— Я в полном порядке. Такие травмы исцеляют душу.

Утро следующего дня прибавило головной боли. Поверхностный осмотр показал, что на руках Дея Киннипера не было ожогов.

Вчера это было бы важным. Сегодня не говорило ровно ни о чём. Потому что и Лиам уже щеголял без перевязки — целители-территы знали толк в снадобьях, за сутки любой ожог затянется.

Чтобы выяснить хоть что-то, на общем занятии я встала в пару с Бетель.

Сегодня осенью только пахло, солнце слепило глаза совсем по-летнему. Лес вдалеке расцветило жёлтыми и багряными пятнами, словно развесили праздничные флажки на ярмарку. Стоял полный штиль. Если бы не галдёж адептов, можно было бы подумать, что время здесь совсем застыло.

Я прикрыла глаза козырьком-ладонью и попросила:

— Давай поосторожнее, хорошо? В последнее время все так часто ранятся… Разве Дей Киннипер вчера не ходил с повязкой?

Бетель повернулась в его сторону. Пожала плечами. У её ног уже закручивались маленькие вихри, тревожили сухие травинки и песок.

— Откуда же мне знать? Я не помню, что на завтрак ела, а ты про чужие травмы спрашиваешь. О, хотя… — Она сморщила лоб, пытаясь совладать с памятью. — Не знаю, что там с Киннипером, а вот Нарелия вчера как раз явилась с повязкой. И даже рассказывать не пожелала, что это с ней приключилось. Пфф, подумаешь, великий секрет.

Она помахала руками, точно стряхивала что-то. Ясные глаза сверкнули озорством:

— Начнём? Я сегодня в хорошей форме, так что держись. Ха!

В этот раз у меня получилось дать отпор. Бетель предпочитала атаковать и делала это в своём бесшабашном стиле, ошеломляя противника напором и внезапностью. Но я уже знала её привычки, так что заранее сосредоточилась на щитах и контратаках. Сгустки огня послушно вспыхивали в руках и летели точно в цель, вынуждая Бетель отступать. Не успела она и глазом моргнуть, как оказалась в кольце голубого пламени. Пылающая преграда доходила до пояса и не давала сбежать. Аэритка крутанулась на месте, но все ходы к отступлению были отрезаны. Она попыталась взлететь. Приподнялась лишь на ладонь вверх, засуетилась и едва не влетела в огонь.

— Айя! Всё, сдаюсь! Гаси, пока я не поджарилась тут до корочки, — со смехом завопила она. — Когда ты такому научиться успела? Это отличный уровень!

Гордость, тронувшая сердце, была горячее любого пламени. Я повела ладонью в изящном движении, усмиряя стихию. Языки огня опали к земле. Истаяли струйками дыма, оставив после себя выжженный круг.

— Впечатляет, — сказал Тангиль, подходя. — Когда ты управляешь им, то похожа на дарм-дешийскую заклинательницу тигров.

— Где ты видел хоть одного тигра? — засмеялась Бетель. — Ну или хоть одну заклинательницу.

Тангиль весело фыркнул. Он распустил свои роскошные волосы и теперь вытряхивал из шелковистой копны землю. Из Эрезы, что была с ним в паре, воду было хоть выжимай — девушка шла к нам с мрачным видом, оставляя за собой лужи.

— Тот, кто прочёл тысячу книг, знает тысячу вещей, — сказал Тангиль. Глянул назад и спохватился: — О, прости! Сейчас высушу.

Он с силой взмахнул рукой. Отвёл в сторону слитным движением. С одежды и волос Эрезы слетели тысячи капель и собрались в большой шар. Сфера дрожала и переливалась в воздухе. Ещё одно короткое движение — и вода плюхнулась в корни ближайшего дуба. Громко плеснуло.

Этот звук заставляет меня вздрогнуть.

Отшатываюсь в сторону. Пытаюсь совладать с внезапной паникой, но та наваливается мешком на голову. Чудится, что опять надо мной смыкается чёрная безжалостная река. Воздух с трудом протискивается в горло, частые вдохи лишь опустошают ещё сильнее. Хочется спрятаться, сбежать отсюда, ящерицей припасть к сухой надёжной земле. Я сцепляю руки в замок, вонзаю ноготь в ладонь. Пульсирующая боль отвлекает.

Сквозь пелену страха проступает внешний мир: дятел стучит по дереву, несколько территов затеяли потасовку, глава кафедры спешит к ним со зверским выражением лица.

