— Ладно.

— Я занялся сексом через два месяца после ее смерти, — говорит Зак срывающимся голосом. — Два месяца. Я больше не вынес. Я не мог спать один, не мог не… мне больше некого было обнять, я не справлялся. — Он судорожно сглатывает. — И разве это не самое дерьмовое, что я мог сделать? Кто, черт возьми, заводит интрижку через шестьдесят дней после смерти своей невесты? Даже мои товарищи по команде сочли это жестоким. Взрослые парни-спортсмены, которые проводили каждую ночь, напиваясь и трахая женщин, были шокированы тем, что я так скоро начал спать с кем попало.

Я ничего не говорю.

Он опускает взгляд на кольцо в своей руке.

— И она была не одна. Каждую ночь появлялась новая девушка. И так в течение многих лет. Как будто я ничего не мог с собой поделать. — Зак сглатывает. — Но единственное, что я мог бы сказать в свое оправдание, так это то, что я никогда не влюблялся ни в одну из этих девушек. Ни одну. Так что, нет. Я не люблю Лейлу. — Он качает головой, его голос повышается. — Я не могу. Не могу. Это было бы…

— Оскорблением памяти Эмили? — сухо спрашиваю я.

Он опускает голову.

— Да.

— Ты думаешь, это было бы более оскорбительно, чем то, что ты делаешь сейчас? — спокойно спрашиваю я. — Ты действительно думаешь, что Эмили хотела, чтобы ты разрушил из-за нее остаток своей жизни? Ты думаешь, она хотела, чтобы ты обращался с девушкой, которая любила тебя, как с полным дерьмом, в память о ней? — Я качаю головой. — Зак, если бы Эм услышала, что ты сказал Лейле в том саду, она бы, наверное, сама расплакалась.

— Я не знаю, что еще делать, — стонет он, вытирая рукой лицо. — Я не могу просто забыть ее.

— Не обязательно забывать кого-то, чтобы двигаться дальше, — говорю я, глядя на кирпичную стену напротив нас. — Когда умерла мама, моя жизнь превратилась в ад. Но сейчас уже все прошло. Иногда я вообще о ней не думаю. Это не значит, что она исчезла из моей жизни.

Зак начинает протестовать, но я обрываю его:

— Ты не изменял Эмили, Зак. Она была мертва. А ты был одиноким восемнадцатилетним парнем с разбитым сердцем, неумеющим справляться с болью. Вот и все. — Я протягиваю руку и кладу ее ему на плечо. — Ты должен отпустить эту ситуацию. Ты не отдаешь дань уважения Эмили, ты просто зациклен на ее смерти. Ты должен отпустить ее.

Зак морщится, но прежде чем успевает ответить, дверь позади нас снова распахивается.

Люк чуть не спотыкается о нас, когда вываливается из дверного проема. Его плечи опускаются, когда он видит нас двоих.

— Господи. Что вы двое делаете? — Его голос повышается от гнева. — Почему, черт возьми, не отвечаете на звонки? Я искал вас повсюду! Зак, о чем, черт возьми, ты думал, избивая Донни на глазах у всех? Ради всего святого, видео уже по всем социальным сетям. Как будто мы и без того не были в достаточном дерьме, теперь ты нападаешь на людей!? Я…

— Я думаю, что влюблен в Лейлу, — решительно говорит ему Зак, обрывая тираду.

Это выбивает Люка из колеи. На мгновение он замолкает, открыв рот.

— О. — Он прислоняется к кирпичной стене, очевидно, переваривая услышанное. — Ох. — Я вижу, как он сглатывает. — Я тоже.

Мои брови приподнимаются.

— Когда ты пришел к такому выводу?

— На свадьбе, — тихо говорит он.

— Ты знал об этом на свадьбе и все равно порвал с ней? — спрашивает Зак, кашляя, чтобы прочистить горло. — Приятель, да ты еще хуже меня. По крайней мере, я все отрицал.

Люк наклоняет голову в коротком кивке.

— Я порвал с ней, потому что был в нее влюблен. Я думал, что у нас нет будущего.

— Почему? — спрашиваю я в замешательстве. — Я никогда не видел тебя более счастливым.

— Да. Ну. Это было глупо. И после недели без нее… — он качает головой. — Мне надоело быть трусом.

Я киваю.

— Мне тоже.

— Мне тоже, — угрюмо добавляет Зак. — Бедная Лейла. Мы заигрывали с ней, а потом бросили, как только у нее хватило смелости рассказать нам о своих чувствах. Не ее вина, что она влюбилась в трех идиотов.

