнать его во чтобы то ни стало. За себя, за Нитку, за крошечных детишек и безвинного мясника. Схватить раз и навсегда, потому что иначе он не уймётся.

Холодная ночь обернулась жарой, по вискам уже текло. Тропа выскочила из-под деревьев под холм и раздвоилась: наверх или в сторону. Я замешкалась, но тут в стороне что-то хлопнуло, затрещали ветки, и ноги сами понесли туда.

Сердце успело ударить шесть раз — три раза по шесть шагов перед тем, как под ботинком хрупнула россыпь скорлупок. Ногу схватило так, что едва не выдернуло напрочь, земля бросилась в лицо. Я успела подставить ладони и грохнулась на них. Обернулась, задёргала ногой — голень намертво оплели шипастые побеги кроводёра. Территы делали их для охотников на магических животных, но времени оценить иронию у меня не было.

По травянистому склону холма торопливо сбежала фигура в плаще.

Киннипер сбросил капюшон.

— Вот… И… Всё… — произнёс он, пытаясь отдышаться после бешеного забега. Коротко хохотнул при виде моего плачевного положения. Зашёл спереди и бросил мне в лицо низку бусин, похожую на чётки: — Это было просто.

Стоя на коленях, я без труда увернулась, бусины ударили о плечо и шлёпнулись на землю. Мерцающая разными цветами печать выдавала артефакт иллюзий. Довольно слабенький: видимый фантом с его помощью не создать. А вот звук, с которым ломают ветки на бегу — очень даже. Я скрипнула зубами с досады. Не ожидала, что будучи застигнутым врасплох он успеет сообразить что-то такое. Подготовился, гадёныш.