— Дарианна? — Тангиль возник передо мной, закрывая акт расправы. — Всё хорошо? Вы так побледнели…

Вымученная улыбка.

— Должно быть, голову напекло.

— О, — расстроенно сказала Эреза, приглаживая вздыбленные после сушки пряди, — а я как раз хотела сказать вам захватить шляпку. В Конфлане не привыкли к такому солнцу.

Тангиль догнал меня уже после практики. Я распрощалась со всеми и шла в обход главной башни, чтобы свернуть к «Терракотовым холмам» напрямик через ровную лужайку в обрамлении жёлтых нарциссов. Аквит тяжело отдувался — спешил, видимо.

— Постой… Хех, нужно больше внимания уделять бегу. — Под моим удивлённым взглядом он несколько смешался. С порозовевшими щеками этот медвежьего роста парень выглядел очень забавно. — Не сочти меня странным. Я просто хотел узнать, приглашена ли ты на Осенины к Триккроу.

— Я? С чего бы это?

Он замялся, разглядывая свои руки. Я тоже опустила взгляд, невольно оценивая. Красивые: мужественные и утончённые одновременно. Рождённые, чтобы перебирать струны или творить поэзию остриём пера. Не зря он так любит старинные поэмы, каждый выходной бегает слушать выступления.

Тангиль силён, но никогда не бывал груб — это мне в нём очень нравилось. Да и не только мне. С недавних пор я заподозрила, что Бетель испытывает к нему не только дружеские чувства. Хотя и не могла внятно сказать, почему так решила.

— Твой покровитель, очевидно, приглашён, вот я и подумал, что ты тоже. Позволил себе заранее обрадоваться. Я еду как сопровождающий для сестры и матери, но, признаться, не особенно жажду встречи с тем обществом, что собирают Триккроу. Понадеялся, что хоть в этот раз будет получше.

Он задумчиво посмотрел вдаль, будто сквозь деревья и кадки мог увидеть их поместье. От глухой тоски, плескавшейся в синих глазах, потяжелело на сердце.

Я сощурилась, глядя на него против света. Золотистый ореол вокруг волос делал его похожим на какое-то сказочное существо.

— Ты обычно не жалуешься, — заметила я. — Тогда почему мне всё время кажется, что тебя что-то гложет?

— Наверное потому, что ты гораздо проницательнее, чем многие думают, — хмыкнул он. — И видишь скрытое, даже если кто-то совсем не хочет этого показывать… Почему-то у нас считают, что люди из других стран относятся к какому-то другому сорту и никогда не поймут олдемца. А мне всегда казалось, что со стороны многие вещи заметны лучше.

— О, ну хватит. Ещё немного, и я совсем возгоржусь. Всё утро хвалите.

— Почему бы и нет, если есть, за что? Мне показалось сегодня… — Он нахмурился и оборвал себя: — Нет, не важно. Пойдёмте со мной, если не заняты чем-то безотлагательным? Просто хочу кое-что показать.

Хотя безотлагательное имелось, мне стало любопытно.

Мы подошли к маленькому пруду, возле которого совсем не было деревьев. В прозрачной воде отражалось небо, с тихим журчанием лился вечный поток. Глядя на камни, что лежали на дне, я едва не шарахнулась. Остановилась в нескольких шагах от кромки воды.

Тангиль будто почувствовал мою неуверенность. Вышел вперёд. Лицо его, чаще безмятежное, приняло серьёзное выражение:

— У любой стихии всегда две стороны, каждая из которых по-своему потрясающая. Вода может быть желанной для умирающего от жажды в пустыне и ненавистной для того, чей дом унесло паводком. Причинять горе и радость. Дарить жизнь и отбирать её. Зависит лишь от того, под каким углом смотреть. — Мягкий голос словно гипнотизирует. Я завороженно слушаю, глядя, как блики играют на водной глади. — Она не виновата сама по себе, ничем не отравлена. И главное то, как именно её использовать.

Он медленным жестом обводит полукруг прямо перед собой. Я затаиваю дыхание. Тысячи… Нет, мириады водных пылинок, сверкая, взмывают в воздух. Кружа и переливаясь, они мерцающим туманом зависают над гладью пруда, пронзённые солнечными лучами.

Я ахаю от восторга:

— Радуга! Но как? Как ты это сделал? Волшебство…

Тангиль довольно заулыбался. Должно быть, такая реакция показалась ему детской, но я ничего не могла с собой поделать. Яркая радуга переливалась над нами всеми семью цветами, неожиданная и великолепная.