— Мы были глупцами, думая, что сможем научить ее чему-нибудь, — соглашаюсь я, мысленно возвращаясь ко Дню матери. Я помню, как Лейла затащила меня в свою симпатичную розовую квартирку и свернулась калачиком рядом со мной. Я не хочу, чтобы ты сейчас оставался один. — Она уже умела любить лучше, чем все мы вместе взятые.

Мы втроем на мгновение замолкаем, размышляя. Невидимые машины с грохотом проезжают по соседней дороге. Гудят клаксоны, и люди смеются, проходя по улице.

Зак осторожно кладет кольцо Эмили в карман джинсов и встает, делая глубокий вдох.

— Ладно, говорит он с большим энтузиазмом, чем я видел от него за всю неделю. — Итак, как же мы вернем ее? Потому что что-то подсказывает мне, что Лейла будет упрямится.

Лейла

Когда я стою в очереди на регистрацию багажа в аэропорту Хитроу, я чувствую на себе сотни взглядов.

Так продолжается уже несколько дней. Всю неделю я почти не покидала свой гостиничный номера, но всякий раз, когда я выходила на улицу, чтобы купить еду или тампоны, люди откровенно пялились на меня. Сначала я думала, что мне показалось. Но теперь, когда я оглядываю оживленную очередь на регистрацию, я понимаю, что это не так. Люди действительно пялятся на меня. Девочка-подросток, жующая резинку у кофейни, щурится, словно пытается понять, кто я такая. Уборщица уже пять минут рассеянно протирает один и тот же участок пола, открыто глядя на меня. Я встречаюсь с ней взглядом, и она краснеет, наконец-то опуская взгляд.

— Извините, — произносит мужской голос позади меня. Я поворачиваюсь и смотрю в лицо лысеющему мужчине средних лет в зеленом свитере. Он изучает меня. — Вы Лей…

— Нет, — говорю я, оборачиваясь и поднимая взгляд на огромные часы, висящие на стене. Мой рейс в Нью-Йорк вылетает через тридцать пять минут, а я еще даже не сдала багаж. Я опаздываю. Я. Лейла Томпсон, девушка, которая обычно приходит на каждую встречу на час раньше, опаздывает так сильно, что может не успеть на рейс.

У меня даже нет оправдания. Я не попала в пробку. Не потеряла такси. На автостраде не было аварий. С тех пор как я рассталась с парнями, я просто была медлительной. Вялой. Мне больно двигаться. Больно делать что-либо, кроме как лежать в постели и плакать.

Очередь движется мучительно медленно, но я наконец добираюсь до стойки регистрации и ставлю свой большой розовый чемодан на ленту конвейера, передавая паспорт и посадочный талон улыбающейся работнице.

— Привет. Извините, я немного опаздываю.

— Давайте посмотрим. — Она проверяет мой талон. — О, прекрасно. Я отправлю Вас по приоритетной линии службы безопасности. Давайте сначала зарегистрируемся. — Она сканирует мой талон и хмурится, глядя на экран своего компьютера. — Лейла Томпсон?

Я чувствую, как парень позади меня оборачивается и пристально смотрит на меня. Я выпрямляюсь.

— Ага.

— Это Ваш посадочный талон? — спрашивает она, постукивая по клавиатуре своими красивыми накладными ногтями кораллового цвета.

— Да, — говорю я, пытаясь скрыть свое нетерпение.

— Хм. — Она хмуро смотрит в свой компьютер. — Могли бы Вы, пожалуйста, предоставить карту, с помощью которой купили билет?

— Не я его покупала. Мне предоставили билет, чтобы улететь в другую страну на работу. — Я бросаю взгляд на гигантские часы на стене. Секундная стрелка движется очень медленно.

— Ах. — Женщина прочищает горло. — Я поняла. — Она складывает мой посадочный талон и возвращает его мне. — Мне жаль. Похоже, тот, кто купил Ваше место, отменил билет прошлой ночью.

Я пристально смотрю на нее. В моих ушах стоит какой-то гул.

— Что?

— Боюсь, бронирование больше не действует. Мы не можем принять Вас на рейс.

— Я… — У меня кружится голова. Что происходит? — Должно быть, это какая-то ошибка. Вы можете что-нибудь сделать? Могу я сама оплатить это же место?

— Рейс полностью забронирован. Если хотите, у нас есть рейс, вылетающий через шесть часов в Лос-Анджелес…?